Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»
Солдатами не рождаются
«Здравствуйте, мои дорогие! Вот я уже боец РККА!...»
Это строка из первого фронтового письма Ирины Левченко, опубликованного в «Комсомольской правде» спустя месяц после начала войны. Ирина писала своей матери нежные, полные любви и заботы письма. Они не предназначались для печати, но попали на страницы газет, потому что по своему характеру и душевной силе были обращены как бы ко всем матерям нашей страны.
Вчерашние школьницы дежурили у порогов военкоматов, умоляя взять их на фронт. Те, кому повезло, не скрывали своей радости.
«Ты не представляешь, какая нам предстоит радостная работа! Нам будет трудно, очень трудно — это мы все знаем. Но мы все же очень хотим поскорее начать свою новую жизнь... Мамочка, пока мне писать еще нельзя — нет своего почтового ящика...»
Машины двигались к фронту. Машины везли к линии огня семнадцатилетних санинструкторов, которые поскорее хотели начать свою новую жизнь. Через несколько дней они въехали в грохот танков и вой «мессершмиттов».
«... Вот я уже дождалась назначения. Нас отправили в дивизионный медпункт. Я нахожусь в операционно-перевязочном взводе. Сегодня ночью я получила боевое крещение...»
Все реже приходили письма к матери, все больше раненых прибывало в госпитали. Семнадцатилетние «сестрички», как их ласково и с уважением называли раненые, работали, сутками не выходя из перевязочных. Это была та самая новая жизнь, и в этой жизни, как в любой другой, надо было жить и помогать жить другим.
«У нас здесь целыми днями орудийная и пулеметная стрельба, а мы настолько привыкли, что почти ее не замечаем...»
Где-то была Москва, мать и сестренка, и было просто уму непостижимо, что огненная линия, на которой находился сейчас Иринин батальон, продвинется туда. В Москву шли письма, которые она писала в минуты затишья.
«Моя любимая, ты ведь понимаешь, где я нахожусь и что меня может в любую минуту ожидать. Я, конечно, не собираюсь умирать. Но, если что-нибудь случится, знай, что твоя дочь сделала все, что было в ее силах...»
С тех пор прошло двадцать семь лет.
* *
*
Человек жив прошлым. И настоящим. И будущим. Прошлое Ирины Николаевны Левченко в ее книгах, настоящее в том, что она пишет сейчас, будущее в том, что она напишет. Так сложилась ее судьба. И, может быть, писательницей она стала потому, что обязана была рассказать о времени и о себе и о своем поколении.
Она сидит за письменным столом в спортивных брюках и футболке. Она спортсмен, всегда готовый к прыжку. Она солдат, всегда готовый взять в руки свое оружие. Она постоянно чувствует стремительное движение жизни и, прежде чем наклониться к бумаге, ловит в этой жизни мгновения, которые ей особенно дороги. А, когда очередная книга закончена, перед ней еще стоят ее герои, не гаснут пожары.
... Это было несколько лет назад. С красноярского краевого съезда женщин она приехала в Норильск. Ей давно хотелось взглянуть на этот молодой город. Но еще в самолете услышала: «Горит Игарка!».
Через несколько дней ее маленькой Оле исполнялся год. Она готовилась отпраздновать это событие в домашнем кругу. Однако родные в этот день получили лишь короткую телеграмму из Игарки: «Горячо целую свою единственную. Больше сейчас писать не могу, потом все поймете... Долг сердца не позволяет мне уехать отсюда».
В окна Игаркского горкома комсомола полз едкий, одуряющий дым. Трещали телефоны. Женщина — временный инструктор, которой почти все, кто приходил сюда, годились в сыновья, отдавала по-военному четкие приказы. Она носилась по горящему городу в грузовике, штурмовала огонь вместе с людьми в пожарных касках, под утро тревожно дремала в горкомовском кресле.
В эти часы перед ней проходила вся ее жизнь. Двенадцатилетняя девочка не отходила от приемника, слушая голос Мадрида: «Они не пройдут!» Она свято верила в эти слова. А когда они все-таки прошли, когда и над ее страной появились черные «мессершмитты», она стала солдатом. В ее груди стучал пепел гражданской войны. Ирину Левченко воспитывала ее бабушка Мария Сергеевна Сараева-Зубкова, боец легендарной Чонгарской кавалерийской дивизии Первой конной армии. Михаил Васильевич Фрунзе вручал ей когда-то орден Красного Знамени.
