главная страница
		поиск       помощь

Существование журналистики невозможно без стереотипов. С появления первой газеты до создания глобальной системы массовых коммуникаций устойчивые представления о добре и зле, героизме и подлости, спасителе человечества и "враге народов" и т.д. являлись не только непременным атрибутом каждого адресованного широкой аудитории сообщения, но непосредственно самим строительным материалом любой публикации, радиопрограммы или телепередачи. Стереотипы имеют свойство меняться во времени, отражать политические интересы и идеологию государств, национальных или международных группировок и партий, а также представления обыденного сознания, свойственные эпохе. Отражают они и настроения, взгляды и предрассудки самого носителя информации — журналиста. В этом смысле никакое сообщение не является абсолютно нейтральным (в чем давно сошлись исследователи журналистики самых разных стран) — оно неизбежно не только отражает состояние общественного сознания и идеологии, но и ежедневно и ежесекундно создает общественное мнение; предлагает ролевые модели, образ мыслей и отношения к действительности. Весьма популярные в период, последовавший за распадом СССР, разговоры о "нейтральности информации", о главной задаче новостей "передавать точные факты" сегодня воспринимаются как наивные романтические иллюзии постсоветского интеллигентского мышления — доказательством тому вся современная пресса стран, возникших на бывшем советском пространстве. Известные слова В. И. Ленина о том, что "газета — это коллективный пропагандист, агитатор и организатор", в значительной степени отражают и состояние современных СМИ всего мира, будь то "Нью-Йорк таймс", "Асахи", "Всеукраинские ведомости", или "Независимая газета", SNN, радио Ямайки, агентство "Рейтер" или информационные сайты Интернета. Жители всего мира смогли убедиться в этом в период войны в Персидском заливе, двух войн в бывшей Югославии и двух войн в Чечне.

В то же время СМИ выступают и своего рода лабораторией по проверке на прочность старых представлений и выработке новых стереотипов.

Говоря о гендерных стереотипах в СМИ России и стран, возникших в последнее десятилетие на территории бывшего СССР, прежде всего стоит отметить тот факт, что гендерные стереотипы в журналистике возникли вместе с самой журналистикой — они отражали гендерные различия в существующих тогда обществах, закрепляли традиционные гендерные роли. Нельзя не сказать и о том, что, находясь в теснейшем контакте с литературой, журналистика воспроизводила образы мужчин и женщин, созданные писателями разных стран и народов, развивала их, превращала в клише. "Тургеневские девушки", обломовы и чичиковы, благополучно существующие в российской прессе вот уже более ста лет, тому живой пример. Гендерные представления в российской журналистике конца прошлого века отражали общественную дискуссию об эмансипации женщины, о женском образовании и общественной деятельности, соответственно разделяя газеты и журналы на два лагеря — сторонников и противников изменения традиционного места женщины в российском обществе. В начале нынешнего века подобное разделение было весьма очевидным, во всяком случае ход Первого всероссийского женского съезда 1908 года был с восторгом описан в демократической прессе, и подвергнут резкой критике в ортодоксальной и черносотенной. Особое место в журналистике той поры занимают социал-демократические издания, проповедовавшие классовый подход и представлявшие некий новый идеал женщины-революционерки, борца за светлое будущее.

Любопытно, что в первые же советские годы этот идеал начал довольно быстро исчезать из периодики, будучи сменен новым — радикально новым для российской культуры и журналистики — образом строительницы социализма. Великий социальный эксперимент, которому положил начало 1917 год, был неотделим от создания и утверждения новой идеологии, нового массива культуры, разрабатывающей, развивающей и укрепляющей новую мифологию. Не будет преувеличением сказать, что без существования Великого советского мифа не было бы и строительства социализма в России. Основным транслятором этого мифа являлась наряду с искусствами литературы и кино советская журналистика.

