Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»
Комсомолка с Нарвской заставы
I.
В Ленинградском Дворце пионеров висит портрет девушки с косичками. Юное, почти детское лицо с ямочками, пухлые губы, открытый, высокий лоб и ясные, лучистые глаза... Это Герой Советского Союза комсомолка Зинаида Мартьяновна Портнова. Слава о подвигах, совершенных ею в годы Великой Отечественной войны, разнеслась не только по всей нашей стране, но и далеко за ее рубежами.
Война застала Зину и ее младшую сестренку Галю в Волковыске, у тети, где они проводили летние каникулы.
Фронт откатывался все дальше на восток. Вместе с частями уходили на восток и жители.
Тетя, Ирина Исааковна Езовитова, довезла ребят до Витебска. Дальше ехать было нельзя. Хотя железная дорога на Ленинград и Полоцк еще не была перерезана, но движение почти прекратилось: все было забито войсками.
Оставалось одно: отправиться в деревню Зуи, что вблизи станции Оболь, к бабушке Ефросинье Ивановне Яблоковой. Не близко это от Витебска— семьдесят километров, но тетя надеялась, что она и дети найдут там пристанище.
Несколько суток они пробирались лесом в Зуи, Притащились усталые, измученные летним зноем.
Ефросинья Ивановна обрадовалась, что дочь и внучата хоть живы и здоровы — могло случиться и хуже. Радость озаряла ее доброе лицо и как бы разглаживала мелкие морщинки.
Уже через неделю Зина стала замечать, что к дяде Ване, который тоже застрял в Зуях, проводя здесь летний отпуск (он работал на Кировском заводе в Ленинграде), наведываются незнакомые люди. Держатся они странно: ни во что не вмешиваются, ни с кем, кроме него, не разговаривают. «Кто такие?» — недоумевала девушка.
Бабушка знала, зачем к сыну приходят гости, и тревожно переживала это, но не показывала виду. «Люди подымаются на лютого ворога. Разве скажешь им что супротив?»
Как-то раз зимней ночью в окно тихо постучали три раза. Дядя Ваня быстро поднялся (он спал на полу), набросил на плечи ветхий кожушок, сунул ноги в валенки и поспешил в сени. Вернулся он в комнату не один: следом шел человек в полушубке.
— Осторожней, Борис, не задень малышей, — донесся до Зины шепот.
Незнакомец разделся и улегся на полу рядом с хозяином.
Уже совсем рассвело, когда сильный стук в дверь поднял всех на ноги. Кто-то ломился в дом и властно требовал:
— Открывай!
— Немцы! — голос бабушки был странно приглушен. Перекрестившись, бабушка стала спускаться с печи.
Все притихли в ожидании. Тетя Ирина смотрела на дядю Ваню и ночного гостя. Она, видимо, знала, кто он и откуда.
Волновалась за незнакомца и Зина. Она была уверена, что гитлеровцы рвутся в хату, чтобы схватить его. «Кто-то донес...»
Уходя с дядей Ваней во вторую половину хаты, гость улыбнулся Зине и сказал вполголоса:
— Не робей, воробей!
Затрещала дверь под тяжелыми ударами. В хату ворвались четверо солдат и коротконогий грузный ефрейтор, который потрясал в воздухе бумагой с рукописным текстом и, мешая русскую речь с немецкой, кричал на бабушку:
— Почему не открываль? Приказ коммандантий знаешь?
— Неграмотная я, пан офицер, — говорила дрожащими губами Ефросинья Ивановна. Повернувшись к дочери, она попросила: — Погляди, Ириша, что там намалевано.
Тетя Ира еще не успела сойти с места, как Зина была уже рядом с ефрейтором и читала вслух:
«Приказ коммандантий! Каждый, который у себя есть одна корова, сдай в семь часов один горшок с молоко, сдай в восемь часов стакан сметана. Или все сдай аккурат, или вашу корову забирайть. Коммандантий».
Ефрейтор высокомерно осмотрел присутствующих и приказал солдатам:
— Забирайть корову!
Те бросились выполнять приказ. Ефросинья Ивановна кинулась к буренушке.
— Не отдам!... У меня внуки... — Она показывала на плачущих малышей, сбившихся от страха в кучу.
