Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

Алия

«Дорогие товарищи! В нашей части служила дочь казахского народа Алия Молдагулова. К нам она прибыла после окончания снайперского училища. С октября по декабрь 1943 г., когда наша часть находилась в обороне, Алия Молдагулова неустанно охотилась на немцев, истребляя их своим метким огнем. За это время она истребила 32 немецких солдата и офицера...»

(Из письма начальника политотдела 54-й отдельной стрелковой бригады в ЦК КП(б) Казахстана и ЦК ЛКСМ Казахстана о подвиге Алии Молдагуловой.)

I

— Тебе сколько лет? — спросил Бандуров.

— Восемнадцать исполнилось.

— Восемнадцать, — повторил Бандуров. — Ты, поди, и немцев еще не видела? Погляди, пока тихо. Рядом они...

Алия поднялась на носки, выглянула из траншеи. Перед ней лежало осеннее кочковатое поле с обгорелыми пнями и редким кустарником. Воронки от снарядов до краев были налиты темной водой. Ветер гнал по воде мелкую рябь. Впереди и справа темнел пятнистый, с дырой в боку чужой танк. Слева петляя шла проселочная дорога. Она была пустая и мертвая. За дорогой и танком видны были небольшие холмики. В Ленинграде, где она училась и жила в детском доме, да и потом, в Рыбинске, она по-другому представляла себе передний край. Она не могла точно рассказать, как она представляла все это. Она просто знала, что по-другому. А тут было обычное поле. Осеннее болотистое поле.

— Вон там и сидит, — сказал Бандуров. — По часам воюет. Скоро начнет. До вечера будет мины швырять.

— Где сидит? — спросила Алия.

Она не увидела ничего живого впереди, сколько ни вглядывалась. Только раз за одним из холмиков что-то мелькнуло серое.

— Холмики видишь? Это его первая траншея.

Она опять посмотрела на холмики, на мертвую дорогу, которая текла к горизонту, и странно было, что каких-то четыреста метров отделяют ее, Алию, от врага.

— Поедим, что ли, — сказал Бандуров.

Он стал открывать банку с мясными консервами. Открыл, достал хлеб и аккуратно положил на хлеб кусок мяса с салом.

Ви-и-и-у! — откуда-то из-за холмиков нарастающий, хватающий за душу вой. Бандуров толкает Алию на дно траншеи в липкую холодную грязь. Взрыв. Сверху летит грязь. Еще вой. Опять взрыв. Где-то рядом. Сначала чавкающий звук. Потом снова взрыв.

Бандуров лежит рядом. В руке у него банка с консервами. Он держит ее у щеки, прикрывая ладонью от грязи.

— Вот так, — говорит Бандуров, — теперь до вечера кидать будет.

Он поднимает осколок. Еще теплый, с рваными краями.

— В нас угадывал — и не угадал.

Бандуров улыбается и счищает с банки прилипшую грязь. Двое проносят по траншее раненого. Лицо залито кровью. Даже голенища сапог у раненого иссечены осколками. Левая рука волочится по дну траншеи. На руке татуировка: Вера. Алия узнает эту руку. Только вчера, когда они прибыли в бригаду, парень спрашивал, откуда она родом. Он сворачивал самокрутку и медленно говорил: «Думал, землячка. Я-то из-под Казани». Лицо не запомнила. Только худую руку с синен пороховой надписью.

— А есть все равно надо, — говорит Бандуров. Он сидит на корточках, прислонившись к стенке траншеи спиной, и ест.

... На первую «охоту» Алия пошла вместе с Бандуровым. Он шел впереди, уверенно и легко, чутьем угадывая, когда взлетит очередная ракета, и, опережая вспышку на несколько мгновений, падал на землю. Она шла позади след в след, падая и вставая вместе с Бандуровым. Бандуров шел неслышно, как ходят разведчики и снайперы, привыкшие ходить и действовать в одиночку, больше всего полагаясь на самого себя и на свой автомат или винтовку.

Еще не рассветало. В низинах стоял туман. Спина Бандурова то исчезала, то вновь появлялась, облитая туманным молоком. Алий старалась идти тихо, как Бандуров, но все равно спотыкалась, и ей казалось, что она производит страшный шум и что Бандуров сердится на нее за это. Спина Бандурова неожиданно пропала, и Алия остановилась.

— Иди сюда, — услышала она голос Бандурова. Голос был как будто из-под земли. Алия сделала несколько шагов и упала в окоп.

— Осторожно, — свистящим шепотом сказал Бандуров.— Убьешь меня так...

Ей стало неловко, что она не разглядела в тумане окопчик и так неудачно туда свалилась. Бандуров молча закурил, скрывая самокрутку под полой шинели.

