Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

В горящем самолете

На фронт

Два самолета шли на юго-восток. Под ними проплывали леса и заснеженные поля средней полосы России, уходили под крыло деревушки, села, города... Где-то далеко за горизонтом, справа, почти параллельно их пути, тянулась неспокойная, отмеченная дымами пожарищ линия фронта. Впереди их ждал разрушенный, сгоревший, истекающий кровью, но борющийся и ставший легендарным для всего мира город...

Самолеты летят спокойно. С каждой минутой полета позади остается пять километров пути. С каждой минутой полета на пять километров ближе аэродром посадки. Это ясно.

Но в этом отнюдь не уверен штурман ведущего самолета. Пятнадцать прыжков с парашютом перед войной и полтора часа налета в качестве штурмана на ПЕ-2 в последнее время — далеко не достаточное основание для уверенности в своих силах. «Опытные летчики и штурманы и то сбиваются с пути... Вот недавно читали приказ... Разбился самолет, экипаж погиб... Правда, были сложные метеоусловия, но какие люди!... И мы летим в тот район... Эх, если бы отвечать только за себя! А то еще ведомые сзади... Заведу куда-нибудь... Только бы не уклониться...»

И небольшая фигурка, утонувшая в меховом комбинезоне, то и дело склоняется над картой, сверяет ее с ориентирами на земле, производит расчеты. Компас, время... Больше никаких навигационных приборов нет. Взгляд острых темно-карих глаз беспрерывно перебегает с карты на землю, на компас. «Где мы сейчас? Ага, вот где!» На карте появляется еще один черный крестик — действительное место нахождения самолета. Их очень много. Они лепятся почти на каждом сантиметре карты вдоль маршрута полета. Опытный штурман, конечно, не стал бы так часто отмечать свое место. Но то опытный...

Уклонение пока небольшое, километров пять — семь. Но тут самолет начал рыскать по курсу, крениться то в одну, то в другую сторону. Что это она?!

— Держи курс, Маша! Мы и так уклонились на семь километров!

Летчик держит себя спокойнее. У него такая же небольшая фигура, утонувшая в меховом комбинезоне, такое же румяное девичье лицо. Пухлые губы тихонько напевают:

А мысли в это время далеки и от слов песни, и от ее мелодии. «Наконец-то вырвались на фронт! Надоело по тылам скитаться... Налет, правда, маловат на «пешке»... Ну ничего, пока долетим, три с половиной часа прибавится...» И она еще раз испытывает реакцию самолета на отклонение рулей управления...

В этот момент и раздалось в наушниках:

— Держи курс, Маша! Мы и так уклонились...,

— Ладно, Джун! Все в порядке будет. Лететь еще далеко, исправим. Раз знаем свое место, значит, всегда выйдем, куда нужно.

— Я не про себя думаю. За нами ведь еще самолет идет.

— Да не бойся ты, придем на свою точку. Куда подворачивать-то?

— Влево, пять градусов. Самолет послушно пошел влево.

— Так держи...

Внизу потянулись сплошные массивы леса. Лишь кое-где белым пятном промелькнет полянка, и снова лес, лес. Тёмно-зеленый цвет его хвои ярко выделяется на фоне снегов.

— Как ты тут находишь ориентиры, Галка? Лес кругом.

— Ты держи курс, выйдем на ориентир... А здесь ничего не найдешь.

Маша снова потихоньку запела:

Садок вышнэвый коло хаты, Хрущи над вышнямы гудуть...

«Вишни... — тут же подумала она. — Шишки да палки... Да мы над ними гудим...»

— Джун, как там наши ведомые себя чувствуют? Второй самолет немного отстал и шел, скрываясь порой под правым килем и стабилизатором.

— Тянутся в хвосте...

— Может, поменьше скорость держать?

— Что ты, что ты! Мы и так прилетим к заходу солнца. А сейчас облачность, совсем темно будет...

Помолчали. Однако Долина не умела долго молчать. Она уже почувствовала небольшую усталость от непривычно длительного перелета.

— Джун, я что-то устала сидеть на одном месте. Расскажи что-нибудь.

— Что же тебе рассказать? — спросила Галя Джунковская, сверяя карту с земными ориентирами, которых, увы, небогато было в этой местности.

— Ты, как и все, по призыву ЦК комсомола в этот полк попала?

Сама Долина прибыла в полк, когда он почти уже сформировался. До войны она кончила аэроклуб и работала инструктором-летчиком в аэроклубах Днепропетровска и Никополя. С начала войны Маша пришла в армию. До декабря 1941 года она на своем ПО-2 обеспечивала связь между различными частями наших войск и успела налетать на фронте сто пятьдесят часов. Теперь, в воздухе, решила поближе познакомиться со своим штурманом.

— Да, по призыву... Мы до этого все пороги пооби-вали в военкомате, в райкоме... А письма... Куда только не писали... Тебе-то легче было, ты уже летала до войны.

— А ты что делала?

— Училась. В Московском авиационном институте.

— Инженером была бы... С авиацией, значит, давно знакома.

— Да, немного. Я и с парашютом прыгала в Тушино...

— А летать не училась?

— Нет, не успела...

— Хватит, поговорили. Работать нужно. Пройдена половина пути. Под самолетом уже реже проплывают сплошные массивы леса, они становятся небольшими островками, скучиваются у оврагов и под конец почти совсем исчезают. Производить расчеты становится труднее. Солнце склоняется к западу, все хуже видны ориентиры на земле, все гуще дымка, скрывающая предметы вдали...