Школьница Ирина Левченко к началу войны умела стрелять из винтовки и оказывать первую помощь раненым.
«... Прости, что давно не писала. Это не от лени, милая мамочка. Просто я была в бою. Стреляло и бомбило все, что может стрелять и бомбить. Горели машины — нечего сказать, весело было! Я все время под пулями перевязывала раненых. Знаешь, моя родная, было совсем не страшно...»
В июле 1941 года Ирина Левченко попала в самое пекло — под Смоленск. И сейчас у нее в ушах звучат стоны раненых. Скольких из них вытащила тогда из-под огня семнадцатилетняя санинструктор... Но ей и этого было мало.
Восемнадцатую весну своей жизни старшина Ирина Левченко встретила в танковом батальоне в Крыму. Здесь ее настигло первое тяжелое ранение. Только чудом она избежала ампутации правой руки. Врачебно-контрольная комиссия безжалостно постановила: «Снять с военного учета». Думали ли врачи, что всего несколько месяцев спустя после их постановления она станет танкистом.
Ирина Левченко решила поступить в Сталинградское танковое училище. В характеристике, которую ей выдали в части, было сказано: «В боях на Крымском фронте в своей практической работе проявила мужество и отвагу. В боях за Тулумчак и Карпеч товарищ Левченко оказала медицинскую помощь 30 раненым и самолично эвакуировала с поля боя 28 человек с оружием, при этом захватила одного пленного и румынский пулемет, доставив их в часть. Представлена к правительственной награде».
И все-таки это была шальная мысль. Ирина требовала, умоляла, настаивала; она обошла десятки людей и доказала, что нет ничего невозможного. Она попала к самому главнокомандующему всеми бронетанковыми войсками Советского Союза генерал-лейтенанту Федоренко. Его поразила уверенность девушки.
Генерал-лейтенант знал, что курс училища во время войны был сжат втрое против нормального расписания, а, значит, программа обучения крайне напряженна. Однако что-то глубоко взволновало его в настойчивой просьбе молоденькой девушки-старшины...
Через два дня после окончания училища лейтенанта Ирину Левченко приняли в партию. И снова фронт. Штурм того самого Смоленска, где она когда-то спасла 168 тяжело раненных солдат и офицеров. Танк Левченко шел тем же путем, где когда-то прошла Левченко-санинструктор. Она узнавала эти места, вспоминала первые свои письма, в которых было столько боли за людей, доверивших ей свою жизнь. Она мстила за тех, кто умер на ее руках, не дождавшись победы.
Вся страна ждала этой победы, а по вечерам матери вынимали из конвертов письма с фронта и в который раз вчитывались в знакомые строчки.
«... Мамочка, милая моя. Ты должна быть ко всему готова, но я уверена, что мы с тобой скоро увидимся и будем мирно-мирно жить. Правда? Ведь после войны нужен покой, мир!»
Много лет спустя Ирина Левченко вспомнит, как ее танк шел через спасенные города. Болгарские женщины усыпали машину цветами. Спустя годы в Москву на ее адрес придет наградное оружие. Его пришлет министр обороны Болгарии генерал Добри Джуров, в прошлом командир крупнейшего партизанского отряда «Чавдар».
Очевидцы, те, кто сражались вместе с Левченко в одном танковом батальоне, расскажут о ее боевой отваге. И мы снова, как бы воочию, увидим один из последних танковых боев войны, когда соединение, в котором служила Левченко, отрезало врагу путь к отступлению. Тогда машина лейтенанта Левченко совершила глубокий рейд в тыл фашистов. Надо было прорваться по территории, удерживаемой противником, предупредить своих о грозящей опасности, указать цели. В машине лейтенант Ирина Левченко и двое автоматчиков. Поливая огнем кукурузу, где засели гитлеровцы, машина мчится вперед. Свистят пули, рвутся мины. «Прорваться... Прорваться любой ценой... Вперед!»
Сохранилось письмо, которое вскоре после этого мать Ирины Левченко Лидия Сергеевна Сараева получила из части, где служила ее дочь:
«Командование и политический отдел части № 32 456 поздравляет вас с получением вашей дочерью Ириной Николаевной Левченко ордена Красная Звезда за мужество, отвагу и героизм... Ваша дочь мастерски дерется с врагом, и вы можете гордиться такой дочерью...»
Кончится война, а Ирина Левченко останется все такой же неугомонной, стремящейся только вперед.