— Марш с дороги! — вопил не своим голосом ефрейтор.— Я покажу тебе не выполняйть приказ армии фюрера. Буду стрелять!
Он вскинул карабин.
Галя от испуга закрыла личико трясущимися ручонками.
— Не бойся, Галенька, —ободряла ее Зина, сжимая дрожащие ручонки сестры. — Он только пугает...
В эту минуту фашист выстрелил. Ефросинья Ивановна упала на снег, хотя пуля и не задела ее.
Когда солдаты вышли за ворота, дядя Ваня и Борис выскочили во двор. Ефросинью Ивановну перенесли в хату, уложили в кровать.
Тетя Ира, стоя на коленях, опрыскивала водой посиневшее лицо бабушки. Галя и двоюродные братья стояли поблизости и плакали.
Вдруг бабушка открыла глаза.
— Живая! Живая! — одновременно смеясь и плача, закричала Зина.
Мужчины ушли во вторую комнату. За ними прошла и тетя Ира.
Зина услышала:
— Придется тебе устраиваться на работу.
— К немцам?
— Ну да. К кому же еще, чтоб их разорвало... — Голос дяди понизился, но Зина все же разобрала: — Приказ из леса...
Что говорилось дальше, Зина не поняла. До нее только донеслась фраза:
— Легче нанести удар!
Это сказал Борис. Девочка сразу узнала его голос.
Зине было неясно, о каком ударе он говорит, но зато ей стало понятно другое: «Дядя Ваня и тетя Ира связаны с лесом».
Она вошла во вторую половину хаты. Тетя Ира спросила:
— Чего тебе, Зиночка? Бабушке опять плохо?
— Нет. Я тоже хочу... выполнять задание. — Взгляд девочки был решительным.
— Какое задание?—Дядя и тетя переглянулись с Борисом. (Позднее Зина узнала, что Борис был комиссаром партизанского отряда).
— Из леса, — ответила Зина. — Вы думаете, я маленькая? Ошибаетесь!
— Ладно, девочка, получишь задание, — подумав, пообещал комиссар отряда, — но пока ни звука.
Борис еще раз оглядел Зину, словно видел ее впервые и хотел лучше запомнить. Он попрощался с ней за руку, по-взрослому, так же как с тетей Ирой и дядей Ваней, и через огород направился к лесу.
II.
Кто знает, как сложилась бы дальше судьба Зины, если бы не это ночное происшествие. Открытый разбой фашистов, выстрел в бабушку, беседа с человеком «из леса» — все это очень потрясло ее юное сердце и вызвало желание помочь партизанам в их борьбе. Это и привело ее в подпольную организацию «Юные мстители».
Секретарь подпольного комитета Фруза Зенькова спросила:
— Зачем вступаешь в организацию? — Повременив, добавила: — Расскажи коротенько про себя...
Зина постояла минуту в раздумье.
— Я из Ленинграда, — тихо сказала она. — Приехала в Белоруссию на каникулы и застряла. Живу у бабушки. Вы знаете, ребята, мою бабушку? В Зуях проживает. — Фруза кивнула головой: знаем, мол, знаем, говори... — Дома я училась в 385-й школе. Это за Нарвской заставой. Перешла в восьмой класс... — Она замолчала. Глаза ее стали вдруг грустными. — Отец мой работает на Кировском заводе. Давно, с 1913 года. Мать тоже работает... То есть работали до войны, а сейчас— не знаю... — Зина медленно проглотила горький комочек, подкатившийся к горлу, и негромко продолжала, обращаясь к Фрузе: — Ты спрашиваешь, зачем я вступаю в организацию? Я много думала об этом, ребята. Поверите, ночью долго не засыпала. Все думала, думала. Пусть меня ждет опасность, постоянная тревога. Не только за себя, а и за жизнь товарищей.
Ее приняли, и вскоре Зина вместе с другими юношами и девушками уже распространяла среди населения листовки, подпольные газеты, сводки Совинформбюро, собирала и прятала оружие, оставленное при отступлении советских частей.
Однажды секретарь подпольного комитета Фруза Зенькова вызвала Зину и Илью Езовитова.
— Вот что, ребята, — сказала Фруза. —Получайте на пару задание. Нужно узнать в Зуях и в поселке торфяного завода, какие там стоят части, сколько солдат. Сведения передадите связному лично.
