Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

Тысяча восемь боевых вылетов

Москва 1941 года. Первый снег запорошил землю. Белым пухом лег на еще зеленую листву деревьев, на скамьи в скверах. Первый мороз сковал льдом лужи на мостовой.

Ранним октябрьским утром мы идем по пустынным улицам к Казанскому вокзалу. В колонне одни девушки. На нас новенькая солдатская форма. Поскрипывают большие кирзовые сапоги. Огромные шинели туго затянуты солдатским ремнем. Идем и поем песни. У каждой за плечами рюкзак, котелок, позвякивающий в такт шагу, фляга на поясе. Сапоги скользят по булыжной мостовой. Изредка кто-нибудь падает под звон котелка и общий смех.

Мы идем мимо скверов, откуда торчат стволы зениток, мимо разрисованных домов: на стенах — серые дороги, зеленые деревья; окна — в полосках крест-накрест.

Мы идем на войну.

Среди девушек — летчицы из аэроклубов, московские студентки, техники из ГВФ, комсомолки заводов и фабрик Москвы. Все девушки: и те, кто уже посвятил себя авиации, и те, кто еще никогда не видел близко самолета, — пришли добровольно в авиационную часть, организованную известной летчицей Героем Советского Союза Мариной Расковой.

Вместе с группой летчиц шагает Ирина Себрова — невысокая стройная девушка с мягкими карими глазами.

Шапка надвинута низко на лоб. В лицо бьет мелкий сухой снежок. Настроение у Иры бодрое, приподнятое. Это — общее настроение. Ира чувствует, что она — частица коллектива, у которого одно общее сердце, молодое, горячее, рвущееся в бой.

Как и многие другие девушки, Ирина Себрова пришла в женскую авиационную часть из аэроклуба. К этому времени, в двадцать три года, она была уже довольно опытным инструктором, выпустив за два года работы во Фрунзенском аэроклубе Москвы несколько групп курсантов.

1936 — 1938 годы были годами увлечения авиацией. Молодежь садилась на самолет. В то время Ирина после окончания семилетки училась в механическом техникуме и работала слесарем по ремонту сшивальных машин на картонажной фабрике. Ира любила возиться с машинами, копаться в новых механизмах, налаживать станки. И когда возникали какие-нибудь неполадки с машинами или на фабрику поступали новые станки, купленные за границей, на помощь звали именно ее, а не дядю Васю или других наладчиков. Когда фабрика на собственные средства купила стране самолет, из аэроклуба прислали три комсомольские путевки для молодежи, желающей научиться летать. Среди лучших комсомольцев, которых фабрика направила в авиацию, была и Ирина.

Ира быстро научилась летать, и ее оставили в группе инструкторов. Затем направили в Херсонское авиационное училище ГВФ, по окончании которого она вернулась работать в Москву во Фрунзенский аэроклуб.

С первого дня войны Ира стремилась попасть на фронт. И такая возможность ей вскоре представилась.

... Тает снежок на ресницах. Щеки пощипывает мороз. Дружная песня раскалывает тишину улиц настороженной Москвы. А навстречу ей несется другая, размеренная и торжественная, песня военного времени: «Вставай, страна огромная!...» Ира чувствует, как от этой песни мороз пробегает по коже, и твердый комок подкатывается к горлу. «Вставай на смертный бой!» — И руки сами сжимаются в кулаки.

Этот день, это утро запомнились на всю жизнь, Мы шли на войну. Пусть мы не сразу попали на фронт, а только спустя семь месяцев, пройдя необходимую учебную и летную подготовку в тылу, на Волге, но именно этот день был днем, когда мы уходили защищать Родину.

Редкие прохожие останавливались, глядя на нас, и качали головой, вздыхали. А пожилые женщины, утирая слезу краешком платка, горестно смотрели нам вслед и крестили нас дрожащей рукой...