— Потом целый день не курнешь, — сказал он. Алия поняла, что Бандуров не сердится, и ей опять стало легко и просто. Они были почти земляки. Никита Бандуров — уральский казак. Она из-под Актюбинска. Ему перевалило за сорок, и в батальоне, где была почти одна молодежь, его считали стариком. Бандуров слыл лучшим снайпером в батальоне. А некоторые говорили, что и в бригаде.

Туман расползался. Алия огляделась. Перед окопом на бруствере чернел слегка вывернутый пень. Слева и справа — запасные ячейки. Они тоже были вырыты в полный рост, но немного поуже, чем основной. Окоп был сухой. Дно застлано сеном.

— Теперь сиди, — сказал Бандуров и исчез, как растворился.

Они еще перед выходом из траншеи обо всем договорились.

— Надо найти наблюдателей, которые корректируют огонь минометной батареи, — сказал комбат. И, помолчав, жестко добавил: — И уничтожить. Ясно?

— Ясно.

— По другим целям не стреляй, — предупредил Бандуров, когда они вышли от комбата. — Только по наблюдателям. Неделю будем сидеть, а найдем...

Через оптический прицел Алия хорошо видела первую траншею, кое-где разрушенную нашими снарядами.

Заработала минометная батарея. Потом возник звук, похожий на крик ишака. И огненные кометы прочертили воздух над окопом. Потом минут через пятнадцать снова возник этот звук. И снова пронеслись кометы. Сзади и справа застучал наш пулемет. Ему ответил немецкий. По траншее, повторяя ее изгибы, проплыли две широкие каски. Ей на мгновение даже показалось, что она разглядела лицо одного из немцев. Заросшее, старое морщинистое лицо. Мины рвались позади нее, у нашей траншеи. Она оглянулась назад. Траншеи не было видно. Дым и разрывы стояли сплошной завесой.

Алия пролежала до позднего вечера. Когда стало совсем темно, к ней приполз Бандуров.

— Зря пролежал. А ты?

— Двух видела. В касках. Можно было снять.

— Снять, — повторил хриплым голосом Бандуров.— «Ишака» слышала?

— Слышала.

— Шестиствольный миномет немцы на батарее установили. Видать, ночью поставили. Вчера не было. Гвоздит и гвоздит. Аж траншеи не видать.

Бандуров сплюнул.

— Завтра разделимся. Ты к танку пойдешь. Впереди него валун лежит. Не видно отсюда, что там делается. Посмотри.

... Алия вышла затемно. Ночью выпал снег, и она надела белый халат. Танк стоял на стыке между первым батальоном и их, четвертым. До него было метров пятьсот, но она шла эти пятьсот метров почти час. Когда ракеты освещали все вокруг неживым дрожащим светом, она падала, вжимаясь в землю. И как только ракеты гасли, она бежала или ползла.

Она подошла к танку, когда стало чуть брезжить, и сразу стала рыть окопчик. Камни она выбирала руками, как учил Бандуров, чтобы случайно не звякнул камешек о лопату. До немецкой траншеи было метров шестьдесят.

До рассвета Алия успела вырыть небольшую ячейку. Нижний люк в танке был открыт. Алия влезла в люк и осмотрелась. Из смотровой щели видно было только вперед и немного по сторонам. Валун лежал чуть правее, и видно его было хорошо. Она села на низкое переднее сиденье и внимательно метр за метром стала просматривать участок у валуна. Но все было пусто и голо, ничего подозрительного она не нашла.

Сначала Алия подумала, что ей показалось. Там, где лежала от валуна тень, она увидела двух немцев в окопе. Вернее, окоп она увидела позже, а сначала две головы. Одна была в каске, другая в шерстяном шлеме. Над окопом торчал куст, и внизу, у куста, видны были рога стереотрубы. Все это было как на ладони, без всякой оптики видно, и она удивилась, почему не заметила этот окоп до восхода солнца. И только потом сообразила, что валун прикрывал своей тенью окоп.

Алия подержала в перекрестии прицела немца в шлеме и плавно нажала на спуск. Голова дернулась и исчезла. Второй немец втянул голову в плечи, озираясь и не понимая, откуда раздался выстрел. Он присел и опять вскочил, и Алия опять нажала пальцем на спуск. Все это произошло так быстро и так просто, что еще качалась ветка, которую задел тот, в шлеме, падая. И ей захотелось что-то еще сделать, и она третьим выстрелом разбила стереотрубу, за что потом Бандуров ее отругал.

Третий выстрел засекли. Она еще сидела в танке, когда услышала первую мину. Она разорвалась за танком. И следом за ней вторая. Осколки со звоном ударили по броне.

