Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

Когда рушатся скалы

В далекие времена эстонский народ, изнывавший под пятой немецких баронов, сложил легенду о корабле-освободителе. В штормовую непроглядную ночь, когда рушатся скалы, а море вскипает, словно расплавленный свинец, могучий многопушечный бриг входит в Таллинскую гавань. Его команда — суровые, мужественные моряки — помогает свободолюбивым эстонцам прогнать поработителей...

Хелене (Леэн) Кульман услышала впервые эту легенду в детские годы. Рассказывал ее старик рыбак с лицом, выдубленным морем. Он уверял: корабль-освободитель придет с востока. С тех пор Хелене, когда удавалось попасть на морской берег, с трепетом всматривалась в сторону восхода солнца и не боялась всхолмленного ветрами моря. Девочке хотелось уплыть на его волнах навстречу сказочному кораблю.

Морские путешествия — несбыточная мечта для дочери сапожника. Но так случилось, что Хелене вскоре пришлось бывать в море. И довольно часто.

У Андруса и Лидии Кульман было семеро детей. Жили бедновато, но дружно, не унывая. В доме всегда звучали музыка, песни. Маленькая Хелене хорошо играла на скрипке, братья Александр и Борис на мандолине и гитаре. Был даже семейный «драмкружок». В рождественские праздники юные Кульманы ставили короткие спектакли, доставляя радость соседям.

В 1933 году Андрус Кульман умер. Туго пришлось его вдове и детям. Для сирот тартуского сапожника не нашлось даже мизерного пособия, и им пришлось идти батрачить. Сестра Хелене Анна пасла скот у кулака, была поденщицей на кирпичном заводе, служанкой в богатой шведской семье. Работали по найму, кроме Хелене, и другие ее сестры и братья.

Вскоре после смерти Андруса капитан дальнего плавания Фриц Бехрсин предложил Хелене стать его приемной дочерью. Единственная дочь Бехрсина, Майга, самая близкая школьная подруга Хелене, умерла в результате несчастного случая.

— Видно, судьба такая у тебя, Леэн,—говорила, прощаясь, мать.— Иди. Быть может, в люди выйдешь. Только смотри не забывай нас.

Каждое лето Хелене с приемным отцом уходила в море. Корабль Бехрсина часто бросал якорь у берегов Финляндии и Швеции, швартовался в гаванях Англии и Франции.

Много интересного видела девушка в заморских краях, но своей первой любви не изменила. Неспокойное море Балтийское навсегда осталось для нее родным и любимым. Поэты наделяли его звучными именами: «седое», «лучезарно-свинцовое», «пепельно-голубое». Для Хелене оно было янтарным — так называли его люди, верившие в легенду о корабле-освободителе. И часто, стоя на палубе, когда корабль молча шел в лунном морском безмолвии, Хелене вдохновенно декламировала полюбившиеся стихи Лидии Койдулы: «Над цветущей Ээсти станет утро ярким днем!».

Лето 1940 года было ясным и спокойным. Балтика штормила редко. Зато в житейском море прибалтийских государств разразилась буря. Под напором народного гнева рухнули устои профашистских клик Сметоны, Ульманиса и Пятса. Руку помощи трудящимся Литвы, Латвии и Эстонии протянул Советский Союз. 17 июня в эстонские гавани вошли боевые суда Краснознаменного Балтийского флота. Легенда о корабле-освободителе сбылась.

Пролетарский Таллин с радостью встретил посланцев Страны Советов. Правда о первом в мире государстве рабочих и крестьян широким потоком хлынула в города, на хутора и мызы Прибалтики. Хелене, восторженно приняв эту правду, стала одним из ее глашатаев и пропагандистов в деревне. Позже об этом времени она писала в автобиографии:

«... Летом 1940 года была с приемной матерью в Пярну. А 21 июня между нами произошел полный разрыв. Я начала активно разъяснять батракам на их хуторе улучшение положения трудящихся и те выгоды, которые несет с собой Советская власть (у моих приемных родителей был хутор в 4-х километрах от Пярну). В начале сентября уехала в Таллин...»

Хелене вступает в комсомол, работает пионервожатой в школе. Незаметно летит время: неделя, как день, месяц, как неделя. В марте 1941 года ЦК ЛКСМ Эстонии назначает Кульман комсоргом 4-й таллинской средней школы. Ответственный пост! Комсомол молодой советской республики в то время вел напряженную борьбу за учащуюся молодежь. Еще интереснее, значительнее стала жизнь у Хелене. И вдруг — война...

