Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

Клава и ее друзья

Клаву Назарову гитлеровцы арестовали 7 ноября 1942 года. Ей было тогда двадцать четыре года. Через месяц фашистская петля оборвала жизнь девушки.

Сегодня Клава, изваянная в камне, как живая, смотрит на нас, на родной город Остров. Она не умрет никогда, потому что не умирает человек, совершивший подвиг.

В этом очерке рассказывается о действительных событиях — не обо всех, конечно. Названы подлинные имена товарищей Клавы Назаровой по подпольной борьбе. До войны все они были близкими друзьями, а Клава, старшая пионервожатая школы имени Ленина, считалась признанным авторитетом среди молодежи. К ней потянулись те, кто остался в тяжелые дни оккупации. Клава создала подпольную группу...

Первые листовки появились в Острове в августе 1941 года. Кто-то наклеивал их поверх немецких приказов. Сделано было не без юмора. Вначале, сверху, люди читали отпечатанное жирным типографским шрифтом: «К населению города Острова и уезда. Обращение германского командования» или: «Приказ. Обязателен для всех русских». Но ниже этого был наклеен другой лист, где крупным почерком, от руки, было написано: «Смерть немецким оккупантам!» И далее следовало правдивое сообщение о положении на фронтах, рассказывалось о зверствах и грабежах гитлеровцев, об обманных заверениях оккупационных властей.

Немецкие солдаты, чертыхаясь, соскабливали листовки, отгоняли любопытствующих. Листовки снова появлялись, виновные не находились.

Остров стал в силу сложившейся обстановки на фронте важнейшим коммуникационным пунктом 18-й армии группы «Север». Здесь скрещивалось множество дорог из Прибалтики и юга на пути к Ленинграду. Здесь разместились штабные организации и разведорганы. Отсюда осуществлялось руководство дорожным строительством, ремонтом и охраной. Через Остров проходило большое количество войск и военных грузов. Здесь должен быть идеальный порядок и спокойствие!

Порядка не было. И спокойствия тоже. На стол фельд-коменданта легли доклады о первых диверсиях в городе. Они еще очень скромные, эти диверсии: замечена порча электрооборудования на электростанции; несколько раз выходили из строя механизмы; нарушалась подача света и связь даже в военном городке. Но плохо, что опять не нашли виновных. Очень плохо! Если не пресечь вовремя, надо ждать крупных неприятностей.

Скоро произошел грандиозный скандал. Островское начальство было смещено и заменено другими, более решительными руководителями. В одном из штабов исчез архиважный и секретный документ: план размещения и движения ряда частей и военных объектов; вместе с описанием пропала и карта, где все было обозначено. Гестапо так и не узнало, что план был выкраден и доставлен по назначению разведчицей Ниной Бережито, а ей в этом помогал Лева Судаков.

По совету Клавы Назаровой все подпольщики устроились на работу. Мила Филиппова — в столовую. Отсюда она без труда проникала в военно-хозяйственные части, присматривала источники для получения полезных сведений. Олег Серебренников поступил дежурным электриком на электростанцию; он был одним из первых среди подпольщиков, кто начал диверсии. Лева Судаков стал электромонтером в военном городке. На работу и обратно он всегда ходил через железнодорожную станцию, а вечером сообщал Клаве собранные им лично и через привлеченных ребят сведения о движении и характере вражеских эшелонов.

Сама Клава Назарова устроилась ученицей в частную мастерскую портнихи Семеновой. Маленькая портновская мастерская стала местом встреч молодых подпольщиков.

Клаве приходилось трудно. Ребята стремились на какое-то большое, заметное дело, но она использовала весь свой авторитет, чтобы запретить самовольные действия. Надо было приобрести навыки подпольной работы, привлечь новых людей из числа молодежи. Надо было, несмотря на трудности и опасность, хоть изредка, но поддерживать связь с партизанами. К счастью, среди подпольщиков появился и сразу зарекомендовал себя Саша Козловский из пригородной деревни Ногино. Первый же его поход к партизанам обнаружил в нем незаменимого ходока. Встречаясь с немецкими патрулями, Саша ловко и уверенно избегал опасностей. Он умел произвести самое безобидное впечатление. Ему было легче уходить, потому что жил не в городе.