Изредка Джунковская озабоченно хмурит свои черные брови, ставит крестик на карте, быстро что-то подсчитывает и передает Долиной:

— Маша, подверни влево... Так держи.

Внизу показалась железная дорога. По времени должен быть уже и аэродром, но его все нет... Справа — изгиб дороги, которого тут не должно бы быть...

— Маша, мы уклонились в сторону...

— Куда? Молчание.

— Спокойно, Джун! Слева...

— Слева Волга! — перебила ее Джунковская.— Значит, мы уклонились вправо. Давай влево на девяносто градусов.

Долина энергично ввела самолет в разворот.

— Осторожно, Маша, ведомый... Темно становится. Оторвется — не найдет.

— Ладно. Но где же аэродром? Темнеет...

— Здесь где-то должен быть. Вон за леском, наверное.

За леском оказалась низина, в которой уже сгустилась темнота. Бомбардировщики продолжали полет на восток.

— Маша, сзади ракеты!

Из только что пройденной низинки одна за другой взвивались сигнальные ракеты. Они хорошо были видны на фоне потемневшего неба.

Первый боевой вылет

Завтра боевой вылет! О чем еще могли думать подруги в эту зимнюю ночь? У всех было огромное желание лицом к лицу встретиться с врагом, бить его. Ведь места, где проходила жизнь подруг до войны, сейчас находились под пятой врага, вся Родина страдала от гитлеровского нашествия. Скорее бы!...

— Джун! Дадим жизни завтра фрицам!

— Чего там давать... Они и так уже готовы лапки кверху поднять.

Окруженную вражескую группировку девушки не считали фронтом. Однако было желание отомстить за разрушенный город, за все, что пережили они вместе со всей страной во время великой битвы на Волге. По радио и в газетах продолжали много говорить и писать о волжской твердыне, хотя все уже понимали, что судьба войны решалась не в развалинах города, а там, куда ушел фронт.

— Ладно, хоть такое задание дали. Надо же этих кому-то добивать, если они не сдаются.

Это было первое боевое задание... Кто не задумается перед первым в своей жизни боем? И кто осудит подруг за то, что Маша Долина утром была преувеличенно весела, ела с завидным аппетитом, а Галя Джунковская даже не притронулась к завтраку.

Снова начались сомнения: как бы не отбомбиться по своим — наши и немецкие войска стояли в непосредственной близости, — как бы получше поразить цель, не забыть чего-либо важного.

— Наши цели в поселке Тракторного. Нанесите ЛБС*, — объявил командир полка, когда все собрались на командном пункте. Затем он подробно разобрал порядок взлета, сбора, полета к цели, обратно, а штурман полка рассказал о целях, которые предстояло бомбить.

Команда «По самолетам!» застала девушек уже на стоянке. Маша быстро полезла в кабину. Всем своим видом она как бы говорила: все в порядке, обычный полет. Но на душе у нее было неспокойно. Как пройдет вылет?

У Гали сердце почему-то щемило, она чувствовала какую-то неуверенность в своих силах, хотя внешне это не было заметно. Когда она забралась на свое место и устраивалась там, услышала, что Долина потихоньку напевает:

Рэвэ та стогнэ Днипр шырокый, Сэрдытый витэр завыва...

«Опять запела, значит, тоже переживает», — подумала Галя и стала устраиваться получше, проверять прицел для бомбометания, пулемет, боекомплект.

Вдруг перед самым ее лицом появилась чья-то рука с куском хлеба и котлетой, и голос инженера эскадрильи произнес:

— Поешь, Джун, хоть немного!

— Отстань, не хочу...

— Как дела, Галка? — тут же раздалось в наушниках.

— Все в порядке, готова.

— Смотри за ракетой, сейчас должна быть. Действительно, с командного пункта взвилась зеленая ракета — сигнал для запуска моторов.

— От винтов!

Правый винт стал медленно вращаться, мотор несколько раз чихнул и перешел на ровный рокот. Вскоре заработал и левый мотор. Напряжение, которое все время сковывало Джунковскую, как рукой сняло. Все мысли обратились к предстоящему заданию, к полету по маршруту.

Настроение Долиной, видимо, тоже изменилось. Она опять запела, несколько изменяя слова известной украинской песни;

Ой, нэ ходы, фрыцю, Та й на вэчирныци, Бо на вэчирныцях Дивкы чаривныци...

Тяжело нагруженные машины будто нехотя отрывались от земли и уходили в воздух.

Удивительно ясный день шел с востока. Даже обычная дымка почти не закрывала горизонт. Впереди показался город. Он казался вымершим. Небо над ним такое же чистое, как и везде. Пожары, которые раньше беспрерывно полыхали здесь, давно прекратились.

— Смотри, как чисто над городом, ни одного дымка!

— Еще бы! Там давно сгорело все, что могло гореть.

— Укрепления зато остались. Держись, Маша, на боевой курс становимся!

Все физические и духовные силы девушек теперь направлены на одно — выдержать курс, вовремя сбросить бомбы. Маша строго выдерживает самолет в заданном режиме. Курс, скорость, высота..., Курс, скорость, высота...

Галя смотрит в прицел. Перекрестие медленно движется к цели. Так, цель остается немного левее.

— Влево три градуса!

Цель переместилась на осевую линию. Застыла на ней, движется к перекрестию.