— Что будем делать, Леэн? — спросила как-то сестра Анна, читая нерадостную сводку военных действий.

— Как что? — вскинула глаза Хелене на сестру-подругу. — Пойдем на фронт. Под ударами нашего молота рухнут скалы, которыми фашисты пытаются закрыть от нас солнце и звезды.

Но идти на фронт не пришлось. Он сам быстро приблизился к стенам Таллина...

Вторая половина августа сорок первого. Пылают пригороды. Пожаров никто не тушит. На улицах столицы расклеено обращение Центрального Комитета Компартии Эстонии и Совета Народных Комиссаров Эстонской ССР: «Товарищи! Встанем, как один, на защиту нашей свободы, нашей жизни!».

Воскрешая традиции моряков гражданской войны, на сухопутный фронт уходят с кораблей с «лимонками» на ремне добровольцы-краснофлотцы. Спешат в бой отряды рабочих. Кульман в эти тревожные дни — уполномоченная горкома комсомола. Ночные дежурства. Эвакуация раненых. Участие в организации противовоздушной обороны города. Дел невпроворот.

Последняя августовская неделя. Шрапнель фашистских снарядов рвется над портом. Защитники Таллина стоят насмерть. Уже прямой наводкой стреляют по врагу комендоры крейсера «Киров», эсминца «Минск» и других кораблей Балтфлота. Сотни гитлеровцев валяются на Палдисском шоссе, висят на проволочных заграждениях на ленинградской дороге. Напор наступления огромен, но сорвать эвакуацию, уничтожить корабли в гаванях гитлеровцам не удалось.

Уходить было тяжело. Краснофлотцы и красноармейцы клялись: «Мы вернемся к тебе, Таллин!» Боевое ядро флота пробивалось сквозь завесу огня с воздуха и с суши. Море вскипало огнем. Всматриваясь в его кровавые полотнища, со слезами на глазах на палубе одного из транспортов клятву бойцов повторяла и Хелене Кульман.

... Октябрьская ночь. Звездной пылью осыпала она заснувшее уральское село. За его околицей чернеет женская фигура. Не распуши ветер шелковистые волосы девушки, можно подумать: не человек, а изваяние.

Тихо. Хелене (это ей не спится после короткого, но полного забот трудового дня) вслушивается в тишину. Нет! Никогда не забудется ночь с натуженным ревом гибнущих кораблей, взрывами на вспененной воде, перемешанной с кровью. Да, здесь, в челябинском колхозе «Ленинский путь», ей и Анне живется неплохо. И то, что они трудятся в поле, на ферме, в детских яслях, — нужное, очень необходимое дело, но... Нет! Нет! Не здесь ее место, а там, где кручинится седая Балтика болью, где над каменистым морским побережьем высится город с редким, неповторимым профилем. Там на площадке с легким, вознесшимся к небу зданием ратуши сейчас враги — фашисты. Они... Хелене вздрогнула и взмахнула рукой, словно отгоняя какое-то страшное видение, затем повернулась и быстро зашагала к селу.

...9 января 1942 года сестры Кульман покинули гостеприимный уральский колхоз и стали бойцами формируемой 7-й эстонской стрелковой дивизии: Хелене медицинской сестрой, Анна санитаркой.

Медицинская сестра — верная, незаменимая помощница и врача, и политрука, и командира на фронте. Это ее ласковые руки подавали раненому и глоток кислорода, и первую ложку супа. Это из ее уст слышал покалеченный боец успокаивающее слово, весточку из дома, привет от ушедших вперед друзей-товарищей, рассказ об успехах родного полка.

Была ли Хелене Кульман такой?

Да. Была. Ее уважали и любили. Девушка могла часами просиживать у изголовья тяжелораненого бойца. Никто из подруг Хелене не умел провести лучше ее беседу или политинформацию, а в часы тревожных раздумий шуткой, музыкой, интересным рассказом поднять настроение в палате. И все же полного удовлетворения не было. При всяком удобном случае Хелене просит своих начальников послать ее в бой, дать «самое боевое задание».

И вот Кульман сидит в небольшой светлой комнатушке. Напротив за столом пожилой майор в морской форме. У него зоркие вопрошающие глаза. Спрашивает неторопливо:

— Говорят, что вы знаете языки?

— Да. Немецкий даже хорошо.

— И вы просите, как сказал мне товарищ Аллик, дать вам «самое боевое задание»?

— Так точно!

— А правда, что вы в море часто бывали, любите его?

— Да, — Хелене старается отвечать спокойно, но голос ее дрожит, когда она произносит. — Люблю, оно мне очень дорого, товарищ майор.