Образ женщины одним из основных в советской мифологии был призван разрушить все старые представления о женщине, и не допускал дискуссии (не случайно бурная полемика о вопросах пола была так быстро свернута в последующие годы). В основе чисто идеологической схемы нового образа стояли слова Н. К. Крупской о том, что женщина — "работница и мать", подчеркивая приоритет участия бывших крестьянок в общественно-полезном труде. В основе образных и ассоциативных рядов женских образов советской журналистики лежали великие мифостроительные произведения советской классики. Выделим три из них, так или иначе вызывающие ассоциации с тремя предшествующими великими стилями мировой литературы. Первое — известный роман М. Горького "Мать" (хотя и написанный ранее, он явился одним из базовых произведений для советской культуры, и его не случайно проходили в средней школе — ни один подросток не избежал анализа этого текста: в характере Ниловны без труда угадываются черты матери героя, свойственные эпическим произведениям. Второй текст, интерпретирующий свойственную классицизму коллизию конфликта между долгом и любовью, — пьеса Тренева "Любовь Яровая". Третье произведение, не менее знаковое и воспитавшее не одно поколение советских людей, — роман Н. Островского "Как закалялась сталь", героиня которого, несомненно, создана по образу и подобию романтических героинь, последовавших за избранником-героем. Каждое из этих произведений вызвало к жизни десятки апологетических текстов, тысячи интерпретаций, а также стало основой для создания множества публицистических и журналистских текстов, сопоставляющих реальных людей с героинями популярных книг. Образ матери героя вдохновлял многих авторов периода Великой Отечественной войны, создавших вереницу мифологизированных матерей (первые очерки Фадеева о "Молодой гвардии", статьи о матерях пионеров и комсомольцах — борцах с фашистами, тексты, написанные от имени самих матерей и т.д.). Образ идейной женщины, отказавшейся во имя долга перед народом от безыдейного мужчины, был общим местом в очерках на морально-нравственные темы вплоть до начала 80-х годов. Девушка из мещанской семьи, последовавшая за героем, также стала образом-клише.

Не лишним будет обратить внимание на тот факт, что все три образа абсолютно лишены признаков сексуальности. Традиционный и блистательно разработанный в русской литературе мотив взаимоотношений между мужчиной и женщиной как между супругами и любовниками начисто отсутствует в советской мифологии. Ниловна предстает в советских интерпретациях как древняя старуха (пытливые школьники испытывали шок, узнав из текста, что ей было всего 36 лет), сексуальный опыт с отцом Павла описан как крайне грубый и отвратительный, вся энергия Ниловны уходит на продолжение дела Павла. Любовь Яровая отказывается от любви к мужу совершенно сознательно, а Тая в "Как закалялась сталь" полюбила практически полутруп, и ее эмоции исключительно платонические.

Можно сделать вывод о том, что взамен традиционных представлений о взаимоотношениях супругов или любовников советский миф предлагал новую модель. Здесь возникала пара по типу "дочь — отец", в которой роль отца мог играть непосредственно сам "отец народов" Сталин, советская армия или весь советский народ (как в финальном эпизоде фильма Г. Александрова "Цирк", где весь зрительный зал поет колыбельную песню черному ребенку Мэри, как бы удочеряя и ее заодно). Идея пришлась как нельзя лучше ко времени, когда многие мужчины были убиты в войнах или валили лес в лагерях. Взамен непостоянных и трудных взаимоотношений с возлюбленным миф предлагал надежную отеческую любовь, единение с самой прогрессивной идеей, участие в построении рая на земле, он обещал женщине воспитать ее детей героями и гарантировал им вечную славу после смерти во имя идеи. Может быть, этим и объясняется подчеркнутая асексуальность всех героинь советской журналистики вплоть до 1990-х, отраженная в знаменитой фразе участницы одного из телемостов Владимира Познера о том, что "в Советском Союзе секса нет".

Вот такие, до боли похожие одно на другое, лица и характеры мы увидим в газетах и журналах советской эпохи, и обратим внимание на то, что женские образы пользовались особенной популярностью у редакторов в годы тяжелых испытаний и репрессий. В частности, в течение 1937-1938 годов в главном иллюстрированном журнале страны "Огонек" почти не найти заметок о ходе политических процессов — зато очень много портретов советских людей, на 70% это портреты женщин. Трактористки и пианистки, скинувшие паранджу узбечки и гордые горянки излучают бесконечное счастье и энтузиазм. Их улыбки, их самостоятельность и созидание во имя будущего призваны были передать лицо советской эпохи.

