Несколько слов о стихотворении Татьяны Олейник.
Ей чуть более шестнадцати лет, и если мы вспомним, что за те годы, когда она научилась ходить, читать, а потом и неплохо писать, произошло нечто большее, чем простое изменение окружающей нас жизни, то согласимся: вглядеться в это поколение стоит. Уже одно это заставляет нас обратить внимание на стихотворение Татьяны. Но так ли просто пробиться до подлинного нутра человека? Не маска ли на лирической героине, не играет ли чужими смыслами? Правду ли пишет? Ответ заложен в самой ткани стихотворения. Такой, пусть даже малый опыт знакомства с неизвестным тебе доселе миром, всегда индивидуален. "Мы удивляемся телеге, Везущей в монастырь еду.." , "смотрим на худых коров", "смотрим на былые стены детинцев..". Знакомый по классике сюжет: город и деревня, столица и провинция. Или вот еще поворот: интеллектуалы, как считают себя окружающие автора молодые люди, ("полны мудреных...фраз") и простые персонажи, словно сошедшие с полотен "передвижников". Откуда же свежесть картинки? От иронии, которая обращена на своих сверстников и на самого автора, от безошибочно выбранного слова "мажоры", прямо из лексикона последнего десятилетия. От того, что старая штука - чужая жизнь, а каждому, кто способен на нее обратить внимание, - внове. Это особенно привлекает в стихотворении. Беда молодых авторов часто происходит от неспособности вырваться за магический круг собственной индивидуальности, а это сужает поле обзора, не развивает пластическую сторону стиха, без которой - сплошные рассуждения ни о чем. А здесь - целый каскад: "грязь дороги", "моченая лоза", "косые пороги", "ржавый трактор", "гнилые стога". Все из жизни. Предпоследняя строфа, по законам жанра, - кульминационная. Офицерские вдовы - у стен Печорского монастыря просят подаяние. Может быть, немного перегружена последняя часть строфы, отсюда - некоторая невнятица с образом запястий. Подаяние кладут все-таки в ладонь. Хорош конец стихотворения. Помнит автор, откуда родом, даже если дедушка и бабушка - москвичи во втором поколении.
В стихотворении ни разу не упомянуто имя того, кто жил на псковской земле около ста восьмидесяти лет назад и чья тень стоит за всеми строфами. Особенно за "сонной негой на древнем и святом пруду". Что имя Александра Сергеевича не упомянуто - хорошо, но размер - четырехстопный ямб, конечно, от него. Это, по моему личному мнению, еще от малого опыта работы с размерами, а что есть размер - как не сгусток энергии, которую способен вырабатывать автор. Чужой размер из позапрошлого века - чужая энергия. А искусство все-таки индивидуально. Ищи свой неповторимый характер энергетического рисунка. Встречаются погрешности против правильного ударения: остовы, взглянем.
Была еще одна опасность: автор мог превратить стихотворение в рассказ-отчет о поездке. Возникла бы предсказуемость: вот сейчас автор приведет нас туда, потом - туда. Мы уже ждем, а удивление может пропасть. Без этого чувства никакое стихотворение не сработает. Кажется, Татьяне удалось этого избежать, и все стихотворение прочитывается с неослабевающим вниманием.
Александр Гутов