Собеседник Кульман встает и как о чем-то давно решенном неофициально, по-домашнему говорит:

— Хорошо, Хелене. Вы поедете в Ленинград. Мы вас там кое-чему подучим. Затем перебросим за линию фронта. Вы согласны?

Хелене рывком поднимается со стула:

— Это не те слова, товарищ майор. Я рада, больше— я счастлива!

В середине апреля 1942 года в одной из пустовавших квартир дома номер 8 по каналу Грибоедова поселилась миловидная эстонка Линда Туллиман. Иногда она целыми днями просиживала, закрывшись, дома или надолго пропадала. «Непутевая какая-то», — решила соседка, попытавшаяся поближе познакомиться с понравившейся было ей девушкой.

А Хелене Кульман было не до знакомств. Обещанная майором учеба оказалась большой и разносторонней программой, которой нужно было овладеть в короткий срок. Хелене радует своих учителей. За успехами молодой разведчицы следит лично начальник разведотдела штаба флота полковник Фрумкин, ведь Кульман должна стать «первой ласточкой» флотской разведки в районе порта Пярну. Полковнику нравится в Хелене высокая эмоциональность натуры, сочетаемая с умением анализировать, обобщать услышанное и увиденное. «Кульман — одаренная разведчица», — докладывает он командующему флотом адмиралу В. Ф. Трибуцу. Позже, когда Хелене попала в руки гестапо, разведотдел без тени сомнения характеризует своего сотрудника: «... Кульман является весьма волевым, рассудительным, смелым и преданным Родине человеком».

Около 150 дней провела Хелене в блокированном Ленинграде. Готовясь к выполнению важного задания Родины, девушка часто задумывалась о смысле жизни и о своем месте в ее клокочущем водовороте. Своими мыслями Хелене делилась с сестрой Анной. В одном из таких посланий с берегов Невы она писала:

«... Столько приключилось за этот год! Многих уже нет, которые тогда были вместе с нами. И кто знает, долго ли мы проживем. Нет, это я просто так говорю, ведь все может случиться: война. Но помни, Анночка, с победой мы приобретем столько, что по сравнению с ней потери невелики. Когда знаешь, что от наших дел зависит, будут ли зеленеть поля, легче шагать с высоко поднятой головой навстречу трудностям и потерям.

... Получила ли ты мое то письмо, в котором я делилась своими мыслями о цене жизни и смерти в выполнении нашей задачи? Думаю, что и ты со мной согласишься. Помнишь тот день, когда узнали о смерти брата, вернее, о его героической гибели. Как было тяжело, но какое возвышенное чувство! Так можно отдать свою жизнь!

Кто знает, какие еще жертвы потребует наше время? Если мы когда-нибудь станем перед вопросом: жизнь или смерть? — мы будем знать, что перед нами будущее, за которое есть смысл бороться, которое вдохновляет на жизнь, но, если нужно,— ведь цель так велика и прекрасна — можно отдать за нее и жизнь. Нелегко и не бездумно, а с глубоким убеждением, что это было правильно, что я смогла отдать самое лучшее для обеспечения нашей победы.

Так радостно сознавать, что вся наша семья активно участвует в той же борьбе, что и мы. Так успокаивает сознание, что ты, Анночка, моя самая любимая, борешься за достижение той же цели. Судьба разбила наши планы идти в бой рука об руку, плечом к плечу. Но это ничего, теперь я чувствую, что еще ближе к тебе, что ты мне еще родней».

А вот строки, написанные незадолго до отправки Кульман во вражеский тыл:

«Надеюсь, что скоро кончится война и мы сможем лично, в разговоре обменяться мыслями о своей военной жизни. Как часто людям бывает трудно, когда личные интересы страдают из-за общественных. У меня сейчас совсем по-другому. Я знаю: что я делаю для Красной Армии, все это делаю и ради моих близких. Каждое достижение я могу с чувством двойного удовлетворения и радости отнести на счет блага Родины и своего собственного. Жизнь даже в больших трудностях все равно прекрасна и достойна, чтобы жить. Только бы достигнуть того, чего так хочется и ждет от тебя Родина. Разве может быть больше радости, чем сказать когда-нибудь: и я помогала нашей победе...»

Ночью 14 сентября 1942 года с одного из ленинградских аэродромов в небо поднялся небольшой самолет. Некоторое время он шел по направлению к финским берегам, затем, резко повернув, взял курс на Эстонию. Вел машину летчик Каминский, хорошо известный в дружной семье авиаторов Краснознаменного Балтийского флота своим бесстрашием и мастерством. В самолете кроме него находилась пассажирка, которую нужно было забросить во вражеский тыл — в район лесного массива Алатскиви.