После Сталина российская журналистика потихоньку стала утрачивать былую монолитность и однообразие. Начавшаяся в обществе в годы "оттепели" дискуссия не могла всерьез затрагивать вопросы будущего устройства государства, но охотно обсуждала вопросы культуры, нравственности и воспитания. "Женский вопрос" стал одной из любимых тем новых журналов и газет.

Участники дискуссии вспомнили давний спор славянофилов и западников, занимавший умы почти сто лет назад, и ассоциировали свою позицию (а также СМИ, эту позицию отражавшие) с новым почвенничеством или новым западничеством. "Неославянофилы" аккумулировались вокруг нового журнала "Молодая гвардия", журналов "Москва" и "Наш современник", газеты "Литературная Россия"; "неозападники" публиковались в новом журнале "Юность", в "Новом мире", "Литературной газете". Примечательно, что в этих изданиях выступали как новые авторы-прозаики, так и публицисты и журналисты, что обеспечивало интерпретацию новых образов прозы в публицистике и критике и дальнейшую трансляцию их в широкую повседневную журналистику.

"Неозападники" предлагали новый женский идеал. Он был представлен прежде всего в произведениях молодых авторов так называемой исповедальной или городской прозы В. Аксеновым, А. Гладилиным и их последователями. Их героиня в противовес официальной "партийно-советской активистке" никакого интереса к общественной деятельности не испытывала, зато живо интересовалась мужчинами, нарядами, косметикой и всем тем, что было практически невозможно увидеть в официальном стереотипе. Разумеется, она была вторична по отношению к герою-мужчине, подчеркнуто женственна, глуповата (героиня культовой повести В. Аксенова "Затоваренная бочкотара" не в состоянии артикулировать свои чувства, ее поток сознания отражен преимущественно междометиями, в то время как поток сознания героя — скопище оригинальных мыслей), и отдаленно напоминала девушек с обложек западных журналов, с которыми только-только стали знакомиться представители советской интеллигенции во время редких встреч с западными коллегами. Этот образ был горячо встречен либерально настроенной журналистикой, многократно повторен и возведен в подлинный идеал. Другой "альтернативный" официальному образ был представлен писателями — "деревенщиками" и их последователями. Это был образ патриархальной русской крестьянки, жизнь которой протекает согласно законам природы, а не общества, и чувства которой сродни переживаемому неодушевленной природой — будь то вековое дерево (Распутин) или корова (Белов). Никаких интеллектуальных усилий крестьянка не предпринимает, оставаясь при этом хранительницей древних народных традиций и устоев. Этот образ получил также широкое распространение в журналистике "неопочвеннического" толка. К сказанному надо добавить, что оба стереотипа, призванные увидеть женщину новыми глазами и предложить обществу новый идеал, ничего общего с реальной жизнью и положением женщин в СССР не имели, предлагая новые мифологические построения.

Поздние советские годы (70-е — начало 80-х) были отмечены неким устойчивым состоянием в журналистике в целом. Существовали (согласно концепции философа М. Капустина о трех культурах в брежневскую эпоху) официальная пресса — рупор КПСС, альтернативная (диссидентская) неподцензурная пресса и либеральная пресса, балансирующая между первыми двумя.

Первая была представлена официальными газетами типа "Правды", "Известий", частично (в зависимости от редактора) "Комсомольской правдой", а также всеми каналами ТВ и большинством радиопередач. Издания для женщин — "Работница" и "Крестьянка", а также пропагандистский, рассчитанный на зарубежного читателя "Мир женщины" — предлагали тот же стереотип. Здесь господствовал старый советский стереотип женщины как активистки и труженицы (делался дополнительный акцент на ее роли образцовой матери). Характерным примером такого рода героини можно считать героиню популярного очерка Инны Руденко о женщине — докторе наук и матери 10 детей из Риги, которая должна была служить, по мысли автора, примером для советских девушек.

Альтернативная диссидентская пресса ("Хроника текущих событий" и другие выпуски самиздата) не уделяли женщине серьезного внимания, разницы между образами женщин и мужчин диссидентов и партократов в этих публикациях практически не было.