В книжном шкафу Главного маршала бронетанковых войск П. А. Ротмистрова среди книг по истории и стратегии войны, техники танкового дела есть книжка с поэтическим названием «Счастливая». Эту повесть о гвардейском танковом батальоне Ирина Левченко подарила маршалу.
И Павел Алексеевич, время от времени открывая книжку, тоже вспоминает эту удивительную женщину. Особенно первую встречу.
«Дело было так. Однажды адъютант докладывает: «Старший лейтенант Левченко просит принять по личному вопросу». Я, помнится, готовился тогда к срочному совещанию и был занят. Однако Левченко оказался таким настойчивым, что мне даже стало любопытно. Дай, думаю, все-таки посмотрю на этого орла, который у меня в приемной бушует. Открылась дверь, и четко, по-уставному, обращается ко мне девушка в офицерских погонах. Как-то даже непривычно произносить это слово — тан-кист-ка. Оказалось, что ее собираются отчислить из Бронетанковой академии именно потому, что она девушка! Ну что тут делать! Слушал я, слушал и дивился ее необычайной настойчивости. Вообразите себе, с каким упорством ей приходилось добиваться своей цели: ведь для того, чтобы попасть в академию в двадцать лет, ей нужно было окончить танковое офицерское училище в восемнадцать-девятнадцать. Невероятно!»
«Счастливая». Она имеет право назвать так одну из самых дорогих ее сердцу книг, потому что конечно же это счастье пройти тяжелый и победный путь: Смоленск, бои под Москвой, Керчь... Через Карпаты, Румынию, Венгрию и до самой Германии. Счастье для сильного человека.
* * *
Ирину Николаевну часто спрашивают, как и почему она начала писать. Наверное, более справедлив вопрос: как она сумела, учась в Бронетанковой академии, одновременно написать свою первую книгу «Повесть о военных годах». В одном из читательских отзывов очень точно выражено основное достоинство этой книги. «Я читаю эту книгу и волнуюсь вместе с ней, мне дороги ее воспоминания. Все происходит наяву. Так может писать человек, проживший жизнь до конца».
Не забудем, что к моменту, когда Ирина Левченко написала свою первую книгу, ей было двадцать восемь лет. Но даже не посвященному в ее жизнь читателю эти годы, прожитые по повести вместе с ней, казались сжатыми в пружину колоссальной ударной силы. По повести можно было угадать будущее героини. Но вряд ли кто-нибудь знал, чего стоили Ирине Левченко первые строки ее писательской судьбы.
На лекциях в академии, по дороге домой, за обедом, утром, днем, вечером и ночью за ней шли воспоминания.
Перед ней стояли боевые друзья, она снова и снова перевязывала раненых, ее машина снова входила в горящие города. Гремели салюты и прощальные залпы. В глазах стыли слезы детей... По ночам приходили погибшие. Они садились рядом и печально смотрели в окно, за которым раскачивался фонарь и продолжалась жизнь.
«Вы будете жить... — говорила им Левченко. — В моих книгах...»
Так она взялась за перо. Остановиться было уже невозможно. Раннее утро звало ее за рабочий стол.
Но писатель не может жить только прошлым. Прошлое должно быть связано с настоящим. Ей нужно было все знать и все увидеть. Ей нужны были новые встречи и новые впечатления. Она откладывает перо и едет в Германию. В новую Германию. Она встречается с борцами Сопротивления, бывшими узниками концентрационных лагерей, с молодыми немцами — строителями социализма. Ее книга, вышедшая после этой поездки, так и называется: «Люди новой Германии».
Она объехала почти весь мир. В Африке и Америке люди встречали женщину-солдата с медалью «Флоренс Найтингейл» на груди. Цену этой медали, учрежденной в честь сестры милосердия англичанки Флоренс Найтингейл, хорошо знают в прогрессивных кругах многих стран. С момента ее учреждения — более пятидесяти лет назад — немногие в мире удостоились чести получить ее. Люди знакомились с книгами Левченко, статьями и очерками, ее страстный голос звучал по радио и с экранов телевизоров. В Нью-Йорке, Брюсселе, Берлине и позже в Токио она всегда выступала как пламенный борец за мир, за тот самый мир, который когда-то советские танки принесли в Европу.
Ирина Левченко с захватывающим интересом следит за тем, как наливается мощью ее страна. По-прежнему она всюду одна из первых: на целине, ударных стройках, в тайге и на дальнем Севере.
