Знакомство с Татьяной Олейник началось у меня с прочтения ее первого стихотворения "Вот мы, столичные мажоры..." Тема, сюжет - из ее поездки вместе с классом, в котором она учится сейчас, в российскую глубинку, где, вписанные уже в начальную строфу, коробят авторицу "яркость страз и "пошлость фраз" московских школьников (и собственные то ж) в их кратком соседстве с "косыми порогами" древнего монастыря обочь с "грязью дороги" и "ржавым трактором на болоте", с "гнилыми стогами" и аборигенами, энтузиастически клянчащими милостыню у юных "упакованных" столичных экскурсантов. Помимо зоркости, точности и хваткости авторского телевзгляда (писчие профессионалы именуют этот корпус навыков и качеств поэтического зрения "хорошим глазом") удивила меня в Тане прежде всего редкая по нынешним временам вообще и для ее нежного возраста в частности жесткая и горькая совестливость, бескомпромиссная самокритичность, программный отказ от тыла, чему оказались подтверждения и в других стихах. Но уже в первом, бросившись в глаза, отсутствие изоляторов и предохранителей в районе души современной школьницы заинтриговало. Захотелось почитать еще и побольше, и удалось.
Цепкость и прицельность поэтического зрения Тани обнаружились многажды во всей полученной мною первой ее подборке, но оказались далеко не единственной и даже не превалирующей характеристикой творческой методы Олейник. Смелость и крутизна сюжетных поворотов, чеканность и прямота, доходящие до психологических границ унисекса, стилистическая и лексическая сиюминутность на грани фола и почти суперменская лапидарность речи ("...Науки к черту, вон! А губы - в яркий тон! Сегодня стерва - я! Сегодня жизнь - моя!..." или "...Обсыпана небом И солнце ругая, Пойду-ка за хлебом. С ним нынче другая.") - все это не оттесняет, а оттеняет и натуральную эпичность авторского мышления, и одновременно сверхбеззащитную бренность личности сострадающей, сознающей эфемерность, почти моментальность своего существования в живых ("...Бабий вой, Старцы мрут, Парни - в бой, Девы - в пруд...").
Посреди чуть ли не всеобщего, без пяти минут тотального бесвкусного и плагиативного псевдодекора нынешней местной молодой поэзии, базарно-коммерческого ее манерничанья а ля маньеризм и ее вялого, механистичного постмодернистского обезьяничанья Таня Олейник с ее умной и четко, внятно прописанной открытостью городу и миру выглядит инопланетянкой для тутошних "ап ту дэйз"-эпигонов и эстетизированных под самую завязку фарисеев, на чьем фоне она вызывающе похожа на вменяемое и трезвое население своей родной планеты Земля и на свою духовную родину, имеющую прозвание "коренная русская поэтическая культура". Ибо уже в столь раннем возрасте старшеклассницы эта московская девочка-стихотворица не только богато не по годам оснащена технически, но и обладает реликтовой по уровню и широте культурой чувств. Не случайно же сюжетно рифмует первую (неудачную!) любовь с альтернативным походом в булочную за хлебом насущным, ибо не любовью единой жив человек, если у него семья - родители, - на работе, бабушка нездорова, на улицу еще не выходит, а в доме не только тоска, а и хлеба ни куска.
Да и культура олейниковская сугубо личная (а заодно и фирменное ее превращение рифмы из средства построения формы в метод созидания содержания) ошарашивает. Вот пиеса "Как Пенфесилея" - вот явленная в ней версификационно-техническая эквилибристика с элементами клоунады под самым куполом словесного цирка: череда однородных открытых рифм "всевращение - допущение - восхищение - крещение - отмщение - всепрощение - просвещение - оповещение - совращение - ощущение - возвращение - развращение". Так вот мало того, что эта череда сама по себе настолько семантически аппетитна и рождает ощущение сверхколорийного и вкусного интеллектуально-филологического салата "оливье". Череда эта еще и насквозь пропитана майонезом острых на вкус концевых для каждой строфы закрытых рифм "дефицит - суицид - антрацит - Ферсит". Не о том даже речь, что для этой сегодняшней школьницы имена героев эллинских мифов и тексты Гомера, Софокла, Гесиода не протуберанцы пыли на библиотечных полках, а соседи по жизни, а в том соль, что за шуткованием с однородными рифмами проглядывает в сюжете поэтического экзерсиса личная драма, интимный облом героини стихотворения, дневник первой экспедиции по минным полям не совсем типичной для выпускницы средней школы, некондиционной любви. По тем самым полям, где под ногами тикают часовые механизмы таких мощных фугасов, как "восхищение", "дефицит", "отмщение", "суицид", "совращение", "развращение". И каждый способен если не лишить жизни (что бывает), то инвалидом любви вполне может сделать до конца дней.
А методика подачи драмы - хиханьки-хаханьки, дурачество и баловство с рифмой ("Что на этот раз делали жители города, когда с их имуществом вы покидали его?" "Они в этот раз смеялись, о, Повелитель." "Не ищите у них ничего снова - больше взять у них нечего."). Так-то.
Эх-х... Ну, да что говорить... И ведь всего про стихи все равно не скажешь. Их читать надо. У Татьяны Олейник они стоят того. Уже.
А недотяжки, где-то неаккуратность, скоропись местами - все это сойдет, как ветрянка, продышится, как коклюш, когда признание окружающими побед и достоинств татьяниных самой поэтессе подскажет, что к своим писаниям подобает относится как к своему достоянию, своему достоинству, доказательству своей самоценности. Тем более что все это у Татьяны Олейник уже есть - имеющий глаза да прочтет и убедится. С чем я его заранее и поздравляю. Хорошие стихи - праздник общенационального значения. Ведь "хорошего всегда мало", как говоривал мне за чаем когда-то Окуджава, а он-то всегда знал, что говорил.
P.S. Еще стихи Татьяны Олейник понравились мне тем, что она просекла главную фишку: в жизни всегда есть место кондитерским радостям. Там у нее есть такие строчки: "...Пациента из третьей постели Крики в ночь и уход навсегда, Чьи гостинцы медсестры доели, Что снимали с меня провода..." Не такие ли строчки (по части соответствия истине) имел в виду великий В.И. Ленин, когда сказал о стихотворении В.В. Маяковского "Прозаседавшиеся",напечатанном в газете "Правда": "Не знаю, как по части поэзии, а политически очень правильно!" Вот и я же говорю - правильно!
Алексей Дидуров