Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

Подпольная паспортистка

Через Винницу от вокзала гнали колонну советских военнопленных. По обеим сторонам колонны метрах в десяти — двадцати один от другого шли немцы-конвоиры.

Как только показалась голова колонны, Ляля бросилась к стене какого-то дома и прижалась к ней спиной. «Вэк! Вэк!» — покрикивали впереди шедшие конвоиры, отгоняя одиноких прохожих... Изможденные, заросшие грязной щетиной, раненые и голодные люди еле переставляли неги. У Ляли сердце сжалось. Ведь совсем недавно и она едва выбралась из грязной ямы концлагеря.

Немного больше полугода назад студентка Московского университета Ляля Ратушная добровольно ушла на фронт, в первых боях была ранена и попала в плен. Она прошла через кровь и унижения, видела такое, что своим глазам не хотелось верить. Вспомнила свой первый неудачный побег и второй, более удачный, когда чуть не замерзла под ледяным дождем, потому что избегала всех, как затравленный зверек.

Теперь Ляля смотрела на бесконечный поток жалких теней в серых шинелях и снова как бы переживала уже однажды пережитое. Колонна тянулась долго. Лялю колотила дрожь. Мартовский ветер проникал до костей. Наконец колонна прошла. И Ляля Ратушная направилась домой.

Уже второй месяц ходит Ляля по Виннице, посещает знакомых, довоенных друзей в надежде найти тропинку в подполье. А после сегодняшней встречи с пленными ей стало просто невмоготу.

Подходя к своему дому, она почти столкнулась с Игорем Войцеховским и очень обрадовалась. Но откровенности не получилось. Они задавали друг другу обычные, ничего не значащие вопросы: как живешь, где работаешь, есть ли паспорт... Ляля знала, что еще минута, и Игорь уйдет, и она решилась:

— Игорь, я в отчаянии! Помоги мне связаться с людьми, которые не смирились...

Он окинул ее насмешливым взглядом и сказал:

— Вы, Лариса Ратушная, как будто дорогу на улицу Депутатскую спрашиваете. Кстати, который час? Я жду товарища.

Она поняла, что разговор окончен. Это было очень обидно. Когда она работала в школе пионервожатой, Игорь учился тогда в десятом классе и был секретарем комсомольской организации.

«И зачем мне было напролом лезть? Какой конспиратор станет иметь дело с таким несерьезным человеком, как я?» — думала Ляля.

Но через неделю Игорь сам пришел к ней домой. Они вышли на заснеженный берег Буга. Игорь, подняв от ветра воротник осеннего пальто, чуть горбился и, разговаривая, не поворачивал к ней лица.

— Люди, которых ты ищешь, согласны дать тебе работу. Вот здесь бланк биржи труда с печатью. Ее надо скопировать. Ты в школе, кажется, отлично чертила...

— Кто эти люди? Когда вам нужно? — встрепенулась она.

Первый вопрос он пропустил мимо ушей.

— Когда успеешь.

— Завтра.

Всю ночь просидела она над печатью. А на следующий день Игорь Войцеховский с небольшим свертком в кармане, который ему передала Ляля, спешил на Депутатскую улицу.

Здесь, рядом с домиком Коцюбинского, за небольшим палисадником стояло здание библиотеки имени Н. К. Крупской. Ею заведовал Иван Васильевич Бевз, который был оставлен обкомом партии для подпольной работы.

Иван Васильевич встретил Игоря, как всегда, мягкой улыбкой. Поздоровавшись, Игорь разделся, подсел к столу, и оба склонились над бланком с подделанной Лялей печатью. Долго, придирчиво рассматривали, сверяя с оригиналом.

— А ты знаешь, для первого раза да за такой срок недурно. Назвать «железным» такой документ нельзя, но при случае ночью предъявить патрулям или полицаям можно.

— Я знал, что она упрямая, — сказал Игорь, — только смущала ее горячность, в подполье таким трудно бывает.

Иван Васильевич рассмеялся.

— Вот что, дай ей немного листовок. Если у нее избыток энергии, пусть ночью поработает. И спроси, какие инструменты и материалы нужны, чтобы могли мы это дело солидно наладить. Чтобы любую печать, штамп могли быстро сделать. Нам нужны будут справки об освобождении от угона в Германию, пропуска, документы для пленных... может быть, даже требования и накладные для получения продуктов. Очень много документов потребуется. Пусть нарисует, вычертит, даст размеры инструментов. А мы изготовим...

На пороге появилась сотрудница библиотеки, заглянула в кабинет и тут же снова закрыла дверь.