Она сообщила пароль, время и место явки — урочище, что неподалеку от Ушалов. Тут же предупредила: если что изменится, то под поваленной березой будет закопана бутылка с запиской.
Илья и Зина продумали, как лучше действовать.
— Мне кажется, что узнать, какие в Зуях немецкие части, можно, если подслушать разговоры по радиотелефону, — поделился Илья своими соображениями. — Верно?
— Пожалуй, так, — согласилась Зина. — А как подслушать?
— Не беспокойся. В нашей хате помещается сейчас полевая радиостанция и телефон. В сенях лежат наши дрова. Я часто туда наведываюсь, за дровами. Если присмотреться да не зевать, кое-что можно узнать. Но как вот установить, сколько солдат? О таких вещах по телефону не передают.
Ребята сидели, задумавшись. Вдруг Зина вскочила:
— А знаешь, Илья, это я узнаю. На площади в поселке торфозавода два раза в неделю проводятся строевые занятия. Ты видел? Сгоняют почти всех солдат гарнизона. Вот я и сосчитаю.
— Идея, Зинка! Как я сам не догадался?
Собрав нужные сведения, Зина и Илья в назначенное время отправились в урочище. Илья бывал здесь много раз.
Ребята перешли деревянный мост через небольшую речонку, впадающую в Оболь, и, пройдя немного берегом, очутились на месте. Теперь надо было отыскать высокую сосну — условленное место встречи со связным. Нашли.
— Ну, Илюша, взбирайся наверх. Я тут подежурю,— предложила Зина.
Через несколько минут с вершины дерева раздался его голос: — Смотри, здесь большое гнездо. — Это был пароль.
Вслед за этим, как предупредила Фруза, должен был показаться человек и ответить: «Не трогай гнездо. Я сейчас полезу к тебе». Но никого не было.
Прождали больше часа.
— Может, вернемся, — занервничала Зина. — Заглянем сюда позднее.
— А вдруг прибежит связной? Что тогда? — возразил Илья.
Вспомнили про бутылку, о которой предупредила Фруза, и стали искать поваленную березу. Нашли березу, разгребли под ней землю и вынули бутылку с запиской: «Меняю квартиру. Если задержусь, ждите».
Они расположились на траве. Зина легла на живот, вытянув ноги и подперев руками подбородок. Она мысленно перенеслась в родной город, за Нарвскую заставу, думала о своих родных, отце, матери...
Прошло несколько минут. Зина глубоко вздохнула и вдруг, повернувшись, спросила:
— Илья! Скажи, что такое счастье? Мы, девушки, часто думаем о счастье, какое оно и где оно?
— Сча-а-стье? — переспросил Илья, растягивая слово.— Я думаю, что надо сделать для людей такое, о чем они и не мечтают. Как папанинцы на льдине.
— Ну и хватил тоже! На меньшее ты не согласен?
— И еще я думаю, — продолжал Илья, — счастье — это убить фашиста, хозяйничающего на нашей земле... Знаешь, Зина, прохожу я мимо отцовского дома, где теперь радиостанция, а внутренний голос меня спрашивает: «Ты видишь, Илья? Фриц обзывает тебя свиньей, а сам живет в твоем доме, ест твой хлеб. А пленных русских кормит дохлятиной, помоями». Разве такое стерпишь?
По вершинам деревьев пробежал сильный ветер. Зина глянула вверх.
— Слышишь, как шумит лес? Почему, не знаешь? А я знаю. Чует нашу победу. Да, да, не смотри на меня так. Скоро она придет...
— Какая ты, Зинка, мечтательница! — прищурившись, посмотрел на нее Илья.
— Я и не скрываю. Люблю помечтать. — Зина села.— Я думаю так: жизнь без мечты — вовсе не жизнь... Понимаешь? Я верю в нашу победу. Скоро придет... — повторила она.
— «Блажен, кто верует», — улыбнулся Илья.
— Я верю. А почему? Вот Ленинград. Отбил он штурм! Думаешь, пушки и доты помогли? Да, помогли. Но не одни они. Человек отбил штурм. Это главное.
— Понимаю, Зинок. И согласен. Прольется, конечно, кровь. Может быть, и наша кровь. Без этого нельзя. Но победу добудем.