Каминский не в первый раз выполнял специальные задания и знал, что в таких случаях не следует ни о чем расспрашивать тех, с кем надлежит провести короткий, но полный смертельной опасности отрезок времени. И все же нарушил правило: залюбовавшись мужественным, красивым лицом разведчицы, он задержал протянутую ему руку при посадке и спросил:

— Как зовут тебя, смелая?

— Линда.

Второе слово, которое услышал пилот от своей спутницы, было «спасибо» в ответ на его команду: «Пора!», когда они появились в заданном квадрате. Полет туда прошел благополучно. Один раз самолет попал под прилипчивые пучки лучей вражеских прожекторов, но маневр спас его от огня зениток.

Удачно приземлившись, разведчица несколько минут лежала неподвижно, вслушиваясь в голоса ночи. Не обнаружив ничего подозрительного, она нырнула в лесную чащу. Спрятав парашют, еще раз затаилась, затем быстро зашагала по едва заметной тропинке.

Первым, кого навестила разведчица, была мать. Жила она тогда на Техтверской мызе, удобной для тайных встреч. Вспоминая тот далекий сентябрьский день, мать рассказывает:

«В комнате было уже темновато. Вдруг кто-то из-за спины закрывает теплыми ладонями мне глаза. И спрашивает:

— Скажи, кто?

Это был ее голос! Я бы его узнала из тысячи голосов. Это были ее руки — руки моей дочери.

Тогда Хелене мне ничего не сказала, да и я не настаивала, понимая, что ей нельзя всего говорить даже мне — матери.

Она сказала, что приехала, мол, из Пярну от приемных родителей, а в большом, аккуратно перевязанном пакете у нее не что иное, как лечебные травы, которые собрали студенты. На самом деле это была рация...

Счастье мое было недолгим. Вскоре Хелене уехала куда-то и оставила мне лишь коротенькую записку с прощальными словами: «До свидания, дорогая мамочка. Скоро опять увидимся!»».

Рация Кульман заговорила на третий день после приземления. Хелене держала регулярную связь с разведотделом штаба флота до января 1943 года. Она передала из разных мест десятки радиограмм об обстановке в оккупированной Эстонии, о дислокации воинских частей и, что особенно важно, о морских силах на Чудском озере и в Пярну. Удалось пока разыскать в архивах лишь часть сообщений, посланных Хелене из Тарту, из Пярну, из дома сестры Ольги Меги в деревне Кикра, где в конце года поселилась разведчица. Но и то, что найдено, позволяет утверждать: с боевым заданием Кульман справилась блестяще. Это от нее штаб флота узнал о 20 фашистских катерах, охранявших побережье от Муствее до Васькнарва, и об отсутствии больших кораблей гитлеровцев на Чудском озере. Это она сообщила о количестве и характере вооружения так называемого «эстонского легиона», созданного гитлеровцами из кулацкого отребья и антисоветски настроенной части молодежи.

Вот некоторые сообщения Хелене из района Пярну:

«У устья реки Пярну — большой военный склад; у реки Пярну, налево от пешеходного моста, 200 метров выше, — склад продовольствия».

«На ширококолейных железных дорогах проезд по пропускам. На узкоколейных — без пропусков».

«20 декабря порт Пярну замерз. Кораблей нет».

Добывать такие сведения было нелегко и в большинстве случаев сопряжено с риском для жизни. Однажды Кульман решила разведать, что устанавливают гитлеровцы на берегу моря вблизи разрушенной маячной башни. Вначале все шло хорошо. Старший патруля, попавшегося навстречу, сутулый немец с сединой на висках и с нашивками ефрейтора на старой шинели, благосклонно отнесся к миловидной эстоночке, несшей провизию дяде-легионеру, охранявшему прибрежный район. Разведчица беспрепятственно вышла к скалистому берегу.

Облюбовав удобное место, она извлекла из полбуханки хлеба бинокль и впилась глазами в противоположную сторону небольшой бухты, густо усеянной огромными валунами. Через минуту неожиданно слева у валуна мелькнула какая-то тень. Кульман вздрогнула. Сердце заколотилось так, что казалось, вот-вот вырвется из груди, в голове молнией пронеслось: «Бинокль... Улика». Усилием воли разведчица заставила непослушные ноги сделать несколько неторопливых шагов к морю. Подняв с земли небольшой камень, она швырнула его в набегавшую волну. Когда та отхлынула, ей вслед полетел бинокль.