— Тебе пора, — сказал Иван Васильевич, — иди в эту дверь...

Подпольщикам удалось под видом каких-то бланков отпечатать большую партию листовок в типографии профашистской газетки «Вiнницькi вiстi». Часть из них Игорь принес Ляле.

Она положила в сумку банку с клеем, кисть, пачку листовок и осторожно, стараясь не разбудить маму и тетю, вышла из дому. Скоро будет светать. Как всегда весной, перед рассветом особенно остро пахло березовым соком, талым снегом и чуть слышно мокрой землей. Ляля побежала по пустынным улицам.

Остановилась, поправила чулок, осмотрелась и одним движением наклеила листок на фонарный столб возле магазина. Сразу же как будто ветром понесло ее дальше по улице. Ляля выбирала места, которые днем многолюдны. Жуткое и радостное ощущение испытывала она, наклеивая листовки на афишной доске у кинотеатра, на дверях магазина, на каменном столбе у входа в парк...

Домой прибежала радостная, сияющая, впервые за месяцы оккупации чувствуя себя сильной и нужной.

Через несколько дней ей принесли стопку паспортов, в которые надо было вклеить другие фотокарточки, поставить соответствующие штампы. Едва получив работу, Ляля запиралась в комнатке, завешивала одеялом окно и работала, забывая поесть, не разгибаясь. Кто-то другой, получив эти документы, освобождал пленных из концлагерей, устраивал на железную дорогу нужных людей, передавал пропуска партизанам. Она олицетворяла собой тщательно законспирированную лабораторию, где можно было заказать (через Игоря) любой документ.

Сами подпольщики очень мало знали о том, сколько хлопот доставляют они фашистам. Ведь из Винницы немцы хотели сделать «кляйнер Берлин» — маленький Берлин. Для Гитлера на Восточном фронте поспешно строили ставку в нескольких километрах от Винницы.

Но, по признанию самих гитлеровцев, в районе объекта «Вервольф» ими было зарегистрировано 1340 актов сопротивления советских людей! Ни одного дня они не жили спокойно, ни одного дня советская Винница не была маленьким Берлином.

Сотни подпольщиков были расстреляны, замучены в концлагерях и тюрьмах, погибли целые группы, о которых мы знаем совсем немного. Но каждый год отыскиваются все новые и новые документы их героической борьбы.

Подпольщики были разбиты на пятерки, в целях конспирации никакого прямого общения между пятерками не было. Но Ляля, в силу своей профессии подпольной паспортистки, знала по именам очень многих., Ее все чаще использовали как связную. Вместе с Васо Осикишвили она налаживала работу среди военнопленных.

Их приводили на работу в город без строгой охраны. Десяток пленных — один часовой. Они разбирали развалины, расчищали дороги. Бежать тут было почти невозможно. Заметив отсутствие одного, конвоир поднял бы тревогу, квартал или целый район были бы оцеплены в течение нескольких минут. Да и куда в городе деться пленному без документов, в оборванном концлагерном обмундировании? Но уйти из поля зрения часового на несколько минут можно было.

Васо этим пользовался. Стоя в стороне, он уже не первый раз вел беседу с одним военнопленным — тоже грузином. Васо инструктировал, выслушивал отчет товарища о проделанной в лагере работе и был недоволен. По его мнению, товарищ уже потерял много дней, а сделал еще так мало. В любой день его могут перевести на работу в другое место, и связь оборвется. Васо рассердился.

— Раздевайся! — сказал он. — Раздевайся! Ну, что ты смотришь? Надевай мое! Я надену твое. Я сам пойду в лагерь!

Это отчаянное решение, между прочим, было основано на тонком расчете. Для немца все грузины или большинство их — на одно лицо. Часовой не заметил перемены. Выводил из лагеря смуглого оборванного человека и вел в лагерь (среди других) смуглого оборванного. Товарищ Васо ушел в его одежде, с его документами по указанному Васо адресу.

В течение трех дней Осикишвили подготовил в лагере группу, устроил побег, и Ляля Ратушная проводила всех бежавших в партизанский отряд.

А винницкое подполье росло. Одни уходили в леса, другие только появлялись в городе и нащупывали связи. В организацию все время шел приток новых людей.

Но в этом же была и опасность. Часто вольно или невольно приходилось пренебрегать конспирацией.

16 июля 1942 года были арестованы Бутенко и Войцеховский. На следующий день явились за Лялей. Но дома ее не застали. Ее мать, Наталья Степановна, рассказывает, что, увидев подъехавшую к дому автомашину и солдат, она схватила портфельчик дочери и сунула его далеко в печь, к самому дымоходу.