После скандальной истории в военном городке всех работавших там русских выгнали. Леву Судакова тоже. Клава посоветовала ему устроиться киномехаником в Дом культуры. Лева поморщился.

— Хороши мы, нечего сказать!

— А ты не спеши. Разве не видел афиши по всему городу? Скоро привезут много немецких кинокартин, будут расхваливать ихний рейх. Хочешь считаться настоящим подпольщиком — сорви это дело, но чтоб сам уцелел и нас не подвел!

Через две недели в киноскладе Дома культуры случился пожар. Сгорела целая партия новых фильмов, которые так и не были показаны. Лева Судаков активнее других участвовал в тушении пожара. Даже его осеннее пальто прогорело так основательно, что ходить в нем больше не пришлось. Зато на допросе Леву держали меньше всех. Пожар потушить не удалось. Клава и другие ребята поздравили Леву Судакова с успехом.

25 октября 1941 года Олегу Серебренникову исполнилось восемнадцать лет. В день рождения у него собрались Клава Назарова, Мила Филиппова, Саша Митрофанов, Лева Судаков. Анастасия Ивановна, мать Олега, принесла в комнату сына скромное угощение: картошку и гороховые блины. Когда мать вышла, Клава сказала:

«Мы уже поздравили нашего товарища с восемнадцатилетием, но сегодня — важный день для всех нас. Нужно решить, как мы справимся с заданием», Саша спросил:

— Что-нибудь новенькое? Олег сказал:

— Пора бы! Клава ответила:

— Верно. Но нельзя недооценивать и будничной работы. А знаете, сколько все мы вместе собрали уже оружия, гранат и патронов! Коля Михайлов и Костя Дмитриев дважды заполняли вырытые в горе за Рядобжей тайники, потом передавали все в лес, а сейчас в тайниках опять полно. А то, что про листовки говорит весь город и Саша умудряется клеить их даже в учреждениях, — это разве шуточки! А когда Мила приносит мне такие данные, что партизаны потом руками разводят от удивления,— как это назвать: новенькое или старенькое? Спросите Сашу Козловского, как там, в лесу, расценивают все это, и тогда именинник наш и диверсант не станет говорить «пора бы».

Клава разгорячилась, поймала себя на этом, успокоилась:

— Но я понимаю, ребята, что хочется насолить фашистам покрепче. И все равно: дисциплина — самое главное. А сегодня я могу вас порадовать: надо сжечь нашу школу!

— Нашу?

— Но ведь в ней целая вражеская часть разместилась!

— Вот именно.

Лева Судаков, который уже имел опыт поджога, сказал с нескрываемым удовлетворением:

— Какой огонек будет в самом центре города! Только вот школу жалко.

Школа загорелась ночью. Пожар не утихал до самого утра. Виновных опять не нашли.

Наступила зима. В феврале 1942 года отчаянно-смелую диверсию совершил Костя Дмитриев из Рядобжи. Это едва не стоило ему жизни, и, возможно, не только ему одному. Костю назначили ездовым в обоз, который вез из Острова в Опочку ящики с артиллерийскими снарядами. Обоз был снаряжен потому, что снежные заносы нарушили движение машин по шоссе. Костя и раньше отличался храбростью, находчивостью, которая обнаружилась и на этот раз. Солдаты, охранявшие обоз, постепенно перебрались на первые подводы. День был хмурый и темный, из-за поземки плохо видно даже в нескольких шагах. Возчиков немного — всего пятеро на двадцать саней, один от другого далеко, укутались в тулупы, дремлют: путь дальний — целых семьдесят верст. Костя — на самых последних санях. Взломать ящик со снарядами — дело одной минуты. Медленно ползет обоз. Снаряды один за другим летят в снег, тонут в сугробах. Закрыв почти пустой ящик, Костя принимается за следующий. Он переходит на другие сани, на третьи, четвертые, пятые. Так он сбросил более трехсот снарядов. К счастью, в Опочке возчиков отпустили раньше, чем все обнаружилось.

