Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

Волжанка

Над заходившим золотым глазом солнца темной бровью нависла длинная туча. Тишину августовского вечера нарушали отдельные винтовочные выстрелы. От пожарищ в соседнем селе тянуло терпким запахом гари.

Слева, из-за выступа свежего бруствера траншеи, виднелась полукруглая лента Северного Донца. Зина смотрела на воду, поблескивающую серебряной россыпью, и вспоминала Волгу. Девушка вечерами подолгу любовалась ее полноводьем, любила петь песни об этой великой русской реке. Вот и сейчас, устремив взгляд на Северный Донец, Маресева тихо запела. Ее идущий от сердца голос услышали солдаты. Пожилой сержант с забинтованной головой и белокурый молодой боец пробрались по окопу к медицинской сестре. Когда она замолкла, сержант улыбнулся и спросил:

— Что-то ты, дочка, все о Волге поешь?

— Люблю Волгу. Волжанка я, — ответила Зина, поправляя густую прядь волос, а потом громче и еще задушевнее запела:

Если Волга разольется, Трудно Волгу переплыть...

В селе Черкасском, Саратовской области, любили песни. Здесь Маресева родилась в семье колхозного пастуха. Окончив семь классов, поступила на Вольский завод. Быстро полюбили в коллективе новенькую браковщицу. Придя домой со смены, девушка помогала матери по хозяйству. Радовалась Анна Васильевна, что у ее «стрекозы» ничего не валится из рук.

Тяжелым шагом переступал порог отец. Он был чуточку усталый, но в глазах его всегда роились добрые лукавые искорки. Шевелил кустиками бровей и баском говорил:

— А ну, Зинок, налей-ка водицы в умывальник...

Потом садились за стол. Зина рассказывала о заводе, о людях, о новом пассажирском пароходе-красавце, прошедшем сегодня первый раз по Волге. Какое это было счастье!

Цветы, много цветов бывает весной в Вольске. Яблони, груши, вишни словно в пушистых хлопьях снега. Теплый ветерок доносит аромат садов и соловьиную трель. Хорошо! Под это благоухание природы Зина робко смотрела в глаза своему другу...

Война! Это сообщение тяжелым камнем опустилось на сердце Маресевой. Глаза ее стали строже, задумчивее. В них можно было прочесть, как кипит гнев и ненависть в душе девушки к фашистским захватчикам. Зина без слез проводила на фронт отца и своего любимого. А вскоре стали приходить в Вольск вести о гибели земляков.

Однажды почтальон передал ей треугольник со штампом полевой почты. Зина развернула его, пробежала глазами неровно написанные строчки. «Он отдал жизнь за счастье миллионов людей. Мы клянемся отомстить за его смерть...» — сообщали бойцы Зине о гибели ее друга. Спазмы сжали горло.

«Чем помочь фронту? — задумалась девушка. — Нет, я не могу сидеть в Вольске».

Маресева записалась на краткосрочные курсы медицинских сестер. Днем она работала на заводе, а вечером прямо из цеха бежала на занятия. Ненависть к вероломно напавшим на Родину врагам помогала девятнадцатилетней комсомолке преодолевать трудности в труде и учебе.

Немногословным было заявление, поданное Зиной в военкомат: «Прошу зачислить меня в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, так как хочу наравне со всеми защищать Родину и оказывать помощь бойцам...»

Просьбу Маресевой удовлетворили. В тот же день она в шинели с погонами сержанта медицинской службы вошла в свой цех. Ее окружили подруги.

Маресева почувствовала, как на ее плечо мягко опустилась чья-то рука. Обернулась. Перед ней — старый мастер.

— А ну, дочка, дай-ка взглянуть на тебя! — пробасил он. — Молодцом... Молодцом... Словом, ты там, на передовой, воюй своими медицинскими знаниями, своей храбростью и волей. А мы здесь станем приближать победу трудом. Помни, что на заводе «Большевик» твои земляки ждут от тебя весточки. Пиши!

— Прощайте, дорогие! Я вас не подведу...

... Воинский эшелон шел к фронту. В одном из товарных вагонов на краешке верхних нар в консервной банке дрожал красноватый язычок огня. От него к потолку тянулась тоненькая струйка копоти. Прямо на полу в лихо заломленной на затылок пилотке сидел смуглый солдат и растягивал меха гармошки.