Подцензурная пресса третьего направления предлагала два уже указанных, новых стереотипа как альтернативу официальному — крестьянку, возделывающую землю и воспитывающую детей, и сексапильную Золушку, ждущую принца. Последний образ был особенно популярен в "Литературной газете" (и периодически в "Комсомольской правде"), "Юности" и многих региональных молодежных газетах, где редакторы тяготели к либерализму. Этот образ поддерживали известные публицисты ("Если я положу девушке руку на плечо, то у нее на плече должна образоваться выемка в форме руки", — писал Л. Жуховицкий для молодежного журнала; "долг наших девушек — быть женщинами в первую очередь, а не стремиться к карьере", — вторили другие авторы). Идея женщины, для которой самое важное — муж и семья, уют в доме и красивая одежда, а работа и общественная деятельность — дело второстепенное, получила поддержку большинства представителей творческой интеллигенции обоего пола прежде всего как идея, альтернативная надоевшему идеологическому давлению и принудительному труду для всех.

Единственным исключением из сложившейся довольно стабильной структуры гендерной стереотипизации явились публикации неподцензурного журнала "Женщина и Россия" (позднее — "Мария"), вышедшего в Ленинграде в 1979 году. Группа феминисток описала жизнь советских женщин как цепь бесконечных унижений, издевательств и мук, они рассказали о наличии в стране жестокой дискриминации по признаку пола во всех областях жизни — в трудовой сфере, в семье, в тюрьме, в области искусства. Этот опыт не был долгим — группа была выдворена из страны, журнал смогли прочесть лишь единицы. Интересно, что диссидентские круги не хотели принимать высланных феминисток, не разделяя и не понимая их позиции.

Ничего странного нет в том, что с началом перестройки, когда идеологическое здание советской системы дало первые трещины, гендерные стереотипы принципиальным образом изменились, и любимый демократической интеллигенцией стереотип Золушки стал преобладающим. Выбросив на свалку истории идею женской общественной активности и самостоятельности, участники дискуссии начали активную пропаганду идеи естественного предназначения женщины. Немало способствовало этому и то, что М. Горбачев не раз высказывал в своих выступлениях и в книге "Перестройка и новое мышление" мысль о том, что "нужно освободить женщину и дать ей больше времени побыть дома". Вероятно, лидер имел в виду возможность выбора — сидеть дома или делать карьеру, но не приученные к плюрализму мнений демократические СМИ восприняли эту идею как "генеральную линию партии". Все три ведущих еженедельника ("Огонек", "Московские новости", "Литературная газета") — это была пора еженедельников — пропагандировали женщин — преданных подруг, женщин ухоженных и домашних. При этом образы мужчин могли быть разными — это могли быть "прорабы перестройки" или партократы, юноши с горящими очами или сомневающиеся интеллигенты — все вышедшие из разговоров на городских кухнях, где обсуждались последние публикации "Литературной газеты" предперестроечного периода. Образ женщины-активистки продолжала отстаивать газета "Правда" и родственные ей "Советская Россия", "Рабочая трибуна" и другие не воспринявшие перестройку издания, что подкрепляло стереотипное представление о том, что эмансипация женщин была навязана советским женщинам сверху властью большевиков с целью их закабаления на рынке труда. Эту идею разделяли и многие женщины-журналистки, и женщины — авторы писем в газеты и журналы, публикуемых на отдельных страницах — многие из них выражали желание "сидеть дома", вести хозяйство и не работать (видна явная альтернатива тому, как в советские годы образ домохозяйки был преподнесен в прессе исключительно в негативных тонах). Разумеется, женщины не сидели дома в перестройку — они не только работали, но и выходили на манифестации (многие из которых были женщинами же организованы), создавали политические движения, но никогда открыто не обсуждали идею женских прав, стереотип говорил о том, что "женщина у нас имеет так много прав, что ей не под силу" ("Московские новости").

Красноречивый пример господства нового стереотипа — то, что в журнале "Огонек" за все годы перестройки была опубликована одна-единственная статья об обычных советских женщинах (не проститутках, наркоманках и звездах эстрады, о которых начали писать в эти годы довольно много). Это была статья, написанная женщиной-журналисткой в канун 8 Марта 1988 года, и пафос ее сводился к тому, что главная проблема советских женщин — низкая зарплата их мужей.