«Долго ли еще вести так самолет?» — думает Долина. Все нервы напряжены...

Как на невидимом ухабе, самолет подбросило вверх: это бомбы пошли на цель. Не все. Осталось еще на один заход.

И снова — курс, скорость, высота... Курс, скорость, высота...

И снова цель идет к перекрестию прицела. Чуть вправо, чуть влево, так держать... Цель идет к перекрестию. Но цель уже не та. После первого захода над ней поднялись клубы черного дыма. Очевидно, там все-таки нашелся горючий материал...

И снова самолет подбросило на невидимом ухабе. Бомбы ушли на цель. Все. Задание выполнено. Можно передохнуть, посмотреть по сторонам.

Галя посматривает по сторонам и слышит уже знакомое:

— Что ж ты молчишь, Джун? Расскажи что-нибудь...

В огне зенитной артиллерии

Тяжело груженные самолеты идут на запад. На летчиках не наскучившие меховые комбинезоны, а легкая летняя форма. Да и сами они другие — уже обстрелянные, бывалые воины. Но спокойствия нет в их сердцах. Какое может быть спокойствие во время боевого вылета? Тем более, что на этом участке фронта сконцентрировано огромное количество зенитной артиллерии, в воздухе много фашистских истребителей...

9 мая. Кто мог тогда знать, что через два года этот день будет объявлен Днем победы? Пока это обычный вылет на «Голубую линию» — линию обороны немцев на Таманском полуострове. Цель — скопление эшелонов на станции Нижне-Баканской.

Теплые струйки воздуха проникают в кабину, шевелят локоны девушек. Но им не до этого. Они ведут на цель звено. Успех вылета зависит от них, от точности выхода на боевой курс, от их выдержки в зоне зенитного огня. По их самолету будут равняться остальные.

А зенитки легки на помине. Впереди, с боков, сзади небольшой группы самолетов появляются белые пухлые комочки, будто кто-то разбрасывает в воздухе хлопья ваты. Эти безобидные на вид комочки несут смерть. Кому же охота лезть прямо под огонь? И Маша начала маневрировать — изменять высоту полета, скорость, направление. Разрывы остались в стороне. Снова несколько секунд спокойного полета, пока фашистские зенитчики не пристрелялись...

Приближается цель. Белых клубочков становится все больше. Среди них появляются большие черные хлопья. Это вступила в действие тяжелая зенитная артиллерия. Будто облачностью затянуло впереди и с боков ясное до этого небо. «Облака» приобретают темный цвет, предвещают грозу. Все сильнее желание отвернуть в сторону, изменить курс, уйти от этой грозы. Маша начинает новый противозенитный маневр, но тут же в наушниках раздается голос Гали:

— Спокойно, Маша, боевой курс...

Все. Теперь никакие силы не заставят отвернуть самолет в сторону. Ни зенитки, ни истребители не должны помешать выполнить боевое задание. До цели еще довольно далеко — несколько минут полета. Но нужно идти по прямой, чтобы самолет как бы застыл в прямолинейном и равномерном движении вперед. Это нужно для точного бомбометания. Иначе бомбы упадут в стороне от цели.

А зенитные разрывы все гуще, все ближе к самолету. Вот уже и осколки стали царапать обшивку самолета... Еще ближе... Мимо... Курс, скорость, высота... Самолет входит в темное облачко разрыва...

Галя приникла к бомбовому прицелу. Теперь даже атака истребителей не заставит ее оторваться от окуляра и повернуться к пулемету. Наступил момент, для которого и существуют бомбардировщики, — момент бомбометания. В окуляре появляется цель. Она еще далеко, на самом краю прицела. Теперь нужно подвернуть самолет, чтобы цель шла точно к перекрестию. Команда летчику. Так держать... Нужно накрыть бомбами все пути... Хорошо, что станция маленькая. Цель приближается к перекрестию. Как раз звеном накроем всю станцию...

Кажется, зенитным снарядам уже тесно в воздухе, но с каждой секундой их становится больше. Как пройти сквозь стену разрывов? Это, наверное, невозможно. Однако стена прогибается, поддается напору идущих по прямой самолетов. Она как бы уступает воле девушек, их страстному желанию громить врага.

В кабине запахло пороховой гарью—дым от разрывов снарядов попадает в самолет. Значит, разрывы совсем рядом.

Самолет подбросило на невидимом ухабе. Что это? Сброшены бомбы? Нет, Джун молчит. Значит, зенитка... Снова осколок царапнул по обшивке. Уже не клубочек взрыва, а пламя вспыхнуло возле самого мотора. Как не задело?!

Опять подбросило на ухабе. Зенитка, наверное... И голос Джунковской:

— Бомбы сброшены! Фотографирую...

Значит, еще идти по прямой среди этого ада, пока бомбы не разорвутся на станции и фотоаппарат не зафиксирует точность попадания...

— Ведомые бомбы сбросили! — докладывает стрелок.

Галя снова приникла к окуляру прицела. Она наблюдает за разрывами бомб. Сейчас, сейчас... Еще немного — и можно давать команду уходить от цели. От этих зениток.

Так, разрывы легли точно на эшелоны... Фотоаппарат сработал, можно его выключать. Стой! На станции снова рвутся бомбы! Откуда они взялись?! А, это, наверное, рвется эшелон с боеприпасами!

— Маша, пройди еще немного по прямой. Нужно заснять взрывы боеприпасов на станции. Хорошо поработали!...