С Ирой я подружилась уже на фронте, когда меня назначили штурманом к ней в экипаж. Это было трудное время. Летом 1942 года наши войска оставили Донбасс, где наш полк начал свою боевую работу. Вместе с войсками и мы отступали все дальше и дальше на юго-восток. Но, отступая, мы не теряли времени даром: каждую ночь бомбили вражеские части, продвигавшиеся вперед. А днем перелетали на новую площадку, все ближе к Кавказу. Обстановка иногда складывалась так, что после выполнения задания опасно было возвращаться на свой аэродром: там уже могли быть фашисты. Случалось часто и так, что мы прекращали полеты среди ночи, получив приказ срочно перелетать на новое место.

В дни отступления я хорошо узнала Иру. Она и раньше мне нравилась — тихая, скромная, удивительно приятная девушка. И втайне я мечтала с ней летать. Когда же после некоторых перемещений в полку нас назначили в один экипаж, я была очень рада.

Познакомившись с Ирой ближе, я узнала, что это девушка очень требовательная к себе, в высшей степени честная и не терпящая никакой фальши. Ей были совершенно чужды какая-либо рисовка, стремление показать себя в лучшем свете, неискренность. И если Ира замечала эти черты в других, ей самой становилось как-то неловко и стыдно. Она никогда не поступала вразрез со своими убеждениями или иначе, чем ей подсказывала совесть, и всегда была очень справедлива в своих суждениях. Вероятно, поэтому девушки в полку часто советовались с Ирой по самым различным вопросам и прислушивались к ее мнению.

Ира отлично летала — уверенно, спокойно, в любую погоду и в любых условиях. И все же у нее, как и у многих других, была полоса невезения, которая относится к периоду подготовки к фронту и самому началу боевых вылетов. Ира пережила две серьезные аварии. На ее глазах насмерть разбились четыре наших девушки. Чудом остались целыми сама Ира и ее штурман — Руфина Гашева. Однако Ира сумела мужественно перенести это трудное для нее время и не поддалась чувству неуверенности, которое может заползти в душу летчика в подобных случаях.

Ира нравилась мне все больше и больше. Постепенно мы с ней подружились. Наша дружба, которая длится уже много лет и после войны, никогда ничем не омрачалась. Все эти годы я питаю к Ире самую горячую симпатию и глубоко уважаю ее, человека редкой душевной чистоты, с чутким, отзывчивым сердцем и твердым, принципиальным характером.

По-настоящему первое боевое крещение мы получили, летая в предгорьях Кавказа. Здесь, в Сунженской долине, окруженной горными хребтами, мы задержались на целых полгода.

Полеты в районе Терека были трудными не только из-за того, что противник организовал здесь довольно сильную противовоздушную оборону. Большую роль играла быстро меняющаяся погода и туманы в горах, что усложняло полеты.

Однажды Ира получила задание бомбить немецкие зенитные средства, расположенные в районе города Моздока. В ее задачу входило отвлечь внимание зениток и прожекторов на себя, чтобы дать возможность в это время другим нашим экипажам уничтожить боевую технику противника в этом же районе.

Когда мы вылетали, темное небо было усеяно крупными звездами и погода казалась отличной. Но уже за хребтом увидели, что с востока наползал плотный белый туман, грозя закрыть и аэродром, и нашу цель.

— Ира, видишь, туман, — сказала я. Ира кивнула. И ответила:

— А цель открыта.

«Успеем ли вернуться прежде, чем закроет аэродром?»— подумала я, но ничего больше не сказала. Пока цель открыта, нужно лететь вперед.

Фашисты встретили нас зенитным огнем. Пошарив в небе, скрестились лучи прожекторов, цепко схватив наш самолет. К нему потянулись красновато-желтые трассы. Стреляли крупнокалиберные пулеметы. Ира маневрировала в огне, насколько это было возможно с нашим тихоходным ПО-2. Секунды казались часами. Прицелившись, я сбросила бомбы на ближайший прожектор. В это время один за другим отбомбились два других экипажа, летевшие вслед за нами. Теперь можно было уходить. Резко развернувшись, Ира со скольжением попыталась выйти из лучей. Под крылом блеснул Терек. Один за другим прожекторы отключились. Вот они заметались в поисках других самолетов. Но поздно: успешно отбомбившись, оба самолета уже летели вслед за нами домой.