Еще несколько мин рвутся вокруг танка. Танк гудит от осколков. Алия вылезает из нижнего люка, ползет в окопчик. Прижимается лицом к земле. Она понимает: остаться — значит смерть. Она выползает из окопчика и ползет к дымящейся воронке. Ползет через трассы пуль, вонзающихся в землю, ползет туда, к траншее. Ползет от воронки к воронке. Ей кажется, что она ползет так долго, оглохнув от грохота, потому что по немцам бьет уже наша артиллерия. Наконец, руки обрываются в пустоту, и она скатывается в окоп.

— Жива? — спрашивает ее какой-то боец.

Алия молчит. Она садится на дно окопа и плачет, не стесняясь слез.

— А я думаю: из-за кого столько шума?! Мы мины швыряем. Он швыряет. А это, выходит, из-за тебя.

Она смотрит на бойца. Ни разу в жизни она не видела такого красивого родного лица. И слезы текут, оставляя две дорожки на темных от грязи и копоти щеках.

— Да брось ты, — говорит боец. — Жива ведь. Немецкая артиллерия неспеша расклевывает танк.

Они бьют по нему еще минут двадцать, превращая его в груду искореженного металла. Постепенно огонь стихает.

Вечером она приходит в батальон. Первым встречает ее Бандуров.

— Дала прикурить, — говорит он. — Я из-за тебя чуть не поседел. Повезло.

И вдруг спохватывается:

— Чему вас в училище только учили. Зачем третий раз стреляла?

— Не выдержала, — говорит Алия. — Жалко оптику им было оставлять.

— Оптику. Догадалась по стекляшкам бить. Снайпер тоже. Ты об этом скажи еще кому-нибудь — засмеют.

Он еще что-то ворчит, но Алия плохо слышит. Она идет в блиндаж. Кругом лежат бойцы. В проходах, на нарах, у порога. Алия втискивается между двумя телами и засыпает. Последнее, что она слышит,—телефонист кричит в трубку: «Ромашка, ромашка...»

II

«На днях... не удивляйся, если долго не будет от меня писем. Пиши на этот адрес — ты узнаешь причину. Пиши от меня привет дяде, тете и всем родственникам. Если увидишь, то поцелуй за меня малышей».

(Из письма Алии Молдагуловой двоюродной сестре).

«За героические подвиги, проявленные в боях с немецкими оккупантами, командование части представило Алию Молдагулову посмертно к званию Героя Советского Союза.

Ее имя бессмертно и принадлежит великому народу Союза Советов».

(Из письма начальника политотдела 54-й отдельной стрелковой бригады в ЦК КП(б) Казахстана и ЦК ЛКСМ Казахстана о подвиге Алии Молдагуловой.)

Они ждали этого дня. Уже наступали два Украинских фронта и Белорусский, а у них на Ленинградском пока «существенных изменений не происходило». Так сообщалось в оперативных сводках Информбюро. Фронт был в активной обороне, и их 54-я бригада, как и Другие части, вела разведку боем, разведчики уходили по ночам за «языками», снайперы устраивали засады, и все было так, как бывает в обороне. По тому, как подтягивалась по ночам полевая артиллерия и танки, как прибывало пополнение в поредевшие батальоны, как каждую ночь волна за волной шли наши бомбардировщики па запад и там до утра вздрагивала земля, — по всему этому, да и по другим едва уловимым признакам, которые точно чувствовали бойцы, было ясно: наступление под Ленинградом начнется со дня на день.

Алия писала свое письмо сестре 13 января утром, а на другой день четвертый батальон вместе со всей бригадой пошел вперед, чтобы выбить немцев из деревни Казачиха и перерезать железную дорогу Ново-Сокольники— Дно, по которой враг перебрасывал свои войска к линии фронта.

Они пошли в атаку на рассвете. Алия на какое-то мгновение задержалась в траншее и, когда выпрыгнула, уже увидела впереди себя бойцов, цепью бегущих вперед. Немцы молчали. Видно, они не пришли в себя после мощной артподготовки, а может, пропустили тот момент, когда батальон выбежал из траншей и окопов. Алия бежала по снежному полю рядом с Сапаргалиевым, молодым не обстрелянным еще бойцом. Она специально бежала с ним рядом, потому что, когда догоняла бойцов, перехватила его неуверенный взгляд назад, в сторону только что покинутой траншеи, и поняла: боится парень. Она понимала, как ему страшно идти первый раз в атаку, туда, где короткими очередями бьют пулеметы и на поле встают первые разрывы. Алия догнала его и крикнула по-казахски: «Вперед, Анвар! Они же нас боятся!» И чуть-чуть обогнала его, чтобы парень увидел ее впереди себя и почувствовал уверенность.

До траншеи оставался один бросок, когда неожиданно хлестнул немецкий пулемет. Цепь сломалась. Сапаргалиев видел, как Алия упала на землю и, отведя руку назад, точно и сильно бросила гранату туда, где бил пулемет. Пулемет захлебнулся, и Алия, опередив всех, скрылась в траншее. Он тоже упал в траншею.