— Все! Пошли домой, Маша!

— Разворот вправо! — подает Долина команду ведомым и тут же вводит самолет в разворот с небольшим набором высоты.

Разрывы зенитных снарядов сразу же остались далеко слева и внизу. Однако успокаиваться нельзя: зенитчики быстро могут внести поправку. Это понимают все. Действительно, скоро разрывы появились впереди справа — там, куда разворачивался самолет.

А сзади, на станции, пылают эшелоны, рвутся боеприпасы, жарким огнем горят цистерны с горючим, к небу тянется огромный столб черного дыма...

В горящем самолете

С каждым днем, с каждым вылетом девушки чувствовали все большую уверенность в своих силах. Они почти совсем перестали бояться зенитного огня: на подходе к цели можно маневрировать, а на боевом курсе не до него, все мысли сосредоточены на том, чтобы выдержать прямую, точно отбомбиться. Некогда думать о разрывах зенитных снарядов. Да и гитлеровские зенитчики стреляли не очень-то хорошо.

Истребители... Вот истребителей они боялись. Ведь истребители могли подойти с любой стороны, в любое время, а не только над целью. И не всегда их можно достать огнем своего оружия. Они не лезут напролом, в сектор обстрела бортовых пулеметов, а стараются подойти к бомбардировщику в мертвой зоне...

И кто знает, будут ли в этом вылете истребители?

Сегодня совсем было хорошо началось. Обещали дать истребителей сопровождения, но потом почему-то отменили... А бои идут. Да еще какие!... В подобной обстановке, хотя и значительно позже, их подруга Саша Вотинцева грустно пошутила при получении боевого задания: «Дают билеты. Кому туда и обратно, а кому только туда...»

Но это потом. А пока девушки еще не переживали потерь своих боевых подруг.

Девятка «петляковых» идет на запад бомбить артиллерийские и минометные позиции фашистов северо-восточнее Новороссийска. Натужно рвут воздух винты груженых бомбовозов. Они тоже, видно, хотят побыстрее добраться до цели и сбросить бомбы на врага.

Линия фронта еще далеко, но летчики, штурманы, стрелки внимательно осматриваются по сторонам. Зениток, конечно, здесь быть не может. Но истребители... Бывает, что они встречают прямо над аэродромом. Так что нужно каждую минуту быть начеку. Они любят появляться со стороны солнца (а туда так трудно смотреть!), из-за облаков. И солнца, и кучевых облаков сегодня хватает. Того и гляди, откуда-нибудь свалится пара «худых» (МЕ-109) или «фоккеров» (ФВ-190).

Начали бить зенитки. На душе немного отлегло: значит, поблизости немецких истребителей нет. А зенитки, что ж, дело привычное, хотя сегодня их особенно много. Полет проходит на высоте всего девятьсот метров. Бьет не только крупнокалиберная, но и малокалиберная зенитная артиллерия и зенитные пулеметы.

Приближается цель. Зенитный огонь становится все плотнее. Это не вызывает беспокойства у подруг, хотя маневрировать в строю эскадрильи значительно труднее, чем одиночному самолету или звену. Маша Долина спокойно смотрит на шапки разрывов, появляющиеся со всех сторон самолета, и повторяет маневры ведущего девятки.

Внезапно самолет тряхнуло, левый мотор захлебнулся, не выдержал напряженной работы. Он не остановился, нет, но стал давать перебои, тяга его сразу упала почти до нуля. Самолет резко повело влево, на ведомого. Маша едва успела удержать его в прямолинейном полете. Не сразу до сознания доходит мысль, что самолет подбит зениткой. Кажется — это обычный перебой в работе мотора, сейчас его винт снова с прежней силой начнет врезаться в воздух...

— Прямое попадание в левый мотор!...

Слова Гали объясняют Маше все. Зенитка... Кто бы мог подумать, что из зенитного пулемета можно попасть в самолет?! Именно в ее самолет... Сколько летали — и ничего, а тут... Что делать? До цели осталось немного, но на одном моторе самолет сразу стал отставать от группы. Два звена ушли вперед, только ведомые держатся рядом, не обгоняют. Они еще не знают, что самолет командира звена подбит, и, может быть, удивляются, почему резко упала скорость.

— Что будем делать, Джун?

— На одном моторе идти можешь?

— Видишь, идем пока.

— Не везти же бомбы обратно... Если совсем плохо, можно на ближнюю цель сбросить.

— Тянет мотор пока. Пойдем на свою цель.

— Может, ведомым сказать, чтобы догоняли группу?

— Передавала, не уходят.

Ведущий девятки тоже сбавил скорость, дал возможность пристроиться звену Долиной. И тут же последовало:

— Маша, держись, боевой курс...

Маша держится... От огромного напряжения устала, дрожит правая нога. Но все равно — курс, скорость, высота... Все виды оружия фашистов нацелены в небо... Много ли подбитому самолету надо? Одна пуля, один осколок. Как устала нога...

— Держись, Маша, еще немного...

Вот у впереди идущих самолетов уже посыпались бомбы, сейчас и Джун сбросит...

Действительно, в этот момент облегченный самолет даже на одном моторе рванулся вперед и вверх. Маша перевела дух: теперь не нужно так строго следить за курсом, высотой и скоростью, можно изредка дать немного передохнуть правой ноге. От этого самолет разворачивается влево, идет со скольжением, но это уже не так страшно...