— Вася, ты бы сыграл что-нибудь веселое, — попросили гармониста.

— И правда! — бойко подхватила Маресева и, быстро поднявшись, вскинула перед собой руки. — А ну, запеваем!

Как сухой хворост, брошенный в огонь, вспыхнула песня. Ей тесно стало в стенах вагона. Она вырвалась в полуоткрытые двери, понеслась над полями, станционными поселками. Слова боевой песни звучали все громче и громче:

... И верой и правдой, достойно и смело Отчизне послужим в бою, Идем мы, товарищ, за правое дело, За честь и свободу свою...

... Великая битва на Волге. Здесь, на одном из участков, заняла оборону часть, в которой находилась и Маресева. Начинался пепельный рассвет. Землю, изрытую снарядами и гусеницами танков, за ночь обновил снежок. Но вот впереди наших траншей полоснул снаряд, второй, третий... После короткой артиллерийской подготовки враг пустил танки. За ними, стреляя на ходу, бежали автоматчики.

— Просящему не отказывают, — сказал чернобровый ефрейтор и прильнул к противотанковой пушке.

Выстрел! Под гусеницами головной машины блеснула яркая вспышка. Танк взревел, как раненый зверь, и, повернувшись на месте, подставил борт. От второго бронебойного снаряда «фердинанд» задымил. Справа и слева прямой наводкой ударили другие наши пушки. Несколько танков загорелось, остальные, боясь разворачиваться, попятились.

По нашим окопам прокатилось громкое «ура!», и солдаты бросились в контратаку.

Закинув за спину санитарную сумку, Зина быстро перемахнула через бруствер окопа и подползла к раненому бойцу. Вражеские пули стайками жужжащих ос проносились над ее головой. Они уже скосили нескольких солдат.

— Ты бы, сестрица, не беспокоилась обо мне, — пошевелил сухими губами раненый. — Меня в ногу ударило. А ведь есть и потяжелее.

Но Маресева уже ловким движением вспорола шаровары. Рана оказалась серьезной: пулей раздробило колено.

— Уж больно ты смелая, — снова заговорил солдат. Медсестра, забинтовывая ногу, мягко улыбнувшись, взглянула в глаза раненого:

— Ничего, меня пуля боится...

Улыбка девушки в каске согрела душу бойца, приглушила боль.

Много раненых было перевязано ею в то утро, много бойцов вынесла она из-под огня и доставила к переправе через Волгу.

Когда воины части отбили вражескую атаку, один из солдат обратился к командиру:

— Можно огневую точку гранатами ковырнуть? Получив разрешение, боец скользнул через бруствер и, держа в руке связку гранат, по-пластунски пополз по «ничейной». Лейтенант припал к стереотрубе и быстро отыскал в легком тумане смельчака. Командир видел, как солдат, пробивая каской рыхлый снег, умело прятался за каждой неровностью, в каждой воронке. Но что такое? Голова солдата неестественно приподнялась и опустилась в снег, левая рука чуть откинулась в сторону.

— Ранен, — не отрываясь от стереотрубы, сказал лейтенант.

— Ранен?— переспросила Зина и побежала по траншее.

— Куда, Маресева? — крикнул командир.

— Человека спасать! — бросила на ходу. Энергично работая руками и ногами, Зина ползла к раненому. Разгоряченное ее лицо было усеяно капельками от растаявшего снега. Чтобы не потерять ориентировки, она на миг останавливалась, приподнимала голову. «Быстрей! Только бы добраться до бойца».

И добралась.

Разрывной пулей солдату раздробило плечо. Стащив его в воронку, Маресева начала делать перевязку. Солдат открыл лихорадочно поблескивавшие глаза.

— Больно? — улыбнулась Зина.

— Терпимо, сестричка. За тебя боюсь. Рискуешь, землячка... Ведь все мы земляки. Правда?

— Вот именно.— Медсестра завязала кончики бинта и бросила взгляд на траншеи врага. И вдруг брови сурово нахмурились: прямо на них ползли три фашиста. Медсестра схватила у раненого автомат, поставила указатель на одиночные выстрелы, прицелилась. От ее меткой пули один из гитлеровцев дернулся, вскинул головой и безжизненно перевалился на бок. И тут над огневой точкой врага взметнулся сноп огня и земли.

— Что это? — прошептал раненый.