Ранней весной Клава сообщила своим друзьям, что по их данным ликвидирован кабель, соединявший Островский военный городок с крупной немецкой радиостанцией на Гороховом озере, а затем взорвана и сама станция. Подпольщики все глубже проникались сознанием важного значения их разведывательно-агентурной работы, усиливали ее. Были собраны и отправлены точные сведения о вновь созданной возле железнодорожной станции огромной перевалочной базе горючего. 1 мая средь бела дня откуда-то появились краснозвездные советские машины. Над базой взметнулось пламя, загрохотали взрывы. Это был первый со дня оккупации удар советских самолетов по военным объектам Острова. Назавтра в городе были расклеены новые листовки: «Скоро придет Красная Армия!» В листовках подробно рассказывалось про последствия авиационного налета.

Саша Козловский принес из партизанского леса новые вести. Когда Клава их расшифровала, немедленно созвала всех подпольщиков.

— Слушайте внимательно! То, что немцы произвели две отправки молодежи в Германию, — лишь цветочки. На днях начнется массовый угон. Анастасия Ивановна Серебренникова всех не спасет. Она выдала справки о непригодности Саше Митрофанову, Саше Козловскому и другим. Но ни один врач, даже она, не может забраковать всех, особенно если будет много. Есть только такой выход: организовать побеги тех, кого не успеем переправить к партизанам заранее. Скорей всего, что не успеем. Облавы начнутся со дня на день.

— И как же это надо делать? — спросила Нюра Иванова.

— Ребята! Мы должны направить двух человек для работы в полицию! Это очень, очень нужно.

Клава увидела, что ее слова оттолкнули и словно ударили ее товарищей. Наступила тягостная пауза. Такого задания никто не ожидал. Но Клава должна была продолжать:

— Этим двоим придется работать в Симанском пересыльном лагере, куда будут сгонять молодежь перед отправкой на станцию. Военнопленных из лагеря уже увезли. Один из наших должен работать при документации. Другой в охране. Что делать — скажу. Забота о бежавших на мне. Олег и Саша Митрофанов, а также Коля, Костя будут мне помогать.

Лева Судаков и Саша Козловский переглянулись: неужели им идти в полицию? Клава продолжала:

— Знаю, что добровольцев не будет. В полицию пойдут Нюра Иванова и Саша Козловский.

В Острове наступили страшные дни. Облавы проводились в самое неожиданное время. За колючую проволоку Симанского лагеря, который расположен почти напротив центра города, только на другом берегу реки, каждый день доставляют десятки юношей и девушек. Вскоре на станцию подали транспорт с пустыми товарными вагонами. Завтра отправка. В сотнях домов не спят люди. Плачут, собирают детям в дорогу, что возможно, в надежде увидеться и передать на вокзале. Этой же ночью охрана Симанского лагеря затевает пьянку по случаю отправки арестованных. Самогону больше чем достаточно: Саша Козловский об этом позаботился. Тем временем Нюра уничтожает все списки. Саша открывает проволочное заграждение. Утром обнаруживается, что лагерь пуст. Сашу вместе с другими спящими пьяным сном полицаями вызывают на допрос. Особенно достается старшим по званию. Козловский — рядовой. Нюру ночью никто не видел, считается, что ее в лагере не было.

Нюру пришлось все же направить работать теперь в другое место: в село Гораи — в управление шоссейных дорог. Здесь она постоянно узнает, на какую дорогу и сколько направляется рабочих; какие мосты и когда собираются немцы ремонтировать или построить; как организована охрана дорожных объектов; ведет наблюдение за движением по Киевскому шоссе. Вместе с другими данными, которые добывали Мила, Клава, Саша, сведения Нюры Ивановой сыграли важную роль в боевой работе партизан. Например, был захвачен в плен гитлеровский генерал. Время его следования через контрольные объекты на шоссе и состав охраны своевременно установила Нюра Иванова. Позднее в Гораях стало опасно. Нюра перешла в полевую жандармерию, в казарму № 24. Подпольщики давно метили туда, чтобы иметь достоверные сведения о мерах, подготавливаемых против партизан.