Это решило многое. В стареньком ученическом портфельчике была «походная мастерская». Там хранились все инструменты для подделки печатей, цветные чернила, тушь, всегда были три — пять различных бланков, иногда и с заготовленными Лялей подписями больших начальников...

Лялю арестовали двумя часами позже. Она не знала, что предъявят ей в качестве обвинения, и терялась в догадках. В гестапо ее посадили напротив гауптмана. Тот, выдержав мучительную длиннейшую паузу, сказал:

— Рассказывай!

Ляля спокойно посмотрела на него и, не задумываясь, в ту же секунду ответила:

— Спрашивайте!

Гауптман, видя, что его психологическая пауза не дала абсолютно никакого эффекта, со злостью вскочил:

— Ты нам рассказывай о своей подпольной работе, о своих сообщниках.

Что ей теперь бояться — страшнее этой комнаты уже ничего не было. Здесь даже о смерти многие могли только мечтать. Ляля тоже рывком встала со стула и крикнула:

— Вы что, с ума сошли?! Какие сообщники? Я не понимаю!

Она нервно прошла к окну, повернулась, прошла к двери... Гауптман изумленно смотрел на нее, прогуливавшуюся перед его носом, а лицо его наливалось кровью.

— Сесть! — рявкнул он.

Ее больно толкнули в бок и заставили сесть.

— Ты не знаешь, как вести себя в гестапо?

— А откуда мне это знать?

Наконец гауптман вынул из стола... ее собственный паспорт. Ляля мгновенно все поняла. Она знала об аресте Бутенко и Войцеховского. А именно им она передавала пачку выправленных ею паспортов для бежавших военнопленных. Печати и подписи сверяла по своему собственному паспорту и... отдала нечаянно его с остальными. «Значит, при аресте у кого-то из них нашли мой паспорт. Если бы это — все, что у них есть против меня!»

— Ах, пан гауптман, простите меня! Третьего дня я потеряла паспорт и до сих пор не заявила об этом. Все думала, что найду его...

А в городе продолжались аресты. Допросы велись круглые сутки. Несколько раз вызывали и Ратушную. Ее жестоко пытали. Но она каждый раз, не забывая поправить волосы над посиневшим лицом, искренне недоумевала и возмущалась: «Что вам от меня надо? Возьмите штраф за утерю паспорта!». Ей устраивали очную ставку с Игорем, с Ваней Бутенко. Ваня Бутенко, как Ляле стало известно позже, заявил на допросе, что ее паспорт он нашел на улице.

Лялю бросили в тюрьму. Потом, через несколько месяцев, пройдя через все ужасы фашистских застенков и вырвавшись на волю, она рассказала обо всем своей матери. Этот рассказ оставил в сердце матери глубокие, незарастающие рубцы. И сегодня, рассказывая о тех днях, Наталья Степановна волнуется так же, как волновалась четверть века назад...

Лялю Ратушную перевели в концентрационный лагерь в Гнивань. Находившиеся там заключенные были обречены на медленное умирание от холода и голода. В одном из писем матери Ляля рассказывала, как надзиратель вздумал заставить женщин вымыть в бараке пол. В результате небольшое пространство между нарами превратилось в каток. Так до весны по углам и оставался лед.

Наталья Степановна ездила в Гнивань, возила дочери передачи, за взятку часовые разрешали передать записку. Ляля по возможности старалась не расстраивать мать. Но в одном из ее писем есть такие слова:

«В романе Вилли Бределя «Испытание» герой говорит: «Слава всему, что придает мужество». В этом смысле можно сказать: слава Гниваньскому концлагерю!»

Накануне 1 мая 1943 года за крупную взятку охраннику Лялю удалось вырвать из концлагеря. Возвратившись в Винницу, она сама побеспокоилась о том, чтобы изготовить себе «железные» документы и вместе с оставшимися в живых товарищами лихорадочно принялась за восстановление разгромленного подпольного центра.

Так уж в силу своего общительного характера, обстоятельств, своей невольной осведомленности (подделывая документы, она часто знала, для кого они предназначены) Ляля стала связной. Она то появлялась в лесу в партизанском отряде имени Ленина, то организовывала встречу руководителей разрозненных подпольных групп.

Погиб в застенках гестапо Иван Васильевич Бевз, погиб Ваня Бутенко, Игорь Войцеховский, погибли десятки других, известных Ляле лишь по именам и фамилиям. Но подполье действовало.