— Наши взорвали огневую точку, — радостно ответила Маресева...

Двое фашистов стали поспешно пятиться к своим траншеям...

Солдаты, как родную сестру, полюбили Зину Маресеву. Фронтовая жизнь закалила ее. А сознание того, что каждый солдат, возвращенный ею в строй, бьет врага, помогало Зине переносить все тяготы войны и на Волге, и под Воронежем, и под Курском.

«... Дорогая мамочка!—писала она. — Мы сейчас находимся в обороне. Держим ее крепко-накрепко. Мне принесли от вас письмо и говорят: «Зина, спой песню, и мы дадим тебе его». Я ответила, что вечером в полку будет самодеятельность, там услышите песню, увидите пляски.

Дорогая мамочка, продвигаясь вперед, мы встречаем освобожденное от захватчиков мирное население. Люди не могут иногда сказать и слова от радостной встречи и только плачут... До скорого свидания. Пишите чаще».

... И вот теперь, при августовском закате, вспоминая Волгу, Маресева смотрит на позолоченную гладь Северного Донца. Здесь, между селами Соломино и Топлинка, противник сосредоточил сильную артиллерийскую группу и две пехотные дивизии. В этом районе несколько дней стояло затишье, и солдаты говорили: быть грозе.

Ночь все заметнее прижималась к земле. Там, за рекой, из немецких траншей взлетали в воздух осветительные ракеты. Они медленно покачивались на маленьких парашютиках, бросая на заснувшую реку зеленоватые блики. А часом позже гвардейский полк получил приказ форсировать Северный Донец.

Ожили оба берега. Над водой то здесь, то там взлетали каскады брызг. Темноту перечеркивали красноватые линии трассирующих пуль. Под грохот артиллерийской канонады советские саперы торопливо сооружали переправу через реку. Появились первые раненые. Юная патриотка, не обращая внимания на сильный огонь, оказывала им помощь.

Вскоре по налаженной переправе подразделения перешли на другой берег и завязали ожесточенный бой. Фашисты, не выдержав натиска, начали отступать. Но у них еще было достаточно сил для упорного сопротивления.

К концу второго дня враг пошел в восьмую контратаку, угрожая зайти во фланг полка. Один из наших солдат смалодушничал и, отступая, повлек за собой группу бойцов. В это время Зина, перевязав бойца, подползала к другому. Приподняв голову, она не поверила своим глазам. Разве она, комсомолка, может мириться с таким позором?! Вскинув за спину санитарную сумку, девушка решительно поднялась во весь рост и громко крикнула:

— Вперед, за мной!

И бойцы опомнились, устремились за комсомолкой и снова отбросили фашистов.

За два дня боев Маресева вынесла из-под огня шестьдесят четыре раненых, почти шестьдесят человек эвакуировала через реку. На третий день раненых пришлось перевозить на лодке. Во время одного из рейсов, когда до берега оставалось несколько метров, рядом с лодкой взлетел фонтан воды. Зина опустила на колени голову раненого и схватилась рукой за грудь.

— Что с тобой, Зина? — испуганно спросил санитар.— Ранена?

— Я... Я... — закрывая глаза и оседая на корму лодки, прошептала Маресева. — Ничего, пройдет. А вот этому раненому надо...

Так и не договорила девушка, что надо бойцу. Видимо, она беспокоилась о его срочной операции.

6 августа 1943 года Зина Маресева скончалась. В скорбном молчании стояли у гроба солдаты и командиры. Легкий ветерок шевелил ее шелковистые волосы, и казалось, что она разожмет свои плотно сжатые губы, блеснет озорно глазами и запоет, как бывало:

Из родимого домочка. Улечу, как соловей...

Над могилой Маресевой в селе Пятницком, Курской области, солдаты и офицеры дали клятву: «Клянемся, дорогая сестра, что враг еще и еще узнает силу нашего гнева».

Они свое слово сдержали...

Советское правительство высоко оценило подвиг Зины Маресевой, присвоив ей звание Героя Советского Союза.

В селе Черкасском, в небольшом домике, на улице Белый ключ, живут родители героини — Иван Петрович и Анна Васильевна. Они рассказывают пионерам и школьникам о детстве Зины, о том, как она стремилась к знаниям, как горячо любила свою Родину. Свято чтят память ее юные ленинцы. Один из отрядов школы носит славное имя Зины Маресевой.