Растиражированный СМИ, новый стереотип завладел общественным сознанием почти тотально, и вышел на широкий политический простор — в начале рыночных реформ министр труда России в интервью говорил о том, что "не будет создавать новые рабочие места для женщин, поскольку и мужчинам их не хватает".

Начало рыночных реформ (1991-1993) можно считать торжеством новой гендерной мифологии в СМИ. Гендерные стереотипы заменили стереотипы идеологические, это было знаком исторического момента. Перестройка сформировала свою новую мифологию, согласно которой, к примеру, свобода слова и рыночные реформы непременно приведут страну к процветанию и положат начало новому русскому культурному ренессансу, что "власть поэтов" — участие интеллигенции в управлении государством сделает СССР самой развитой и прогрессивной страной. Согласно этой же мифологии все, что было при социализме, должно быть проклято и отброшено, а все, что прежде находилось под запретом — прекрасно и полезно по определению. СМИ демократического направления утверждали новую мифологию, заявляли о неотделимости ее от обновления страны, и советовали почаще смотреть на Запад, который представлялся образцом для СССР.

После распада СССР и отмены цензуры в журналистике начался настоящий бум — во всех новых государствах создавались новые газеты и журналы, в России в 1992 году было основано более 400 новых изданий, то есть более чем одна новая газета в день! Рынок диктовал свои законы, вызвал к жизни "бульварную" прессу, а также показал, что внешность мужчин и женщин — это товар. Именно 1991-1993 годы отмечены бурным ростом количества порнографических изданий в России. Причем создавались порнографические издания как для мужчин ("Мистер Икс", "Красная шапка", "Андрей"), так и для женщин ("Мисс Икс", "Женские дела"). Многие издатели вполне респектабельных журналов и газет считали едва ли не своим долгом опубликовать фотографию полуобнаженной девушки, наивно полагая, что все, что нельзя было делать в советское время — есть знак свободы и прогресса. Еженедельники начали терять былое влияние, первенство на рынке печатной продукции перешло к ежедневным газетам (в этот период появились "Независимая газета", "Коммерсант", в частности). На страницах общенациональных изданий женщинам отводилось совсем немного места. Они были представлены практически в двух ипостасях — прилежной домохозяйки и участницы конкурса красоты (знаком перемен стало появление на страницах некогда пуританской коммунистической "Правды" фотографии девушки в бикини — российской победительницы конкурса "Мисс вселенная", и девушка была названа настоящей патриоткой!). Деловые и трудящиеся женщины не были представлены вообще; если мелькало интервью женщины-директора банка, то акцент делался на особенностях ее макияжа и кулинарных рецептах дома, а деловые успехи и деньги представали некой случайностью и подарком судьбы. Женщин не привлекали в газеты в качестве экспертов почти никогда. Женское движение за рубежом не освещалось в зарубежных репортажах, а феминистки потихоньку начали занимать в системе стереотипов пустующее место "врага народа" — они были представлены как грязные и недовольные жизнью тетки, не умеющие привлечь мужчин. Первый женский независимый форум в Дубне был представлен в газете "Московский комсомолец" как сборище агрессивных лесбиянок.

Множество примеров из публикаций газет того времени говорят сами за себя. "По натуре я азиат и считаю, что женщина — существо низшее", — говорил известный режиссер женщине-корреспонденту женского журнала "Работница"; "мы пишем конституцию не для женщин и детей, но для серьезных людей, для нас", — писал известный политик. Никакого возмущения общественности подобные высказывания не вызывали, даже были приняты как должное. Насмешки над глупостью, неловкостью женщин стали общим местом, в то время как об успехах российских женщин или просто об их буднях пресса молчала.