Во второй половине июля Саша Козловский ушел из полиции, заявив, что у него болен отец и домашнее хозяйство вести в деревне некому. Но уже через несколько дней Саша ушел в рейд. Рейд был демонстративный, проводился разведкой партизан. У партизан в этом районе еще не было достаточно военной силы, чтобы уничтожить сами гарнизоны (это произойдет в 1943 году), и рейд должен был просто ободрить население. Участников рейда было всего несколько человек, но шуму наделали много. Несколько раз попадали они в засады, в окружение. Саша был ранен в обе руки, но задание выполнил и пришел вместе с остальными к партизанам.

А у подпольщиков зрели новые мысли. Когда наконец вернулся в Остров Саша Козловский, Клава вновь созвала всех.

На этот раз собрались на квартире у Назаровых, в угловом доме на улице Урицкого, на втором этаже. Дом стоял на самом берегу реки Великой. Из окна хорошо видна противоположная сторона реки, остатки Симанского монастыря. За каменной оградой и около нее гитлеровцы устроили пересыльный лагерь, обнесенный колючей проволокой. Сюда же сгоняли молодежь перед отправкой в Германию.

За стеной послышалась музыка: патефон наигрывал бесшабашную немецкую мелодию. Ребята улыбнулись. Клава им подмигнула. Шутка ли! Сам господин фельд-комендант изволит забавляться. Он занимает половину дома на втором этаже. В нижнем — охрана. У господина полковника отдельный вход, но одна из его комнат — гостиная — расположена как раз за стеной квартиры Назаровых.

— Начнем!

Клава по привычке встала. Остальные придвинулись к столу. За стеной патефон продолжал беззаботную немецкую мелодию. В вечерних сумерках за окном все еще хорошо были видны сторожевые вышки и проволочные заграждения Симанского лагеря.

Клава еще раз внимательно всех оглядела.

— Ребята, мы давно мечтаем о чем-то особенном. Правда ведь? Разные были предложения, но есть такая мысль: написать письмо Красной Армии. Чтобы узнали про нас, про нашу борьбу. Каждый подпишется под письмом. Это будет как присяга, как клятва. Мы должны и можем ее дать. Мы все уже доказали это, хотя сделали только первые шаги. Мы расскажем в письме всю правду, чтобы Красная Армия знала: мы ждем ее, мы ей помогаем.

Саша Козловский не утерпел, перебил:

— Здорово! Но вот только почта в ту сторону вроде бы не ходит.

Клава ответила: — Пошлем своего почтальона.

Все молчали, но как выразительно было это молчание!

— Я вижу, все согласны. Но пусть все же каждый скажет за себя.

И каждый сказал.

— А сейчас Лева Судаков прочтет текст. Я поручила ему написать проект.

Когда письмо было обсуждено и подписано, Клава приступила к вопросу, который больше всего волновал сейчас подпольщиков.

— Итак, кого пошлем через линию фронта? Олег Серебренников сказал:

— Каждый из нас хотел бы. Думаю, что каждый. Но надо послать того, кто лучше справится с этим делом.

Мила Филиппова посмотрела на Клаву:

— Олег прав. Скажи сама, что думаешь.

— Хорошо. Скажу, что думаю я. Послать надо Сашу Козловского.

После обсуждения решили также, что Саша пойдет не один. С ним отправится Ева Хайкина, дочь врача, которую надо спасти от преследований гитлеровцев. Она девушка смышленая и поможет Саше в пути. Некоторое сомнение вызвало предложение отправить с Козловским Воронова и Овчинникова, бежавших из фашистского плена. Контакт с ними установился недавно. Они просили, чтобы кто-нибудь помог им выбраться подальше за пределы Острова. Поскольку речь шла не о том, чтобы вводить новых людей в состав организации, согласились включить их в группу Козловского.

Учитывая, что группа не маленькая, предложили нагрузить ее основательнее: дать чистые бланки немецких паспортов и других документов (их достала Мила Филиппова), подборку характерных местных немецких газет, довольно много русских писем из фашистской неволи (немцы не передавали по адресу эти письма, пришедшие на родину из Германии, а держали у себя; Мила их раздобыла). Все это вместе с письмом подпольщиков Саша Козловский должен был доставить через фронт.