А туман тем временем почти целиком закрыл аэродром. Там тревожились — то и дело в воздух взлетали ракеты, пятнами расплываясь в тумане. Ира, пробив туман, благополучно посадила самолет. Следом за нами сели и остальные самолеты.

В другой раз Ире пришлось лететь к цели прямо-таки в нелетную погоду. На полпути от аэродрома до цели мы попали в снегопад. Вскоре землю закрыла низкая облачность, в которой, однако, попадались «окна», то есть просветы.

Когда до цели оставалось несколько минут, Ира сказала:

— Будем ждать «окна». Приготовь САБ.

Цель обнаружили легко: при подходе зажглись прожекторы. Лучи упирались в облака. К счастью, мы дождались просвета в облаках. Я поспешила бросить осветительную бомбу.

— Ира, смотри, слева от дороги. Видишь, машины?

— Ну, давай ударим. Не задерживайся, а то закроет.

— Доверни чуть левее. Еще. Стоп.

Бомбы угодили прямо в машины. Вспыхнул пожар, окрасив облака и землю в багровый цвет.

На обратном пути Ира вела самолет в облаках. Как я ни старалась, но земли разглядеть не могла. На нашем пути лежал горный хребет. Вся Сунженская долина и наш аэродром были закрыты. Нужно было что-то предпринимать.

— Что будем делать? — спросила Ира. — Скоро горы. Где мы сейчас?

Я не могла сказать точно где. Но спуститься ниже нужно было во что бы то ни стало. Решили бросить осветительную бомбу в один из слабых просветов в облаках. Вслед за ней спустились немного ниже и уже потом, когда она погасла, вдруг заметили внизу огонек.

— Фара! Наташа, это фара на дороге!

Ира стала смело снижаться в ее направлении. Вскоре облака оказались выше нас, и мы выскочили на речку. Это была Сунжа. Ира вела самолет низко-низко вдоль русла реки. Так мы проскочили через ущелье между хребтами и вышли к аэродрому. Нас ждали: самолет наш сел последним.

На Северном Кавказе Ира Себрова совершила более двухсот пятидесяти боевых вылетов. На ее счету — поврежденные переправы и железнодорожный состав, вражеские автомашины и боевая техника, склад с горючим под Малгобеком. В ноябре 1942 года Ира Себрова получила первую награду — орден Красного Знамени.

Ира летала много и умело. Она выводила самолет невредимым из самых сложных ситуаций. Мы с ней считали, что нам везло. В самом деле, ведь мы летали на самолете под номером 13. Как-то раз инженер эскадрильи Татьяна Алексеева предложила:

— Слушай, Иринка, а не сменить ли тебе номер машины? Живо нарисуем какой-нибудь круглый номер на хвосте. Все-таки чертова дюжина...

— Ну не-ет, — протянула Ирина улыбаясь, — наша машинка нас не подведет.

Когда мотор на нашем самолете отработал свой ресурс, весь экипаж, оказавшийся «безлошадным», был отправлен в Хачмас, где располагались полевые авиационные мастерские (ПАМ). Ира, захватив механика Валю Шеянкину и меня (мы обе уселись в задней кабине), полетела к Каспийскому морю. Этот наш полет (а мы были первым экипажем, который полетел на ремонт) положил начало дружбе нашего полка с ПАМом, который почти всю войну ремонтировал наши самолеты. И начальник ПАМа, полковник Бабуцкий, и технический состав мастерских относились к нашим девушкам с большим уважением и симпатией. Самолеты, отремонтированные ПАМом, никогда нас не подводили.

Для Иры этот полет был знаменательным: здесь она встретилась со своим будущим мужем — техником Александром Хоменко.

Когда Ира красиво посадила самолет на небольшую площадку возле мастерских, к ней первым подбежал высокий мужчина с черными, как смоль, усами, похожий на цыгана: загорелое лицо, нос с горбинкой, живые веселые глаза.

— Здравствуйте, девушки. Вы откуда же такие явились?

— Спустились к вам с неба, — засмеялась Ира.

— Ну, тогда добро пожаловать. — И, покрутив черный ус, он приложил руку к козырьку.