Образы женщин в СМИ последовательно маргинализировали ее — новые газеты постоянно писали о преступлениях, совершенных женщинами ("80% преступлений совершается при участии женщин, — заявлял "Московский комсомолец", не уточняя, каково именно это участие — насильника или жертвы), тема проституции стала одной из знаковых для периода начала рынка, именно к тому времени относится брошенное в публику тем же "МК", ведущей бульварной газетой страны, утверждение о том, что каждая российская школьница мечтает быть валютной проституткой. Заявление живо в памяти журналистов до сих пор, оно было ретранслировано бесчисленное количество раз как в России, так и за рубежом, хотя на самом деле оно явилось обычным домыслом журналиста. Тема проституции смыкалась с темой порнографии — порножурналы утверждали, что "каждая женщина в душе — проститутка". Женщина все более и более превращалась в публикациях прессы в сексуальный объект, лишенный собственного голоса. Примечательно, что многие из напрямую унижающих достоинство женщин материалов были написаны женщинами-журналистками.

Унизительные образы женщин немедленно начала тиражировать возникшая и растущая российская реклама — женщина представала туповатой, не способной освоить современную технику, не способной даже выбрать хорошую шубу или платье без мужского совета. Апофеозом этого явления можно считать слоган, многократно показанный по ТВ: "Женщина — друг бизнесмена".

Справедливости ради стоит сказать и о том, что образы мужчин также претерпели изменение. В противовес советскому "политически грамотному, морально устойчивому" строителю социализма в прессе появился супермен, смахивающий не то на Шварценеггера, не то на Сталлоне. Такими представали мужчины новых бульварных изданий, такими хотели их видеть создатели нового еженедельника "Супермен" (название говорит само за себя) — это настоящий "мачо", хозяин положения, не знающий сомнений и рефлексии, сильный телом и духом, приводящий в состояние экстаза всех красавиц одним своим видом. Этот мифологизированный персонаж ничего общего не имел с рядовым гражданином России периода начала рынка — но таков был новый стереотип, отражавший как комплексы, так и сюрреалистические мечтания общества, не осознающего вполне самое себя. Известный писатель А. Кабаков в предисловии к новому российскому мужскому журналу "Махаон" писал, что "пора стать настоящими мужиками — при тачках, при бабках, при стволах и при бабах", помещая женщин в один ряд с другими атрибутами супермена.

Нельзя не сказать здесь и о том, что уже в этот период возникает новый подход в оценке гендерных ролей. Речь идет прежде всего о неподцензурном журнале "Женское чтение", который О. Липовская издавала в период перестройки в Ленинграде. Здесь впервые были переведены первые тексты феминистской теории, вопрос о правах человека включал также вопрос о положении женщин — для традиционного для эпохи правозащитного самосознания это было абсолютно неприемлемо.

Уже указанные стереотипы — сексапильной "подруги супермена" и крутого "мачо" — переместились в начавшие активное развитие в начале — середине 90-х "дорогие" журналы для мужчин и женщин ("Космополитен", "Медведь", "XXL", "Эль" и другие).

Период 1993-1995 годов был отмечен в российской журналистике монополизацией СМИ, созданием медиа-империй. Телевидение стало выходить на ведущие позиции в журналистике, завоевывало гигантскую аудиторию новыми каналами и передачами, в первую очередь западными. Образы женщин в тех сериалах и программах, которые транслировались в России, не были отмечены разнообразием — это были подруги сильных мужчин, преданные жены, страдающие миллионерши. Реклама на ТВ продолжала эксплуатировать женскую внешность как иллюстрацию к товару, специальные женские программы были однообразными и неинтересными, посвященными в основном гороскопам, жизни звезд, шейпингу и т.д. Старые женские журналы "Работница" и "Крестьянка" стремились походить на западные журналы для домохозяек, переключившись с публикаций статей о директорах ткацких фабрик на советы сексолога, косметолога, кулинара, народного целителя и т.д. Таким образом, женские интересы представали строго ограниченными традиционными представлениями. О женском движении в России, возникшем к тому времени, пресса говорила крайне скупо, о парламентской группе "Женщины России" (которая работала как раз в этот период) публикаций было также немного, но для будущего имело значение то, что зрители новостей привыкли видеть женские лица в парламенте и женщин в качестве "говорящих голов", озвучивавших те или иные политические идеи. Наиболее популярным на ТВ женщиной-политиком была И. Хакамада — не только благодаря своим убеждениям и экзотической внешности, но и потому, что держалась и одевалась по образу фотомоделей Запада, любила рассказывать о своих любимых духах и ночных клубах.