Алия впереди Анвара. Он бежит по ее следам и за поворотом натыкается на выскочившего откуда-то гитлеровца. Анвар тычет ему в лицо стволом автомата, и тот вдруг валится прямо на Анвара, не успев нажать на спуск. Алия стоит прямо перед Анваром.

— Заснул, что ли, — бросает она зло и бежит дальше.

Потом они лежат рядом и бьют по отходящим немцам. Алия тщательно целится, и после каждого выстрела сине-черная фигура остается лежать на снегу.

День проходит тревожно. Дважды немцы идут в контратаку. В оптический прицел Алия четко видит их лица. Левый рукав шинели у нее оторван. Она упирается в снег голым локтем, но не чувствует холода. И стреляет, стреляет, стреляет. Хладнокровно и точно. Она стреляет за себя и за тех, кто не дошел, не добежал, не дополз до этой траншеи. За тех, кто остался лежать там, сзади, на мерзлой январской земле: и Короткое, и Саугимбаев, и Тырник, и тот парень из-под Казани.

Утром они снова идут в атаку. Идут на опорный пункт, чтобы перерезать железнодорожную ветку. Часть батальона идет в обход по дну замерзшего ручья, чтобы зайти в тыл и оттуда ударить, пока их товарищи отвлекают огонь на себя. Стрельба перед опорным пунктом разгорается все жарче, бойцы почти бегут по глубокому снегу. Немцы, ошеломленные внезапной и яростной атакой с тыла, откатываются, а Бандуров развертывает немецкий пулемет и огненными струями косит отступавших. Алия бьет короткими очередями из автомата. Винтовка с разбитым оптическим прицелом лежит рядом. Откуда-то сзади начинает бить наша артиллерия. Потом становится тихо.

— Сейчас опять полезут, — говорит Бандуров. Алия смотрит вперед, где за высоткой, наверное, собираются немцы. Там их вторая траншея.

Взрыв. Еще один. И еще. Из-за высотки бьют минометы. Косо падает снег. Он тает на воротниках шинелей. Сапаргалиев лежит рядом. Лицо у него удивленное. Ни крови, ни следа пули не видно. Мертвые ресницы смерзлись. Алия достает из его нагрудного кармана красноармейскую книжку и комсомольский билет. Она кладет комсомольский билет вместе со своим.

И опять взрыв. Левую руку жжет огнем, и рукав сразу набухает кровью.

— Давай перевяжу, — говорит Бандуров.

Он снимает шинель и гимнастерку, рвет бязевую рубаху. Из раны чуть повыше локтя толчками бьет кровь. Бандуров перетягивает жгутом руку.

— Сильнее, — просит Алия. Лицо у нее темное. Глаза ввалились.

Она снова берет автомат. Они подпускают немцев близко, совсем близко и бьют почти в упор. Вспышки пламени перед глазами. Темные фигуры откатываются назад. Алия дает вслед длинную очередь.

— Вторую отбили, — говорит Бандуров. — На, попей. Он подает флягу. Алия пьет жадно.

— Полегчало? — спрашивает Бандуров. Она не отвечает, глаза ее закрываются.

— Слышь. Не спи.

Кто-то трясет ее за плечо. Алия сквозь туман видит потное лицо бойца. Он без шапки, и волосы у него в инее. Бандуров лежит, уткнувшись головой в бруствер. Кровь на шинели замерзла.

— Не спи, — опять повторяет боец. — Прет, гад.

Он кидает гранату. Взрыв заглушает близкие крики. Алия поднимает автомат. Справа не стреляют. Ни Алия, ни боец без шапки не видели, как за поворотом траншеи мелькнула и исчезла офицерская фуражка с высокой гульей.

— Я сейчас, — сказал боец. — Гранаты возьму.

Он пригибаясь идет вправо по траншее и вдруг падает, хватаясь за бруствер, пытаясь удержаться, но оседая все ниже и ниже. Из-за него выскакивает немец. Дернулась рука с пистолетом, и что-то горячее ударило ее в грудь. Алия прислоняется к стенке траншеи и навскидку одной рукой дает очередь, она все жмет и жмет на спусковой крючок, вкладывая в последнюю очередь всю свою ненависть. Земля качается, уходит из-под ног, но она все нажимает и нажимает на спуск, не слыша выстрелов, не видя, что фашист лежит в траншее лицом вниз. Потом она падает назад, ударяясь о землю, и уже не чувствует ни боли, ни жесткой земли...

Это было 15 января 1944 года в бою за деревню Казачиха Локнянского района Калининской области.

Алии Молдагуловой посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.