Голос прозвучал гулко, как выстрел:

— Ты что бросаешь в море?

Вопрос был задан на русском языке. Хелене резко обернулась, и человек, шедший ей вслед, не успел скрыть враждебного выражения лица. Был он одет в истрепанную советскую военно-морскую форму.

— Сестренка, — заговорщически оглядываясь, зашептал незнакомец, — я расконвоированный военнопленный,— тут нас порядком балтийской братвы работает. Бежать задумали к партизанам. Помоги добыть карту, оружие, бинокль.

Кульман знала об использовании фашистами пленных военных моряков на полевых работах, но расконвоированных среди них не было. И эта ложь, и смена тона, и наивно доверчивая откровенность незнакомца, и слово «бинокль» в просьбе — все это насторожило разведчицу, и она ответила по-эстонски:

— Не понимаю.

Взгляд соглядатая вновь стал недобрым. Машинально он протянул руку к корзинке. Хелене вскрикнула и бросилась бежать по тропинке к шоссе. На полдороге увидела троих солдат с автоматами и услышала «Хальт!», но не остановилась, пока не приблизилась к офицеру, которого заметила еще издалека.

— Господин обер-лейтенант, помогите. Там у моря русский, красный. Отобрал корзинку. Хотел меня...

Все это Хелене выговорила одним духом по-немецки. И так естественны были ее слезы и волнение, что офицер невольно залюбовался девушкой и мягко спросил:

— Фрейлейн хорошо говорит на языке моей родины. Кто вы?

— Дочь капитана эстонского судна, часто гостившего в портах великого фюрера, — Хелене улыбнулась и стала еще привлекательней. — Нам там всегда было хорошо с отцом. Но простите, господин обер-лейтенант, хотя вы и очень добры к бедной девушке, я должна, очевидно, показать вам свой документ. Вот он. И, ради бога, пусть один из ваших солдат проводит меня немного. Я так боюсь этого русского.

Произнося последние слова, Хелене испуганно сжалась и, словно инстинктивно, подалась в сторону гитлеровца. Тот усмехнулся:

— Солдаты задержат моряка. Корзинку доставят в комендатуру. Вас, фрейлейн, я провожу сам.

«Моряка!» — чуть не сорвалось с губ Хелене. «Я же не называла русского так. Значит, провокатор. И выслеживал кого-то, скорее всего меня...»

Вечером Кульман ужинала в ресторане в обществе обер-лейтенанта. Он оказался отличным партнером в танцах, знатоком сухих вин и весьма небдительным жандармом. Последнее обстоятельство спасло в те дни разведчицу. Но ненадолго.

В конце 1942 года города Прибалтики, особенно портовые и расположенные на важных коммуникациях, наводнили контрразведывательные группы «абвера» и гестаповцы. Работать Кульман становилось все труднее и труднее. На второй день нового, 1943 года штаб Балт-флота получил последнюю весточку от отважной разведчицы. Фашисты запеленговали радиопередатчик. Полиция нашла его в матраце при обыске в доме Ольги Меги. При аресте Хелене успела шепнуть сестре: «Ты ничего не знаешь о всей этой истории».

Всю ночь со 2 на 3 января в местной школе шел допрос. Жандармы ничего не узнали от советской патриотки и передали ее политической полиции города Выру.

О последних днях и часах жизни Хелене Кульман мы знаем очень мало. В документах фашистской полиции есть запись об отправке Кульман в Псков в распоряжение внешней сыскной полиции. Найдена ее учетная карточка с пометкой «Находясь под арестом, Кульман умерла. Закончить личное дело 02.04.43». Отчего умирали люди в гестаповских застенках, известно всему миру.

В ночь, в туман, навстречу штормовым ветрам уходят из гаваней корабли дважды Краснознаменного Балтийского флота. Они проплывают мимо немых сводов кронштадтских фортов, крепостных стен Вышгорода... торпедных аппаратов, у дальнобойных орудий и ракетных установок зорко несут вахту наследники боевой доблести балтийцев, чьей кровью в годы минувшей войны окроплены каждая миля, каждый кабельтов янтарного моря.

Молодая поросль флота свято чтит тех, кто устоял в дни, когда рушились скалы и грозовые тучи пытались навсегда спрятать от людей солнце. С гордостью называют военные моряки имена богатырей седой Балтики. И среди них имя дочери тартуского сапожника, пламенной комсомолки, девушки, с детства влюбленной в море, бесстрашной разведчицы Хелене (Леэн) Кульман, Героя Советского Союза.