Но почему перестали стрелять зенитки? Только в стороне появилось несколько громадных шапок фиолетового и оранжевого дыма. В чем дело?

— Слева подходят «фоккеры» и «худые»! — раздался в наушниках голос стрелка.

Ага, понятно, почему не бьют зенитки. Понятны и эти цветные разрывы: наводили истребителей...

— Сколько же их там?

— Двенадцать штук...

На этот вопрос ответила Джунковская. Голос ее звучал спокойно, будто она всегда только и делала, что расправлялась с десятками фашистских истребителей.

Наступил самый страшный момент в боевом вылете, а страха нет... Почему? Девушка не задумывалась над этим вопросом. Некогда выискивать причины. Нужно хорошо встретить фашистов, бороться... А активная борьба не допускает посторонних мыслей. Галя еще раз осматривается. Немецкие самолеты приближаются...

И Долина почувствовала, что страх куда-то исчез, уступил место спокойному напряжению боя. Очевидно, страшен не сам враг, а его ожидание. Зримый враг — это уже цель, которую надо уничтожить. И мысли работают только в одном направлении: как лучше и быстрее сбить врага, как своим маневром помочь стрелку и штурману постоянно держать под обстрелом атакующих истребителей. Эх, если бы оба мотора работали... На одном не очень-то поманеврируешь...

Самолеты Скобликовой и Кирилловой подошли вплотную к Долиной. Ведомые давно знали, что самолет командира звена подбит, идет на одном моторе. Они, наверное, с радостью подхватили бы подруг на свои крылья, поделились мощностью своих моторов, чтобы облегчить их участь, но это — увы — лишь мечты. И они сделали единственно возможное в этих условиях — пошли рядом. Так легче отбиваться, стрелки и штурманы смогут помогать соседям, прикроют своим огнем подбитый самолет командира.

Теперь бомбардировщики шли настолько близко, что можно было рассмотреть лица. Галя посмотрела направо, налево, улыбнулась подругам и снова перевела взгляд на самолеты фашистов. Те стремительно приближались к «петляковым», особенно к отставшему звену. Впереди шла пара ФВ-190, за ними две пары МЕ-109. Шесть истребителей против трех бомбардировщиков, один из которых уже подбит...

Слишком неравные силы, однако Галя об этом не думает, она ловит в прицел ближайший ФВ-190, ждет, пока тот подойдет поближе, на дистанцию действительного огня. Вот он ближе, ближе... Сейчас откроет огонь... Нужно его опередить...

В этот миг все пространство вокруг самолетов покрылось перекрещивающимися линиями огненных трасс наших пулеметов и дымных трасс фашистов. В воздушном бою каждая трасса имеет свою конкретную цель. Летчики, штурманы, стрелки видят, что этот ливень свинца и стали направлен лично в них, в их самолеты.

А быть мишенью, целью довольно-таки неприятно. Не все могут выдержать подобное испытание. Вот над самой головой Гали пронеслись дымки фашистской трассы. Казалось, сейчас один из снарядов вопьется в голову, разметает все, погасит сознание... Навсегда... Она невольно пригнулась, сжалась. Однако храбрость тем и отличается от трусости, что в любых условиях смелый человек выполняет свой долг до конца. Несмотря на страх смерти.

Галя прижалась поближе к пулемету, будто он мог защитить, вцепилась в ручки турели, не отрываясь смотрела в прицел на дымные трассы, которые неслись к ней, на растущий в сетке прицела силуэт фашистского истребителя. Одна мысль осталась у нее — стрелять, стрелять...

«Стреляйте, стреляйте...» — думает и Маша Долина. Ей хуже. Она не может активно вмешаться в ход боя. Она может только вести самолет на свою территорию. Побыстрее через линию фронта...

Бомбардировщики, как правило, лишены возможности маневра в воздушном бою. Тяжесть машин ставит их в зависимость от воли истребителей. Огонь, только огонь помогает им выйти из боя победителями. Вот и сейчас дружный огонь стрелков и штурманов заставил фашистов отвернуть, выйти из атаки. Оглянувшись, Маша увидела, как истребители с набором высоты перешли на правую сторону. «Теперь справа будут атаковать... Там Тося, основной удар на нее придется...»

Первую атаку фашисты провели с ходу, всей группой. Они, очевидно, надеялись разбить строй бомбардировщиков, но сделать это не удалось, и они сразу же изменили тактику. Истребители вытянулись цепочкой и один за другим стали атаковать самолет Тоси Скобликовой. Они надеялись, что этот бомбардировщик при атаке на одной высоте послужит им щитом, защитит от огня остальных стрелков и штурманов. А с одним-то они легко справятся...

Однако гитлеровцы просчитались и на этот раз. Маша Долина быстро оценила обстановку.

— Скобликова, метров на двадцать вниз! Кириллова — вверх!

Бомбардировщики эшелонировались по высоте и снова могли встретить врага огнем всех пулеметов.

Отбив первую атаку, девушки ободрились. Огонь стрелков и штурманов стал более прицельным. Галя видела, что почти каждая очередь, выпущенная из наших пулеметов, проходила совсем рядом с фашистскими самолетами. Некоторые очереди, кажется, даже скрывались в крыльях и фюзеляжах фашистов. Однако все немецкие истребители остались целы, поспешно (даже более поспешно, чем первый раз) вышли из атаки и собрались на противоположной, левой, стороне. А самолет Скобликовой все же получил довольно серьезные повреждения. Изрешеченная машина стала плохо слушаться рулей.