Через несколько дней Саша с группой был готов в путь. Перед их уходом Клава Назарова побывала в доме Козловских в деревне Ногино. Сама проверила снаряжение, подбодрила Еву. Дала последнее напутствие Воронову и Овчинникову. Из Рядобжи пришли попрощаться с Сашей Нюра Иванова, Коля Михайлов, Костя Дмитриев — все четверо с детства были неразлучными друзьями. Родители Козловского — Николай Семенович и Надежда Дмитриевна—тоже хлопотали, помогали собираться в дорогу, старались получше накормить. Это было во второй половине сентября.

Несчастье случилось совсем близко от линии фронта, под Демянском. Однажды на исходе ночи в маленьком лесочке натолкнулись на вражеский отряд, который принял группу за партизанскую разведку и решил захватить всех четверых живыми. Уходить было некуда. Саша крикнул:

— Стреляем до последнего!

Но у них было только легкое оружие и гранаты.

Ева Хайкина несла с собой то, о чем не знал никто, — яд. Она приняла его раньше, чем подбежали враги.

Кончились патроны у Саши Козловского. Он надорвал подкладку, достал заветное письмо с подписями подпольщиков и, порвав его на мелкие кусочки, опустил обрывки в нагрудный карман. Враги приближались. Саша отцепил обе гранаты, прижал их левой рукой к груди. Аккуратно вынул предохранительную чеку — вначале одну, потом вторую. Он ждал. В рассветных сумерках он хорошо видел, как враги, осмелев, бросились к нему сразу с нескольких сторон. Грохнул взрыв. Саши Козловского не стало.

Воронов и Овчинников сдались в плен. Их долго допрашивали на месте. Потом привезли в Остров и опять допрашивали.

Потом начались аресты. Немцы взяли только тех, кого Воронов и Овчинников видели в доме Козловских в сентябре, уходя вместе с Сашей. Арестовали его родителей, а также Нюру, Колю, Костю, Клаву Назарову. Намного позже привезли в тюрьму Евдокию Федоровну, мать Клавы.

Удар по подполью был нанесен страшный. Уцелело менее половины основного ядра организации. Мила Филиппова, Лева Судаков, Олег Серебренников, Саша Митрофанов думали над тем, как помочь Клаве и всем попавшим в беду. Но придумать ничего не могли. Тюрьма неприступна.

Мать Клавы через две недели выпустили. Ребята подкараулили ее на улице, расспрашивали. Она плакала. Решили, как это ни опасно, но Евдокию Федоровну навещать. Томительно тянулись дни и ночи.

Пришла зима. Евдокия Федоровна носила в тюрьму передачи. Один раз Евдокии Федоровне разрешили увидеться с дочерью. Когда Клаву ввели, на нее страшно было смотреть. Мать вскрикнула и заплакала навзрыд. Клава сказала спокойно:

— Не плачь, мамочка. Спасибо тебе за передачи. Когда придешь еще, принеси мне зеркальце.

Клаву увели. Свидание было менее минуты. Евдокия Федоровна не успела произнести ни слова.

12 декабря 1942 года на городской площади в Острове застучали топоры, и появилась виселица. День был базарный, но народу немного. Немцы разъехались на машинах по ближайшим улицам, стали сгонять людей на площадь. Скоро нагнали большую толпу. Что будет — не объявили. Жители Острова с тревогой смотрели на виселицу. Площадь была оцеплена солдатами.

Подъехала крытая машина. Вышла Клава. Ее узнали не сразу. За Клавой показалась Нюра Иванова из Рядобжи. Их подвели к виселице. Офицер подал знак и солдаты подтолкнули Клаву Назарову, накинули на шею петлю. Теперь она была хорошо видна всей площади. Руки связаны сзади. Клава в легком сером пальтишке, без шарфа и шапки, на ногах галоши. Но она холода не чувствовала.

Клава Назарова смотрела на город, на площадь, запруженную притихшими людьми — родными островичами, на цепные мосты через Великую, откуда должна прийти и придет освободительница — армия, на то место, где вместе с матерью, а потом с пионерами отдавала дань памяти погибшим за власть Советов.

Солдаты надели ей петлю. Один из палачей нацелился фотоаппаратом. Клава поняла: все! Но она не могла умереть так вот, молча. Она вся напряглась и среди гробовой тишины громко крикнула людям на площади:

— Про-щай-те! Все равно победим! Мы! Наши приду...