Саша оказался очень общительным, веселым парнем. Потом мы узнали, что у него золотые руки. Он любил работать и все умел. Когда наши летчицы возвращались в полк на своих «птичках», отлично отремонтированных и выкрашенных под мрамор, мы знали, что это дело его

РУК-

Однажды Саша прилетел к нам в полк и от имени ПАМа передал полку прекрасно сделанный памовцами самолет.

— Наш ПАМ в знак дружбы и уважения к вашему полку дарит вам самолет, который мы собрали из запчастей,— сказал Саша.

Самолет мы назвали «Комсомолкой». Он был вручен лучшему комсомольскому экипажу: летчице Тане Макаровой и штурману Вере Велик.

Время шло, и наконец мы дождались дня, когда пришел приказ перелетать на новую точку — вперед. После разгрома на Волге гитлеровские войска начали отступать с Кавказа. Теперь мы часто перебазировались с одной площадки на другую, каждую ночь получая задачу: бомбить отступающего противника.

Отходя с Кавказа, немецкие войска оказывали слабое сопротивление, и мы без труда бомбили колонны автомашин и техники, двигавшиеся по дорогам с включенными фарами.

По-прежнему Ира была моим командиром. В одну из боевых ночей мы с ней удачно сбросили бомбы в самую гущу машин, на перекрестке шоссейных дорог под Минеральными Водами. Ира неслышно планировала до высоты четыреста —- пятьсот метров.

— Пора. Выдержи курс поточнее, Иринка.

Раздались взрывы. Самолет тряхнуло волной. Бомбы разорвались прямо на дороге. Вспыхнул пожар. Создалась пробка, движение остановилось.

— Эх, еще бы хоть парочку бомб! — с сожалением сказала Ира и, круто развернувшись, взяла курс на аэродром. Нужно было спешить, чтобы успеть слетать еще раз до рассвета. Словно услышав Ирины слова, кто-то из наших девушек отбомбился точно по машинам.

Двигаясь вперед за наступающими войсками, наш полк дошел до Кубани. На большом, настоящем аэродроме (а не на случайно выбранной площадке) в станице Пашковская, под Краснодаром, мы разместили свои ПО-2 в капонирах.

Отсюда Ира десятки раз летала бомбить гитлеровцев под Новороссийском и на «Голубой линии» — укрепленной оборонительной линии фашистов.

Летала Ира уже не со мной, а с другими штурманами — Галей Докутович, Катей Доспановой, позднее с Лидой Целовальниковой. Я же, переучившись на летчика, по-прежнему оставалась вместе с Ирой. Меня назначили летчиком в звено, которым она командовала. За то время, пока я летала с ней (а мы с ней триста пятьдесят раз летали на задания), я многому научилась у нее — Ира была прекрасным инструктором.

Мы по-прежнему дружили. И хотя летали на разных самолетах, я всегда знала, где в тот или иной момент находится Ира, что она делает.

Как-то раз мне показалось, что Иру сбили зенитки. Это было летом 1943 года, вскоре после той ночи, когда наш полк потерял сразу четыре экипажа. Ира в то время заменяла командира эскадрильи Дину Никулину, которая лежала после ранения в госпитале. Получив задачу выделить два экипажа для полета на разведку с бомбометанием по выбранной цели, Ира решила лететь сама со штурманом Женей Рудневой, а вторым экипажем назначила меня и штурмана Полину Гельман.

Пролетая по заданному маршруту и отмечая все огневые средства, которые нам встречались, мы с Полиной вдруг увидели, как впереди взметнулись в небо лучи прожекторов и схватили самолет ПО-2. «Ира!»— подумала я. Начался обстрел. Трассы пуль, казалось, пронзали Ирин самолет насквозь. Стреляли крупнокалиберные пулеметы, били зенитки. Самолет кувыркался в воздухе, пытаясь выйти из лучей.

Увеличив скорость, я на полном газу лечу прямо к Ире. У меня еще были бомбы. Вот самолет уже совсем близко. Я вижу, как Ира скользит, пикирует, бросает самолет в стороны, уходя от огненных трасс. Но вот под крылом моего самолета уже зеркало прожектора, рядом с ним — пулемет. Пора! Полина нажимает рычаги — бомбы летят вниз. Тут же гаснет прожектор.