Послышался троекратный свист. Ребята замолчали, насторожились. Илья в два счета взобрался на дерево, крикнул:
— Смотри, здесь большое гнездо! С болота ответили:
— Не трогай гнездо. Я сейчас полезу к тебе. Ветви кустов раздвинулись, и показался рослый мужчина. Зина узнала в нем партизана, который прежде держал связь с дядей Ваней.
— Что, заждались? Покажите-ка, что принесли, — связной сразу приступил к делу.
— Для начала неплохо, — одобрил он донесение. — Только почерк неразборчивый, будто курица набродила. Пишите яснее. Вопросов нет? Новое задание получите у Фрузы. Бывайте здоровы! Тороплюсь. — Он исчез так же мгновенно, как и появился.
Над урочищем опускался вечер. Становилось прохладно. Илья снял пиджачок и набросил его на плечи Зине. Они не торопясь направились домой.
III.
Как-то поздно вечером Зина сказала тете Ирине, работавшей официанткой в офицерской столовой:
— А у меня есть новость.
— Весточка из Ленинграда?
— Нет, другое. Завтра выхожу на работу.
— Куда?
— На офицерскую кухню.
— А что ты там будешь делать?
— Все, что прикажут: чистить картошку, мыть посуду... Ой, как хорошо, тетя! Буду вместе с тобой.
— Пожалуй, не совсем вместе, — поправила ее Ирина Исааковна. — Я работаю в зале. — Она беспокойным взглядом окинула Зину. — Об одном тебя прошу: будь осторожна! Ничего не позволяй себе без моего ведома.
— Не бойся, тетя! Я ведь не маленькая. Понимаю все, все.
Назавтра девушка пошла вместе с тетей на торфоза-вод. В одном из каменных зданий находилась кухня офицерской столовой. Отсюда пища через окошко подавалась в зал.
Под чистку картофеля было отведено отдельное помещение, без окон. Десять часов девушки сидели здесь не разгибая спины. Им даже не разрешали громко разговаривать.
Первое время Зина приходила домой совершенно обессиленная, едва добиралась до кровати. Но шли недели, и девочка начала привыкать. Ей казалось, что спина уже не так ноет, как раньше, да и руки стали проворнее.
Немцам понравилась маленькая русская девушка с косичками. «Дизе клейне руссише медхен ист гут», — говорили они про Зину. Ей одной разрешали вход в кухню. Она носила сюда воду, дрова.
Зина готова была тащить на кухню все, что угодно, лишь бы оказаться поближе к пищевым котлам.....
В день диверсии Зина заменяла заболевшую судомойку. Это облегчило ей доступ к котлам с пищей, хотя шеф-повар и его помощник зорко за ней присматривали. Зине даже показалось, что они догадываются о ее намерениях и потому торчат все время на кухне.
До завтрака сделать ничего не удалось. Зина с нетерпением ждала, когда начнется закладка в котлы продуктов на обед.
Официантки накрывали столы к обеду. Расставляли цветы, раскладывали на столах приборы. Несколько раз к Зине подходили за чистыми тарелками ее двоюродная сестра Нина Давыдова и тетя Ира. По грустному лицу Зины они поняли, что дело плохо. Надо ее выручать. Но как? Вызвать главного в зал — наиболее верный способ. Надо только придумать повод.
Начался обед.
Зина видела, как быстро заполнялась столовая. Офицеры занимали места за столиками. Официантки бегали на кухню и обратно, то и дело подбрасывали в окошко грязную посуду. Проворными руками девушка обмывала тарелки горячей водой, ополаскивала холодной и ставила ребром на полку сушиться.
За одним из столиков неожиданно поднялся шум. Очкастый офицер с прыщеватым лицом громко выговаривал Нине Давыдовой, что плохо поджарены котлеты.
— А при чем тут я? — со слезами в голосе спрашивала официантка. — За пищу отвечает главный повар.
Лицо Нины густо покраснело. Она неловко вертела на кофточке верхнюю пуговку.
— Позови его сюда! — потребовал офицер.
Ноги Нины еще никогда не бегали так быстро, как сейчас. Каких-нибудь несколько мгновений — и шеф-повар предстал перед прыщеватым обер-лейтенантом.