... Утром по городу в сторону базара идут с бидонами и котомками люди. Идет в толпе и молодая женщина с пятилитровым бидоном за спиной и большой корзиной перед собой. Бидон и корзина связаны тряпкой. Женщина остановилась, чтобы поправить на плече тряпку, осмотрелась и свернула в переулок, прижимаясь ближе к заборам, быстро пошла куда-то на другую улицу.

На улице Фрунзе она остановилась у дома № 8 и спросила у стоявшей на крыльце женщины:

— Скажите, здесь живет мастер по дереву Тарас? Мне сказали: Фрунзе, 8.

— Здесь. Только улица теперь называется именем Мазепы.

Женщина вошла во двор. Возле сарая мужчина сколачивал небольшую дверцу для собачьей будки.

— Здравствуйте! Вы — Тарас-плотник?

— Да, я Тарас-плотник, ценный работник! — он поднял лицо и приветливо улыбнулся.

— Меня прислал к вам сосед.

— Дядя Саша?

— Он самый. Просил бидончик творожка вам передать.

Плотник — Тарас Кузьмин — осмотрелся по сторонам, взял бидон и уже серьезно спросил:

— Хвост за собой не видели?

— Нет. Вроде прошла незаметно.

Тарас взял дверцу от собачьей будки, приподнял фанерную обшивку (дверца оказалась двойной, под обшивкой была заготовлена примитивная наборная касса) и высыпал туда из бидона типографский шрифт.

— Спасибо за творожок! — улыбнулся на прощание Тарас. — Приходите за пирогами.

Ляля подхватила кошелку и пошла. Теперь — действительно на базар.

Так Ляля перенесла основную часть шрифта для подпольной типографии «Украина», которая действовала успешно до освобождения.

Связи, знакомства, приобретенные и в тюрьме, и в старом подполье, и в возрожденном вновь центре, делали Лялю подчас незаменимой связной. Она не вела никаких записей, но была своего рода справочным бюро подпольщиков.

В последние дни оккупации Ляля Ратушная не ночевала дома. Она забегала иногда на минутку днем, и то лишь убедившись, что в доме и вокруг нет ничего подозрительного.

Новые люди в подпольном центре — Тетеревский, Азарашвили, Кочетов — загружали ее работой. Приходилось быть особо осторожной. А под городом уже гремели советские пушки.

18 марта она пришла в медицинскую библиотеку. Девчонка-уборщица, которая и жила тут при библиотеке, частенько пускала Лялю на ночь, и они грелись рядом на узенькой постели.

Девочка обрадовалась Лялиному приходу. В городе рвались снаряды, в Замостье шли уличные бои. Ей одной страшно.

— Утекли фрицы! — громко говорила девочка, радуясь, что есть кому это сказать.

— А я с голоду сейчас умру. Не доживу до прихода наших, — шутила Ляля.

— Хлиба нема! — пожала плечами девочка. — А от буряк, трошки картопли...

— Так мы ж богачи! Сейчас борщ сделаем. Соли найдешь?

В это время в дверь постучали. Девочка выбежала в коридор.

— Кто там? — спросила у нее Ляля.

— Вас якийсь чоловик спрашивае... — сказала девочка, входя в комнату.

Ляля вышла в коридор. И в это время девочка услышала два выстрела. Что-то упало. Хлопнула входная дверь...

Девочка метнулась к двери и увидела, что на пороге лежит Ляля. Человека, который ее спрашивал, и след простыл.

Ляля не дождалась прихода наших. На следующий день ее хоронили со всеми воинскими почестями. Вошедшие с Красной Армией в Винницу партизаны несли ее на руках. Была весна, светило солнце, суровое; с черными от ветра лицами партизаны бросали на могилу Ляли Ратушной сон-траву, подснежники, которые еще под снегом готовили приход весны, и красные прутья с пушистыми сережками.

Партизанам не привыкать было хоронить товарищей. Казалось, что вместо сердец у них должны были образоваться в груди гранитные глыбы. Но у могилы Ляли Ратушной их черные лица были особенно суровы. Тяжело хоронить друга. Еще тяжелее хоронить отважного, умного, бывалого друга с чистой душой. Еще тяжелее хоронить его, когда вокруг весна и ликующая радость освобождения. Но особенно тяжело знать, что ходят еще по земле враги, которые не могли допустить, чтобы этот друг дожил до светлого дня освобождения. Она могла дать истинную оценку кое-кому из тех, кто после войны стал рядиться не в свою одежду...

... Осенью 1966 года в городе Бар Винницкой области судили предателей, чьи руки были обагрены кровью патриотов. Вполне возможно, что среди них был и тот, который 18 марта 1944 года стрелял в Лялю Ратушную.