Немцы почему-то не торопились со следующей атакой. Они отошли назад, стали в хвосте и немного выше бомбардировщиков. «Неужели хотят уйти?» — думала Галя. Нет, на фашистов это не похоже. Они не выходят из боя, когда численный перевес на их стороне. Да и потерь у них пока нет.

Недоумение Джунковской тут же рассеялось: немцы снова пошли в атаку. На этот раз они атаковали всех сразу— на каждый бомбардировщик по два истребителя. Используя превышение, фашисты быстро подошли почти вплотную к советским самолетам. Теперь стрелки и штурманы не могли концентрировать огонь на одном истребителе.

Галя видела, как к их самолету все ближе подходит пара ФВ-190. Все отчетливее видны их тупые носы. «Что же они не стреляют? Скорее бы уж...» Сама Галя не могла стрелять: истребители подходили, прикрываясь хвостовым оперением бомбардировщика. «Сейчас откроют огонь... Сейчас... Что же делать?» Галя не могла спокойно смотреть, как подходили «фоккеры», как они готовились сбить ее самолет. Какое тут может быть спокойствие?! Она не выпускала из прицела истребителей, ждала малейшей возможности открыть огонь. Вот нос ФВ-190 немного выставился из-за правого киля. Можно достать... Только и себе по хвосту попадет...

Не раздумывая, она нажала гашетку. Удары пуль по хвостовому оперению сотрясли самолет. Но и ФВ-190 как-то неуверенно качнулся с крыла на крыло и, оставляя густой черный столб дыма, круто пошел к земле. Его напарник сразу вышел из атаки.

— Горит! — закричала Галя радостно.

— Что, попало нам, Джун? — Маша не видела падения сбитого фашиста, не слышала крика подруги, но зато хорошо слышала удары пуль по своему самолету.

— Нет, это я выбивала фрица из-под хвоста. Задела и свой киль...

— А фриц?

— Вон, на земле догорает!

Разговаривать некогда. Нужно помогать подругам, и Галя переводит ствол пулемета в сторону все еще атакующих МЕ-109. Вот хищный, тонкий как оса, гитлеровский истребитель почти вплотную приблизился к бомбардировщику справа, открыл огонь... Галя нажала гашетку, и огненная струя пронеслась прямо перед носом фашиста. Тот рванулся в сторону, но не куда-нибудь, а прямо под ее самолет. Девушка видела, как он вышел из сектора обстрела и пристроился ниже нее, почти совсем рядом. Видела испуганное лицо фашиста, видела, что испуг у него быстро проходит и сменяется злорадством. Конечно, теперь он чувствует себя в безопасности. Не только Галя и стрелок не могли ничего сделать истребителю, но и подруги с соседних самолетов были лишены возможности стрелять по немцу из боязни попасть по своему же бомбардировщику...

«Вот, собака, пристроился... Как его здесь достанешь?»

В короткие минуты воздушного боя каждая секунда, кажется, растягивается в несколько раз. Фашист идет совсем рядом. Галя видит каждую заклепку на фюзеляже его самолета, подтеки масла от мотора и в то же время успевает заметить, что у самолета Кирилловой, шедшей справа, сильно дымит мотор («Подбил все-таки, собака!...»), что напарник пристроившегося к ним МЕ-109 отошел далеко в сторону от группы... «А этот, что же, так и будет идти с нами в строю до самого аэродрома?»

Гитлеровец не думал идти в строю. Убедившись в своей безнаказанности, фашист осмелел, точно прицелился в правый мотор, дал короткую очередь и спокойно (чего ему бояться: никто не стреляет, да и не может стрелять) перешел на другую сторону — к левому мотору. Он не сомневался в действенности первой очереди. Какие могут быть сомнения?! Он ведь стрелял почти в упор. Сейчас он так же пристраивался к левому мотору.

Он видел наполненные ужасом (так ему казалось) глаза экипажа обреченного самолета, самодовольно улыбался и не спешил дать вторую очередь. «Самолет и так горит. Горит правый мотор, скоро пламя перекинется на бензобаки, охватит весь самолет... Может, и не стоит больше стрелять? Нет, лучше посмотреть, как сразу после очереди уже неуправляемый самолет, беспорядочно кувыркаясь в воздухе, понесется к земле». И фашист снова нажал гашетку.

Но он ошибался. Не ужасом были наполнены глаза членов экипажа обреченного самолета, а гневом, и мысли девушек и стрелка были направлены на одно: подстеречь фашиста, выждать, когда он войдет в зону обстрела...

Если бы гитлеровец знал мысли экипажа, он, наверное, не рискнул бы так близко подойти к этому самолету.

Левый мотор, подбитый еще на подходе к цели, загорелся сразу. Пламя вырвалось настолько неожиданно, что истребитель шарахнулся в сторону.

Этого только и ждали Галя со стрелком. Оба нажали гашетки одновременно.

А Маша? Она выполняла свою работу. Вот МЕ-109 от самолета Кирилловой перешел к ее самолету. Она его не видит, но знает, что он здесь, рядом... Что же дальше? У Кирилловой сильно дымит мотор. Подбита, наверное... Звонкая дробь очереди, прошившей правый мотор... Да, так и есть, горим... Почему не стреляют?! Нельзя, наверное... Бьет, как в тире, в упор... Тишина... Ушел? Едва ли, Джун сказала бы... Тяга правого мотора упала, самолет уже не может идти в горизонтальном полете, снижается... Новая очередь, теперь по левому мотору, пламя... До линии фронта лететь еще минут пять...