Зина осталась наедине с помощником главного, мешковатым и малоподвижным ефрейтором Кранке, готовившим вторые блюда. Пока он вертелся у плиты, где жарились котлеты, ей удалось незаметно приблизиться к котлу с супом.
— Эй, судомойка! Тарелки!—услышала она за своей спиной осипший голос Кранке.
На секунду у нее как будто отнялись ноги, и она чуть не упала. От котла Зина отошла разбитая, ослабевшая, думая только об одном, как бы не свалиться.
Диверсия стоила гитлеровцам более ста жизней офицеров и солдат.
У фашистов не было прямых улик против Зины. Боясь ответственности, шеф-повар и его помощник утверждали в один голос, что они и близко не подпускали к пищевым котлам девочку, заменявшую судомойку. На всякий случай они заставили ее попробовать отравленный суп. «Если откажется, — решили повара, — значит, она знает, что пища отравлена».
Но Зина сообразила, чего от нее добиваются. Она как ни в чем не бывало взяла из рук шеф-повара ложку и спокойно зачерпнула суп.
— Медхен, капут... капут!... — вскрикнул помощник повара Кранке.
Зина не выдала себя и сделала небольшой глоток. Вскоре она ощутила поташнивание и общую слабость.
— Гут, гут, — одобрил ее поведение шеф-повар, похлопав по плечу. — Марш нах хаузе...
С трудом Зина добралась до деревни Зуи. Выпила у бабушки литра два сыворотки. Немного стало легче. Здесь она и заночевала.
А спустя два дня, узнав, что на Зину есть донос, комитет переправил ее ночью с младшей сестренкой в партизанский отряд.
В отряде Зина стала разведчицей. Она участвовала в боях против карателей и в разгроме вражеских гарнизонов в Улле и Леонове. Девушка научилась отлично стрелять из трофейного оружия.
Несколько раз она побывала в Оболи, передавала подпольному комитету юных мстителей задания партизан, тол, мины, листовки, собирала разведывательные данные о численности и расположении частей гарнизона.
Юные подпольщики Оболи около двух лет вели мужественную борьбу против оккупантов: пускали под откос воинские эшелоны, взрывали электростанции, водокачки.
Долго и тщетно гестаповцы старались напасть на след юных мстителей. Наконец это им удалось. Бывший ученик Обольской школы провокатор Михаил Гречухин предал часть участников организации. Их расстреляли.
Командование партизанского отряда послало Зину в деревню Мостище, что вблизи Оболи, чтобы установить связь с подпольщиками, оставшимися в живых, но полицаи опознали ее и выдали гестапо.
IV.
Зину без конца возили к следователю гестапо лейтенанту Вернике. Узкоплечий немец разговаривал с ней то тихо, вкрадчиво, то кричал, ругался.
— Кто тебя послал в Мостище?
— Никто.
— Врешь! — крикнул он на русском языке почти без акцента. — Кто твои товарищи?
Зина молчала.
— Ты мне, свинья, заговоришь. Подойди ближе! Зина, не трогаясь с места, смотрела на Вернике глазами, полными ярости.
Лейтенант подал знак двум солдатам, стоявшим рядом с ней. Один из них ударил девушку по лицу. Зина пошатнулась, но не упала.
Солдаты схватили ее под руки и поволокли к столу.
— Слушай, Портнова, — сказал следователь тихо, чуть приподнявшись из-за стола. — Чего ты молчишь? Ведь ты не коммунистка, я уверен, и не комсомолка.
— Ошиблись, господин палач. Я — комсомолка,— Зина гордо выпрямилась.
Лицо лейтенанта передернулось, ноздри побелели. Вскочив со стула, он размахнулся и ударил Портнову кулаком в грудь. Девушка отлетела назад, ударилась головой о стену. Маленькая, худенькая, она тут же поднялась и, снова выпрямившись, стояла перед своими мучителями. Тонкими струйками текла по лицу кровь.
— Убрать! — крикнул Вернике солдату.
Ночью следователь докладывал начальнику гестапо:
— Портнова — такая же фанатичка, как те, которых мы прикончили. Не отвечает.
Капитан Краузе насмешливо ответил:
— Это она не хочет отвечать вам, лейтенант. А мне... Пришлите ее ко мне.