И вдруг я вижу, как круто пикирует Ирин самолет,— мне кажется, что он падает, и я теряю его из виду. Вышел из лучей или сбит? Этот вопрос мучил меня весь обратный путь. Мне казалось, что самолет ползет, как черепаха, хотя летели мы на максимальной скорости. Когда мы сели, Ира еще не возвратилась. Но вот садится самолет. Мы с Полиной бежим к нему и на ходу вскакиваем на плоскость.

— Ира! Женя!

Да, это были они, целые и невредимые. Ира и Женя вышли из самолета и спокойно, как всегда, доложили командиру полка Бершанской о выполнении задания.

В июле 1943 года в жизни Иры Себровой произошло большое событие: она была принята в члены КПСС. В этот день она летала с особенным подъемом.

Наступила осень 1943 года. Вместе с другими экипажами, выделенными для боевой работы под Геленджиком, Ира Себрова принимала участие в уничтожении немецких войск в районе Новороссийска. Взлетая с небольшой площадки на самом берегу моря, она брала курс на Новороссийск. Внизу, под крылом самолета, чернела вода. Справа темной грядой тянулись горы.

Полеты были напряженными. Меняющиеся воздушные течения то прижимали самолет к воде, то подбрасывали его вверх. Несколько десятков боевых вылетов сделала Ира в этом районе.

Когда наши войска прорвали «Голубую линию» и сбросили гитлеровцев с таманской земли, полк обосновался в небольшом рыбачьем поселке недалеко от Темрюка. Отсюда в течение нескольких месяцев (с октября 1943 года до апреля 1944 года) мы летали на Крым.

Ире, одной из лучших летчиц полка, поручали сложные задания. Она участвовала в оказании помощи небольшой группе наших войск, отрезанной в Эльтигене, летала в море на поиски затерявшихся в шторм катеров, на разведку, бомбила противника под Керчью.

В одном из боевых вылетов Ирин самолет был подбит. Мотор, поврежденный осколком снаряда, остановился, когда Ира находилась еще над территорией противника.

— Придется садиться на вынужденную, — сказала Ира Вине Реуцкой, совсем еще молодому штурману, только недавно начавшей летать.

— Как... садиться?—упавшим голосом спросила Нина. — Где?

— Тут, в Крыму,— ответила Ира.

Не могло быть и речи о том, чтобы пытаться перетянуть через Керченский пролив. Ира планировала, держа курс на восток. «Дотянуть бы только до своей территории»,—думала она, а вслух сказала, чтобы успокоить Нину:

— Ничего, все будет в порядке.

Линию фронта она пересекла, уже значительно потеряв высоту. Сесть на искромсанном снарядами небольшом плацдарме, отвоеванном нашей пехотой под Керчью, было нелегкой задачей. Ира это знала.

Небо на востоке постепенно светлело. Скоро должен был наступить рассвет. Но внизу все казалось одинаково темным, как ни старались Ира и Нина рассмотреть землю, чтобы выбрать площадку для посадки. Все-таки Ира наметила место, которое казалось ей наиболее подходящим.

Самолет приближался к земле.

— Ракету!— скомандовала Ира.

Нина быстро выстрелила белую ракету, потом другую. Но и это не помогло: по-прежнему впереди ничего нельзя было рассмотреть. Ира все внимание сосредоточила на том, чтобы посадить самолет и вовремя уклониться от возможного препятствия. И когда земля была уже совсем близко, впереди вдруг выросла темная масса.

— Гора! — крикнула Нина.

Самолет стукнулся колесами о землю, пробежал немного и, резко затормозив, уткнулся носом в землю. Выбравшись из самолета, девушки увидели рядом подбитый танк со свастикой, спутанные клубки колючей проволоки, столбы с проводами. Чуть подальше — наш разбитый истребитель. Земля была изрыта воронками от снарядов и бомб.