Оба нажали гашетки одновременно. Однако Галин пулемет тут же смолк. Уйдет!... Не тут-то было! Стрелок, Ваня Соленов, успел всадить длинную очередь в фашиста, и тот стал падать точно так, как за несколько секунд до этого представлял себе падающий бомбардировщик.

Самолет горит, идет со снижением. Ведомые не оставляют своего командира. Но чем они могут помочь?

— Маша, пусть наши уходят в облака! Нас, наверное, больше не тронут — и так горим...

— Кому мы нужны... Сами сейчас свалимся...

В этих словах была горькая правда. Все знают, что такое пожар. Но мало кто представляет, что такое пожар в воздухе, на самолете. Прекрасный горючий материал (авиационный бензин, масло), встречный поток воздуха, раздувающий огонь... Пламя моментально охватывает весь самолет, машина перестает слушаться рулей и факелом несется к земле...

Пламя подобралось к самой кабине девушек, охватывает фюзеляж, кабину стрелка. Невозможно сидеть в самолете.

— Джун, Ваня, прыгайте!

— Под нами еще немцы! Тяни, Маша, если можешь... «Если можешь!... Лучше сгореть, чем здесь прыгать...» Пылающий самолет шел к линии фронта. Пара

МЕ-109 издали наблюдала за ним. Когда же этот русский свалится?! Давно пора ему быть в земле — и по опыту войны, и по законам аэродинамики. А он летит... И ни одного парашютиста! Сгорели они там уже, что ли? Но он пересекает линию фронта, летит. Нужно добить! И «мессершмитты» устремляются к самолету, который даже сгореть хочет на своей, свободной земле.

У Маши сейчас положение несколько лучше, чем у подруги. Она сидит впереди, ее меньше достает жар огня. Да и думать об этом нет времени. От нее зависит жизнь, судьба экипажа. От ее выдержки, от ее летного мастерства. Если во время боя основная нагрузка была на Джунковской и Соленове, то теперь за все в ответе она...

«Скорее бы линия фронта... Нет сил терпеть... — думает Галя, глядя на пламя. — Скорее бы...»

— Атакуют «худые»! — послышался голос стрелка, И тут же голос Долиной:

— Прошли линию фронта. Прыгайте!

— А ты?

— Буду сажать самолет.

— Мы тебя не бросим. Вот опять атакуют... Однако истребители атаковали довольно странно.

Один из них остался в стороне, а второй пристроился сбоку бомбардировщика. Хорошо видно лицо фашиста, рыжеватые волосы, выбившиеся из-под легкого шлемофона-сетки. Гитлеровец внимательно рассматривал девушек, стрелка. Он, наверное, раздумывал, на что еще способны эти, уже подбитые, но все еще летящие люди.

Потом он поднял руки и, как бы обращаясь к Гале с вопросом, показал сначала один, а затем два пальца.

«Спрашивает, за сколько атак сбить, — догадалась Галя. — Ишь какой храбрый добивать беззащитных... И ни одного патрона в пулеметах... А то бы мы ему показали...»

Фашист занял положение для стрельбы. Сейчас будет стрелять... И целится-то не по моторам (они и так горят!), а по кабинам, людей хочет перебить... Знает, что самолет уже отлетал свое... Что же делать? Галя отпустила ручки бесполезной теперь турели. И тут взгляд ее упал на ракетницу. Она схватила ее, зарядила и выстрелила в фашиста — раз, другой...

Мимо гитлеровца один за другим пронеслись два огненных шара, и он шарахнулся в сторону как ошпаренный. «Черт его знает, — наверное, подумал он, — что у них за новое оружие. Лучше отойти подальше, они и так сгорят!»

Они и так сгорят... Это была правда. Бомбардировщик успел снизиться настолько, что ни о каком прыжке с парашютом не могло быть и речи. Только удачная немедленная посадка могла спасти экипаж.

Вот и подходящая площадка... Маша немного подвернула самолет, выпустила посадочные щитки.

— Приготовиться к посадке!

Вынужденная посадка на фюзеляж в поле всегда чревата опасностью. Сейчас же, когда самолет почти перестал слушаться управления, опасность неизмеримо возросла. Значит, нужно занять такое положение в кабине, чтобы при ударе о землю не стукнуться головой о что-либо острое...

Но все обошлось благополучно. Самолет ударился о землю, прополз некоторое расстояние на фюзеляже, и остановился метрах в трех от насыпи железной дороги.

«Хорошо, что не врезались в насыпь, — подумала Долина. — А то бы конец нам всем... Вылезать скорее, сейчас взорвется...»

Вылезать... Легко сказать. Поврежденный пожаром фонарь кабины при ударе самолета о землю окончательно деформировался. Несмотря на усилия обеих девушек, он не открывался.

— Давай, Маша, через астролючок!

К счастью, астролючок открылся свободно. Но он был настолько мал, что даже миниатюрная Маша застряла в нем.

— Лезь быстрее, сгорим!

Пламя и дым, которые в полете сносило назад, теперь окружали кабину, проникали внутрь, жгучими поцелуями касались девичьих щек, лизали руки...

К Долиной подбежал и стал помогать ей выбраться из самолета раненный в воздушном бою Соленов.