Когда в кабинет Краузе ввели Портнову, тот изумленно уставился на нее. «Но это же совсем ребенок», — отметил про себя начальник гестапо.
— Садись.
Зина села, ничем не выдавая своего волнения. Она быстрым взглядом окинула просторный, уютно обставленный кабинет, железные решетки на окнах, плотно обитые двери. «Отсюда, пожалуй, не убежишь».
На ломаном русском языке Краузе сокрушался о том, что с ней обошлись грубо и даже избивали. Он разыгрывал роль доброго дяди.
— Ах, как побледнела, как похудела, фрейлейн. Ей нужно мольоко, масло, белый хлеб, шоколяд... Фрейлейн любит шоколядные конфеты?
Зина молчала.
Краузе не злился, не кричал, не топал ногами, делая вид, что не замечает ее упорного молчания. Улыбаясь, обещал улучшить условия заключения.
Он приказал отвести ее не в тюрьму, а в комнату, находившуюся в здании гестапо. Ей принесли обед из двух блюд, белый хлеб, конфеты.
На следующий день утром Портнову снова вызвали к капитану.
С подчеркнутой вежливостью Краузе осведомился, как она себя чувствует в новой обстановке.
— Это все мельочь, — сказал он, не дождавшись ее ответа. — Один небольшой услюга, и ты идешь в дом, Скажи, кто твой товарищ, твой руководители?
Переждав минуту, гестаповец продолжал:
— Ты, конешно, сделаешь нам услюга. Да? И мы не будем в дольгу... Я знаю, в Петербурге, ну, по-вашему, в Ленинграде, у тебя есть мама, папа. Хочешь, мы везем тебя к ним. Это теперь наш город. Говори, не бойся...
А Зина молчала. Она хорошо знала, что ее родной город мужественно сражался с врагом.
За окном шумел осенний ветер. И скоро шум перерос в грохот: по улице шли фашистские танки.
Капитан, подойдя к окну, отдернул занавеску.
— Смотри, какие мы сильные! — гестаповец произнес это тоном победителя.
Потом, приблизившись к Зине, вытащил из кобуры пистолет, повертел его в руке и, ничего не сказав, положил на стол. Зина посмотрела на пистолет и подумала: «Разрядить бы в гада всю обойму».
Вдруг она почувствовала, что у нее перехватило дыхание, и отчаянная мысль, как молния, пронзила мозг: «А что, если?...»
— Ну-с, фрейлейн, — Краузе снова поднял, точно взвешивая, пистолет. — Здесь есть маленький патрон. Одна пуля может поставить точку в нашем споре и в твоей жизни. Разве не так? Тебе не жалько жизнь?
Он опять положил пистолет на стол. А русская девочка молчит, как будто не слышит его, не видит, не замечает.
На улице просигналила легковая машина и, резко затормозив, остановилась у дома. Краузе отошел от стола к окну, и тут случилось то, чего он никак не мог допустить даже в мыслях.
Зина, словно кошка, бросилась к столу и схватила пистолет. Гестаповец не успел еще осознать, что произошло, как девушка навела на него его же собственное оружие, которым он только что ей угрожал.
Выстрел — и Краузе упал на пол.
Вбежавший в комнату офицер был также убит.
Зина устремилась в коридор, выскочила во двор, а оттуда в сад. Утро было прохладное, начинались заморозки, трава побелела, а Зине было жарко.
Липовая аллея, заметно понижаясь, упиралась в берег реки. Девушка вихрем пронеслась до ближайших кустов, тянувшихся рядом с аллеей.
Некоторое время ее никто не преследовал, двор был пуст. Она бежала к реке. Эх, успеть бы добежать! За рекой спасительный лес. Только бы успеть. Но она не успела.
Ее схватили на самом берегу реки.
... В морозное январское утро сорок четвертого года Портнову повезли на казнь.
Машина остановилась в лесу. Зину поставили на край ямы, вырытой под сосной.
Ей не завязали перед казнью глаза — она и так ничего не видела: фашисты выкололи ей глаза. Но слышала все. Слышала шорохи зимнего леса, слышала, как прозвучала команда...
Залп разорвал морозный воздух. Сосна дрогнула, несколько сучков упало вниз на снег. Они легли рядом с телом девушки, только что шагнувшей в бессмертие.