Ее биографию можно было бы уложить в несколько строк. В 17 лет после окончания школы санинструктор, в 21 год старший лейтенант-танкист, в 28 майор танковых войск, писатель. Спустя четыре года после окончания Академии имени Фрунзе она подполковник, военный историк. Ко всему этому добавим: Ирина Николаевна Левченко — Герой Советского Союза.
Но эту биографию трудно уложить даже в ее книги: «Повесть о военных годах», «Счастливая» — о войне, «И никак иначе» — об Игарке, «Без обратного билета» — о целине, «Люди — штурм — победа» — о Красноярской ГЭС, «Потрогай бомбу рукой» — о Вьетнаме...
Да, Вьетнам. Ирина Левченко приехала туда в начале 1966 года. В беседе с товарищем Хо Щи Мином она сказала: «Я солдат. Я приехала к вам воевать... Пером».
Она проехала на «газике» по фронтовым дорогам Вьетнама. Она побывала у партизан, разведчиков, недели проводила на батареях. При ней вьетнамцы сбили девятисотый американский самолет. Обломок его хранится у нее дома. На нем надпись на русском и вьетнамском языках: «Родной сестре Ирине Левченко в день рождения». Ирина Левченко получает десятки писем из Вьетнама. Люди, которых она знала и вовсе неизвестные ей, пишут: «Мы никогда не забудем, как вы вместе с нами шли в дождь и в жару, ночами, озаренными вспышками ракет и артиллерийских залпов, по окопам и деревням, пристаням и переправам».
«Моя дочка Хонг забрала с собой в деревню куклу «тети Иры», чтобы спасти ее от американцев».
А вот еще одно письмо, присланное Ирине Левченко из Вьетнама:
«Уважаемая и дорогая мама! Я был очень тронут, получив твое письмо и прядь твоих волос... Я очень рад, что у меня есть ты — моя русская мама, которая за советскую Родину мужественно воевала, чтобы уничтожить фашистов, и теперь направляет часть своих сил и чувства вьетнамскому народу...»
Когда-то из-под горящего Смоленска семнадцатилетняя девушка писала фронтовые письма своей матери. История повторилась. Но только теперь уже вьетнамский юноша с другой горящей земли пишет Ирине Николаевне Левченко. Из Вьетнама приходят письма от ее сына. Не удивляйтесь. Ирина Левченко усыновила юношу Чан Зыонга. У него судьба многих вьетнамских молодых солдат. Ему было девять лет, когда убили его мать. В шестнадцать лет он ушел в партизаны. Теперь он один из лучших разведчиков Армии освобождения. Ему присвоили звание Героя. Ирина Левченко встречалась с ним во Вьетнаме. Потом пришло расставание. Ирина Николаевна приехала к Зыонгу.
— Меня ждет дочка, — сказала она.
— А меня некому ждать, — не удержался Чан Зыонг. Позже Левченко говорила: «Я сказала то, что на моем месте сказала бы каждая советская женщина».
— Я буду ждать тебя как мать, — сказала она.
По вьетнамскому обычаю мать отдает сыну часть себя: прядь ее волос хранится у него в медальоне.
... Ирина Николаевна пишет письмо сыну. Она знает, какую силу дают материнские слова там, где днем и ночью рвутся бомбы.
«Ни днем, ни ночью мне не дает покоя все, что я видела у вас: тоскующие глаза детей, устремленные в прекрасное вьетнамское небо, перечеркнутое черными крестами американских бомбардировщиков, тревожные ночи, грохот бомб и в отблеске пожарищ вереницы людей, лишенных крова, бредущих с ребятишками на руках».
Она пишет письмо сыну от имени всех советских людей, для которых мужество народа Вьетнама, его героическая борьба за свободу близки и понятны, а его страдания остры, как собственная боль.
Солдатами не рождаются. Но все, кому пришлось в жизни взять в руки автомат, уже никогда не забудут ни одной строки из своей судьбы.
В день двадцатилетия Победы Ирина Левченко шла со своими военными друзьми по Красной площади, когда ее остановил незнакомый человек. И, несмотря на то что перед ним стояла женщина — подполковник с Золотой Звездой Героя на груди, человек сказал дрогнувшим голосом:
— Сестричка, родная. Вспомни, как под Смоленском...
И она вспомнила. Вспомнила, как выносила с поля боя на девчоночьих плечах, может быть, кого-то другого, но разве дело в этом...