Медленно, очень медленно... Побыстрее. Что они так долго?! Горю уже... Быстрее... Когда же она вылезет?... Когда?...

Ноги Маши еще только выходили из кабины, а Галя уже протискивалась в астролючок вслед за ней. Или она оказалась тоньше подруги, или очень уж сильно было у всех желание побыстрее отбежать от бушующего пламени, только Галю просто моментально выдернули из самолета, и все трое бросились в сторону. И тут же на них посыпались горящие обломки: самолет взорвался...

За насыпью железной дороги все в изнеможении опустились на землю. Полет к цели, зенитки, подбитый мотор, бомбометание, неравный воздушный бой, пожар — все это совершенно измотало девушек. Только минут через двадцать они начали постепенно приходить в себя. Ну и, конечно, девушки есть девушки, даже на фронте.

— Не трогай лицо, Джун! Обгорела.

— Ты на себя-то посмотри!

Мы еще повоюем/

Подруги продолжали воевать. Да еще как! Их самолеты видели в небе Орла, Брянска, Ельни, Смоленска, Витебска, Орши, Борисова, Дубровно, Риги, Митавы, Мемеля, Либавы... И на всех этих участках фронта фашисты крепко прочувствовали силу и меткость их бомбовых ударов. Взрывались склады с боеприпасами, летели на воздух огневые точки врага, умолкали разгромленные батареи, горели автомашины и эшелоны с живой силой и техникой, пылали танки... Не раз девушки получали благодарность от Верховного главнокомандующего и по радио— от наземных войск за отличные бомбовые удары. Их грудь заслуженно украсили боевые ордена и медали.

А по вечерам Маша Долина — руководитель офицерского собрания полка — организовывала импровизированные концерты. Девушки пели, плясали, делились воспоминаниями. Они очень любили свою «хозяйку», и украинские песни звучали чаще других. К голосам подруг прислушивались темные ночи Северного Кавказа с мириадами звезд на небе, и короткие светлые летние ночи Центральной России, и туманные, почти белые, ночи Прибалтики...

Не обходилось и без курьезов.

За отличные боевые действия по освобождению города Борисова полку, в котором служили подруги, присвоили наименование Борисовского. Вскоре часть перебазировалась дальше на запад. Маршрут проходил через освобожденный город. Конечно, девушки не могли упустить представившейся возможности, и Маша Долина сбросила на город вымпел. Вот как передала текст этого письма борисовская газета «За коммунизм»:

«Передать горкому ВКП(б).

Боевой привет гражданам Борисова от летчиков-борисовцев!

Гражданам города Борисова.

Дорогие товарищи!

Сегодня, 18 июля 1944 года, над вашим городом пролетает авиационная часть, которой за участие в освобождении города Борисова присвоено наименование Борисовской.

Мы летим дальше на запад бомбить врага на его территории.

Призываем вас, дорогие товарищи: быстрее восстанавливайте свой город!

М. Долин».

Журналисты не могли даже представить себе, что письмо подписала девушка, и отбросили окончание «а». Только через пятнадцать лет разъяснилось это недоразумение...

Гале Джунковской еще раз пришлось гореть в воздухе. 23 июня 1944 года на подходе к цели зенитным снарядом был подожжен левый мотор, а летчица К. Фомичева была ранена в ногу. Но девушки не отказались от выполнения боевого задания. Они вышли на цель, точно отбомбились и только тогда повернули на свою территорию. Однако было, пожалуй, уже поздно.

Пылающий самолет катастрофически терял высоту, из-за огня невозможно было сидеть в кабине... Выпрыгнуть? Фашистский плен?! Только не это...

Только над своими войсками на высоте ста пятидесяти метров девушки выбросились с парашютами из пикирующего, потерявшего управление самолета. Высоты едва хватило, чтобы купола парашютов наполнились воздухом и обеспечили нормальное приземление...

Война близилась к концу. Советские войска выходили на государственную границу гитлеровской Германии. Но в Прибалтике осталась мощная фашистская группировка, которую необходимо было уничтожить. Бомбардировщики получили задание бомбить порт Либаву, через который снабжались гитлеровские войска.

Глубокий тыл. Огромное количество зенитной артиллерии, масса истребителей... Вот здесь-то и пошутила грустно их подруга Саша Вотинцева: «Дают билеты. Кому туда и обратно, а кому только туда...»

Кому же охота умирать, да еще в самом конце войны? Девушки были молоды, полны жизни... Но — надо. И они шли на смерть, чтобы спасти жизнь тысячам советских людей.

Эскадрилья, в которой служили подруги, в этом вылете шла замыкающей дивизионной колонны. Место хуже придумать трудно. Но девятка отлично отбомбилась, а ведущий — капитан Фомичева — умелым маневром увела эскадрилью и от зениток, и от истребителей...

Кончилась война, но подруги еще некоторое время продолжали служить в рядах Советской Армии. Они охраняли рубежи нашей Родины.

Они и сейчас живут полнокровной жизнью страны. Мария Ивановна Долина (Мельникова) работает в Прибалтике, а Галина Ивановна Джунковская (Маркова) активно участвует в деятельности Советского комитета ветеранов войны.

Подруги ненавидят войну. Они помнят разрушенные города и села, помнят погибших подруг и друзей... Но, если понадобится, они снова пойдут громить врага, защищать завоевания нашего народа, народов всего социалистического лагеря.