Все уже упомянутые тенденции гендерной стереотипизации тем не менее продолжали оказывать решающее влияние на образы женщин и мужчин в журналистике. Росли числом журналы для женщин и для мужчин, прежде всего российские версии уже известных на Западе изданий, и предлагали присущие обществу потребления и традиционные для него стереотипы: женщины как подруги и соблазнительницы, внимательной к своему телу и нарядам, мужчины — как завоевателя и хозяина. Видеоряд этих журналов в большинстве своем был представлен фотографиями западных моделей обоего пола, демонстрировал западный образ жизни, подчеркивал "естественность" гендерных ролей. "Домашний очаг", "Харперс Базар", "Эль", "Плейбой", "Мужское здоровье" по-русски в тот период мало чем отличались от своих западных двойников.

В 1995-1996 годах начался новый период осмысления журналистикой гендерных ролей и период поиска новых эталонов. В основе этого явления лежали самые различные процессы. Имело место и разочарование в буквальном следовании западной модели, и усталость от засилья западной рекламы и продукции массовой культуры (к примеру, публика отказалась от западных триллеров и детективов в пользу новых российских), и тяжелое положение России, которую никак нельзя было назвать благоденствующим обществом массового потребления. Повлияло и то, что женщины и мужчины по-разному вписывались в не слишком успешно продолжающиеся экономические реформы. Женщины оправились от первого шока безработицы и активнее мужчин начинали трудиться в сфере мелкого и среднего бизнеса (крупный оставался в руках мужчин), многие мужчины разуверились в политике и в скором изменении положения дел к лучшему в экономике, иллюзии перестройки рассеялись. Женское движение становилось все более значимым фактором, женщины в политике продолжали отстаивать интересы женщин и прямо говорили о дискриминации.

Журналистика к этому времени обрела новые устойчивые черты. Был завершен процесс передела собственности в СМИ, медиа-империи превратились в конгломераты всех возможных типов журналистики, в журналистике произошло окончательное четкое разделение на качественную и бульварную прессу, пресса для женской и мужской аудитории также определила свои границы и заняла прочное место на рынке, порнография стала менее заметной, спряталась в специальные киоски и стала менее активной и популярной.

В национальных качественных (а следом за ними — и региональных политических) СМИ гендерные стереотипы уже не являли такого единства, как в начале десятилетия. Анализ Ассоциации журналисток показал, что к 1996 году одни СМИ (в частности, "Известия") предпочитали женщину-героиню, лидера политики и бизнеса, высокообразованную советчицу, другие ("Аргументы и факты") продолжали использовать образ маргиналки — преступницы и звезды эстрады и спорта. Молодежная пресса по-прежнему эксплуатировала внешность женщины, представляя ее как секс-объект, а вот респектабельная газета "Сегодня" предлагала героиню с активной жизненной позицией, имеющей свое мнение и желающей преобразования общества.

В то же время лишь 1% от всех газетных площадей был посвящен материалам о женщинах, кто бы они ни были. Последующие годы показали, что тенденция налицо — о женщинах было написано на 1, 5% всех газетных площадей национальной прессы, и их образы продолжали меняться. Один из наиболее влиятельных журналов — "Итоги", газеты "Коммерсант" и "Независимая газета" регулярно публиковали материалы о женщинах-профессионалах, привлекали женщин-экспертов на свои страницы, повествовали о женском успехе в бизнесе, политике, искусстве, и даже начали периодически публиковать статьи о российском и международном женском движении и феминизме, рассматривая последние исключительно в позитивном ключе. Имена активисток российских женских организаций начали появляться в газетах (активнее в этом плане оказалась "Независимая газета", в которой начиная с 1995 года существует концептуальная профеминистская полоса "Женщины", аналогичные попытки были предприняты "Общей газетой" и "Литературной газетой", но не были долговечными).

Телерепортеры увидели в образе активной и деятельной женщины некий новый поворот, в программах новостей по НТВ и ТВЦ появлялись репортажи о феминистках, о кризисных центрах для женщин, о проблемах дискриминации. Женщины представали в этих сюжетах как хозяйки своей судьбы, которые могут не только отстоять свои позиции в обществе, но и самому обществу предложить некие новые конструктивные подходы к решению наболевших проблем.

