Есть у Елены Кривчик стихотворение, из которого привожу три строфы: "Мужьям мои не нравились стихи. Один смеялся. А другой сердился. Хотя по пьяной лавочке гордился, Как пяткою подкованной блохи. О, как негодовал мой пленный дух, Когда друзьям под водочку и сало Он говорил: "Моя - стихи писала!" И пишет... - добавляла я не вслух. ...Казалось мне тогда, что перестав  Писать, пусть даже мало и коряво, Я быть собою потеряю право И целый ряд сопутствующих прав..."

Прочитав эти строки, ясно понимаешь: поэтесса осознает свои сочинения как одно из основных доказательств права на жизнь. Но такое право, как давно догадалось человечество, есть у всего, что существует посредством обмена веществ. Значит, гораздо интересней поискать в Елене Кривчик доказательства права писатьстихи. Речь не о возможности - таковая есть у всех, - и у тех, к сожалению, кому сочинение стихов противопоказано, - речь о праве на присутствие в поэзии - вот что я искал перед тем, как сесть за эти вот заметки о творчестве Елены Кривчик.

Казалось бы, умеешь рифмовать - полный вперед, базара нет, дави на газ, пиши буквы. Чего еще, если можешь "галка - палка", "пришел - нашел".

Казалось бы, ан нет. И Сталин стихи в юности пописывал, и даже печатался в лучшем литературном журнале Грузии, а в наборего вирши отправлял сам король кавказских поэтов Илья Чавчавадзе, а чуть позднее те публикации были повторены в солидной антологии лучших поэтов Грузии. Но в поэтах Сталина не числят даже на Кавказе. И поделом.

Вот где и почему попискивает миноискатель, с каким выходят на обнаружение права на стихи.

Так что вернемся по тому же делу к поэтессе Кривчик.

Во внешнем фактаже ее пребывания на нашей планете, в его задокументированном корпусе событий - ничего таки себе особенного, все типично и даже стандартно: родилась, посещала учебные заведения, побыла замужем, поразводилась, родила детей, стала бабушкой, работала для пропитания себя и семьи, работает и сейчас, и для того же. Стоп. Да! Тут надо отметить: мало менялась с виду - от возраста стршеклассного ко всякому своему другому Кривчик подходит с одной и той же короткой стрижкой, с теми же пионерскими глазами-лампочками, ногами топ-модели и девчачьей порывистостью при ее-то баскетбольном росте (и курить до сих пор предпочитает за углом или в туалете, как на школьной большой перемене). Но во всем этом нет и намека на опоэтизированность быта и бытия - мало ли  психоинфантильных теток-акселлераток в нашем Отечестве?

Право Кривчик на свою поэзию следует искать, конечно же, в первую очередь в самой поэзии Кривчик. Ибо поэзия - воистину вещь в себе.

Приступим, благословясь.

Даже в ее авторепортаже "Утренний рэп", в котором, вроде бы, не тронуто макияжем метафорики ничего из пулеметно выданного перечня рутинных занятий горожанки в начале будничного дня - и то искрит напряжение в области авторской совести: все ли, мол, я, уходя из квартиры, погасила, перекрыла, слила, заперла, всем ли домашним оставила еду, не слишком ли напрягла начальство на работе грядущим своим пятиминутным опозданием. Рэповый жесткий ритм пульсации этих саднящих строк-биотоков подсказывает: страх вины у авторицы зашкаливает прилично и привычно. Запомним эту деталь автопортрета.

Виноватая осторожность - мотив поведения и состояние лирической героини многих стихов Елены Кривчик. Ну, вот, к примеру: "Не улететь бы дымом над водою  Под реквием хард-рока от "Deep Purple", Не засорить бы внутренней бедою Наружный мир, где приподъездный тополь Уже бугрится почками к апрелю..." Виновность героини по собственной догадке состоит в том, что ее жизнь дисгармонична в природе, поражающей порядком и красотою. И жажда личной гармонии преследует героиню с ее ранних лет, со школьных танцев, во время которых ее любимый соученик (первая любовь!) не ее выбирал на "медляки для обжимону", поскольку был ниже ростом, и позже, когда от "слепых подарков бытия" (Ю. Ряшенцев) она оглашала окрестность "голосом, от ужаса веселым" (Е. Кривчик), учтиво заклиная очередную противоположнополую особь: "Ты приходи, пожалуйста, ко мне  Как человек к другому человеку".