Ира и Нина переглянулись и ничего не сказали друг другу. Трудно было поверить, что здесь можно было посадить самолет и остаться целыми. Рассвет уже наступил, когда девушки добрались до переправы через Керченский пролив. Небольшой катер, увозивший на другой (таманский) берег раненых бойцов, спешил отплыть. Ожидали бомбежку: немцы прилетали регулярно каждое утро. Девушки с трудом уговорили начальника переправы взять их на переполненный катер. Не прошло и десяти минут, как над головой загудели самолеты. Катер не успел причалить, а вниз уже полетели бомбы. Высадившись на берег, Ира и Нина переждали бомбежку, укрывшись в воронке от снаряда. Потом пешком и попутными машинами добрались в полк.

Много раз еще летала Ира бомбить немецкие войска под Керчью и каждый раз искала глазами то место, где посадила подбитый самолет.

Зимой 1944 года Ира ездила на десять дней в отпуск. Она побывала в Москве и в родной деревне Тетяковке, где оставались отец и младшая сестра Клава. Там Ира узнала о том, как умерла ее мать.

И вот Ира снова в полку. Мы бродим с ней по песчаному берегу. Над серым неспокойным морем проносятся свинцовые тучи. Она рассказывает мне о своей поездке, о Москве, о маме...

— Немцы были в деревне недолго, их быстро оттуда выгнали. А мама умерла...

Ира рассказывает медленно, словно думает вслух. Тонким прутиком она чертит какой-то рисунок на мокром песке. Линии быстро исчезают, размываемые водой.

— Наверное, она и сейчас была бы жива... Они у всех отбирали теплую одежду. А с нее силой стащили валенки... У мамы было больное сердце...

Ире больше не хочется говорить. И я молчу тоже. Да и на полеты пора. Мы медленно поднимаемся по узкой тропинке в поселок...

В апреле началось большое наступление на Крым. Апрель — май мы двигались вперед. Вместе с другими летчицами Ира бомбила отступавшие вражеские войска на крымских дорогах, под Феодосией, Балаклавой, Севастополем.

После освобождения Крыма полк участвовал в операциях по разгрому гитлеровских войск в Белоруссии, затем в Польше и, наконец, в самой Германии.

Ира Себрова со своим штурманом Лидой Целовальинковой летала на уничтожение немецких группировок, так называемых котлов, бомбила немецкие войска под Белостоком, Варшавой, Штеттином, на Немане, Висле и Одере.

Не раз Ире приходилось попадать в трудные условия, под обстрел, садиться ночью вынужденно на подбитом самолете.

В одну из боевых ночей Ира и Лида, выполнив задание, возвращались на свой аэродром.

— Погода что-то портится, — сказала Лида, — и ветер изменился: сносит нас теперь влево.

Вскоре пошел густой снег. Ориентироваться стало невозможно. Ира продолжала лететь с курсом на аэродром. Но кончилось расчетное время, а снег не переставал, и все вокруг было закрыто пеленой. Девушки не видели, когда они пересекли Вислу. Горючего в баке оставалось совсем мало, когда Ира сказала:

— Что ж, будем садиться!

Четыре раза пробовала Ира сесть, но каждый раз у самой земли перед самолетом вставало какое-нибудь препятствие — лес, столбы с проводами, деревья. Наконец на пятый раз она посадила самолет. И тут же могор стал: бак был пуст.

Пришла весна 1945 года. Война приближалась к концу. В воздухе пахло победой. Остались позади Висла и Одер. Последние свои боевые вылеты экипажи полка совершали, летая из района Ной-Бранденбурга на порт Свинемюнде, откуда эвакуировались на кораблях немецкие войска.

Оставались считанные дни до победы. Пал Берлин. На следующий день после взятия немецкой столицы Ира и я, летая днем, уклонились от своего маршрута и полетели смотреть Берлин. Огромный город, весь в развалинах, окутанный дымом, лежал внизу. Во многих местах догорали пожары. Снизившись, мы развернулись над Бранденбургскими воротами, покружили над рейхстагом. Парой пролетели низко-низко над флагом Победы.

Да, это был Мир, долгожданный Мир, к которому Ирина Федоровна Себрова пришла дорогой подвига, совершив тысячу восемь боевых вылетов.