Новые радиопередачи станции "Резонанс", радио "Надежда" посвящали свой эфир разговору о правах женщин, о женском движении и женском лидерстве. Однако именно телевидению, главному создателю общественного мнения последнего пятилетия, российская аудитория обязана тем, что само слово "феминистка" перестало восприниматься как нечто далекое от российских корней, привнесенное искусственно с Запада и враждебное национальной идентичности. Произошло это прежде всего благодаря новым популярным ток-шоу "Я сама" и "12 решительных женщин", которые представляли мнение живых и вполне реальных российских феминисток, многие из них довольно скоро стали настоящими звездами экрана, тысячи писем молодых девушек в редакции говорили о том, что российские активистки становятся образцом для подражания.

Нет сомнения в том, что продвижению образа активной женщины (и нередко — руководительницы мужчины) на авансцену способствовала активность женщин в массовой культуре в целом. Женские рок-группы, женщины — авторы самых популярных в стране детективов, в которых в свою очередь возникали героини — хозяйки положения, женщины — ведущие телепрограмм вызывали подражания и в работах авторов-мужчин, становились предметом дискуссии и даже поклонения.

Смещению гендерных стереотипов способствовали и западные сериалы, представляющие самостоятельных и сильных женщин и более эгалитарные, чем принято в российской культуре, отношения в целом ("Ее звали Никита", "Зета", "Скорая помощь").

Нельзя не сказать и о влиянии независимой женской прессы, которая вот уже более пяти лет ведет упорную работу по гендерному просвещению, предлагая альтернативные стереотипным образы женского и мужского поведения, проповедуя феминистские идеалы. Журналы "WE/МЫ", "Посиделки", "Информационный вестник ИЦНЖФ", "Права женщин в России", "Женщина +", альманах "Преображение", "Все люди — сестры", информационные выпуски, которые готовят женские организации и журналистки Мурманска, Пскова, Новгорода, Новочеркасска, Иркутска, Владивостока и многих других городов России, перестали быть бюллетенями для узкого пользования феминистской общественности, имеются в библиотеках, их публикации включаются в учебные университетские курсы и факультативы, а национальные и региональные СМИ уже несколько лет черпают в них новые сюжеты, новые имена и новые подходы. Конечно, феминистские идеи не стали господствующими в российских СМИ, вовсе нет, и вряд ли это когда-нибудь случится. Но то, что журналистика находится на пути к более адекватному отражению реального положения мужчин и женщин в России — налицо.

Сказанное о российской журналистике в той или иной степени справедливо и для журналистик других стран. Исследования и журналистские встречи показали, что гендерная стереотипизация пришла на смену стереотипизации идеологической практически всюду. Во всех вновь образовавшихся странах идея естественного предназначения женщины была доминирующей в первые годы независимости. Во многих странах она отягощалась идеей националистической: так, от "настоящей литовки", "настоящей таджички", "настоящей армянки" националистически настроенные СМИ требовали примерно одного и того же — исполнения традиционной роли хранительницы очага и воспитательницы детей. Оказывала в ряде стран серьезное воздействие на формирование стереотипов и церковь: так, в Литве до сих пор невозможно публиковать материалы об абортах (кроме резкой критики) ни в одной демократической газете, в среднеазиатских странах пропагандируется этика и законодательство шариата, в Киргизии всерьез шла дискуссия о пользе многоженства для нации (впрочем, как и в Азербайджане, и даже в России — в связи с инициативой президента Ингушетии Аушева). Примеров новой гендерной стереотипизации множество, практически в каждой стране бывшего советского пространства. Однако для всех стран характерно и возрождение и самоопределение женского самосознания. Этому способствует деятельность женских организаций, центров гендерных исследований, самоотверженная забота женщин-журналисток, создающих свои группы и ассоциации практически во всех странах бывшего СССР и не согласных с засильем унижающих и женщину и мужчину мифологических представлений и отсутствием реального выбора собственного пути и собственного стиля поведения в современном обществе. Повсюду издаются женские журналы, выходят радио- и даже телепрограммы (как "Бобу Васере" в Литве), повсюду реалистический и эгалитарный взгляд пробивается сквозь бетон стереотипов и идеологии — как трава пробивается через асфальт.