Между прочим, любопытно, понимала ли героиня-авторица раньше, понимает ли теперь, что по своей природе инополые субъекты не могут в подавляющем большинстве  придти к женщине "как человек к другому человеку", и уж во всяком случае не в силах воспринять просто "как человека" женщину, способную сказать о листопаде так: "...И сбрасывает листья краснотал Задумчиво, как прикуп в преферансе..." Ну, ей Богу, ну, нельзя же так много требовать от местных кавалеров!

А она, мятежная, требует, белея, как парус одинокий!.. Эти мне поэтессы...

Но, вообще-то, требовать, просить - это с Кривчик, судя по ее стихам, бывает хоть и метко, но редко.

Чего просить-то, когда и так дано достаточно для стихов, которые есть с чего и есть все-таки где писать - на кухне, - когда семейство, слезши с единственной в доме несущей балки - шеи самой поэтессы Кривчик, - уляжется и начнет ночной просмотр снов, "попукивая, пофукивая и побунькивая" (В. Аксенов).Чего просить, чего седьмые небеса напрягать, ежели бумага писчая немелованная и "шарики" школьные нынче дешевы, а прошлое и настоящее прекрасны уже потому хотя бы, что единственны - ну, так и: "...Заварив, как надо, чаю..." (Е. Кривчик).

Итак. Что имеем в лице Кривчик. Мудрость, мудрость и сострадание, подсвеченные радостью быть живой, радостью иметь фантасмагорическую Родину, радостью применять свою паранормальную способность заговаривать стихами свою и чужую боль и щедро приправлять сочинения не рафинадом стеба, а скромной фруктозой тонкого и мягкого юмора... Чу! Запищал миноискатель.

Это все оттого, что Лена Кривчик осознает себя крепкой собственницей счастья - счастья быть поэтом. О чем и пишет. И еще о везении кого-то любить (пусть и безответно, что, м.б. и к лучшему). И еще о чуде памяти, сохраняющем отнятое - ту же мечту о "медляках для обжимона" с недоступным малорослым одноклассником.

Это я все про то же - о праве на стихи.

P.S.   Как упорно, яростно и вариативно пыталось мое поколение - и оно же поколение Леночки Кривчик, - удрать от возраста, от старения, даже - если шире взглянуть, - от самого Времени! Трусцой бегало. С голодания отлетало. Походами ходило. На головах стояло (чтобы через ротовое отверстие скорее высыпался из души пепел Клааса (Ш. Де Костер), дабы на освобожденную площадь проживания бывш. души вселился йоговский покой). Еще поколение мое спасало рыхлеющие телеса аэробикой, скрежетало по каменным перекатам каменными задницами (В.И. Ленин - о Молотове), приросшими ко дну байдарки, сбегало по профсоюзной путевке к болгарским пляжным спасателям и официанткам на Золотой Бряг. Долго перечислять, как выдрючивалось, а ларчик с секретом личной гармонии и детскости никак не открывался.

И поколение взялось винить за это кого и что угодно (только не себя): грешило на власть, на бумажную колбасу, на химизацию водки, на реактивную авиацию и  спутники, на сверхактивность Солнца, на неизлечимость судьбы России, на второе начало термодинамики, удостоверяющее влекомость всего сущего в тотальный бардак и полный абзац.

А эта Кривчик, эта молодая курящая бабушка, эта по сию пору фанатка мини-юбок, была бы неотличима и сейчас от своей школьной выпускной фотографии, если бы не чертов никотин, наводящий на лицо сизый дымный загар, и то не слишком заметный при светлой улыбке во все целые зубы. А всего-то - сердобольность да талант.

Сердобольность - это когда сердце как в детстве болит из-за раздавленной кошки на мостовой. Тем более, что - и не всегда на мостовой, и не всегда кошка, но все из той же оперы.

Сердобольность, говорю, и талант. И стрелочки две, туда и обратно - как на уроке химии. Взаимообратимость.

P.P.S.  Ну, да, да, да... Да! Не издано, нет у нее ни одного сборника. Может, и не будет. Да, полная безвестность. Да, уже не девочка. И даже не девушка. Посему не невеста и не жена. И много чего поэтому. Не будем в это вдаваться, как говорится. У нее самой, у Лены, есть стихотворение про то, как пришла к ней Голая Правда, и как крупно они поскандалили друг с дружкой в прихожей (дальше Кривчик не пустила) и как хозяйка гостье набила лицо. И выгнала из дому взашей... Пусть за это бросит в нее камень первым тот, кто менее грешен. Перед лицом правды.

Алексей Дидуров