Захлебнулось, погасло последнее слово. Галоши медленно съехали с ног, упали на снег. Площадь заволновалась. Женщины заплакали.

Надели петлю на Нюру Иванову...

Коля Михайлов и Костя Дмитриев, связанные, не отрываясь, смотрели на казнь. Сейчас их черед. Или, может быть, прежде будут вешать мать и отца Саши Козловского? Но что это? Солдаты расталкивают толпу, образуя проход в сторону мостов. Немцы делают перестроение. Неужели смерть пройдет мимо?

От виселицы через площадь и через мосты двинулась процессия. Впереди шли палачи, одетые в белое: один нес лестницу, другой — самый первый — большую веревочную петлю. Господин фельдкомендант лично продумывал детали оформления этого устрашающего спектакля. За палачами — пешая охрана, далее сани со второй группой конвоя, а сзади везут по одному привязанных к дровням Костю Дмитриева, Колю Михайлова, Николая Семеновича Козловского, его жену Надежду Дмитриевну. Их замыкает строй охраны. По дороге расставлены патрули. Процессия перешла мосты и свернула влево.

Коля и Костя глядели на знакомые с детства места. Дорога домой. Сколько по ней хожено-перехожено! Медленно проехали мимо Симанского лагеря, через деревню Глушни и поле. Вот и Ногино. Дровни остановились. Немцы схватили Надежду Дмитриевну и потащили к амбару. На балке, которая торчала из-под кровли, уже заготовлено две петли. Бедная женщина, истерзанная на допросах, была без сознания, когда все это происходило, когда затягивалась на ее шее веревка. Дошла очередь до Николая Семеновича Козловского. Он, связанный, сумел напоследок изловчиться и ударить ногой немца, потом другого. На Козловского навалилось сразу несколько, и он тоже повис рядом с женой. Коля и Костя, не дрогнув, смотрели на казнь. Теперь они поняли: смерть не пройдет мимо них. Процессия двинулась дальше.

Переехали еще поле. Коля и Костя смотрели вперед. Вот и Рядобжа, родная деревня. Процессия свернула к конюшне. И сюда согнали народ. Что ж, пусть все видят! Юноши сошли с дровней.

— Прощай, друг!

— Прощай!

К телам комсомольцев фашисты прикрепили по доске с надписью: «За содействие шайке бандитов и шпионаж».

... На могиле Назаровой дали клятву оставшиеся в живых островские комсомольцы-подпольщики: «Жить и бороться, как Клава. Если умереть — как Клава. И мстить».

Через несколько дней в кабинет фельдкоменданта вошел офицер гестапо.

— Что это? — гестаповец швырнул на стол несколько помятых листов.

Полковник Зассе посмотрел на них.

— Что это? — с недоумением повторил он.

— Это партизаны, которых вы уничтожили! Если верить вам, полковник, то все это делают мертвецы.

Зассе разгладил бумажки, придвинул настольную лампу и прочел: «Мы будем мстить!» — было написано на одной. Вторая начиналась словами: «В последний час. Разгром немецко-фашистских войск под Сталинградом...»

В эти трудные для подпольщиков дни организатором новых боевых дел стала Мила Филиппова. Скоро установилась регулярная связь с разведкой 3-й Ленинградской партизанской бригады. Подпольщики развернули исключительно активную работу по сбору разведданных. Многие задумки Клавы Назаровой были осуществлены. Организация росла, множились ее дела. Разведотдел партизанской бригады поддерживал подпольщиков деньгами, руководил их работой через связных. Началась новая глава в борьбе подпольной комсомольской организации города Острова. Главный герой этой главы— Мила Филиппова, по агентурной кличке Катя. Но тут нужен новый большой рассказ.

Почти год продолжала свое рискованное и важное дело мужественная группа. Провал обрушился на всех в конце августа 1943 года. 9 сентября Мила Филиппова, Лева Судаков, Олег Серебренников, Саша Митрофанов и сидевшая с ним в островской тюрьме разведчица Зоя Круглова (Байгер) бесследно исчезли.

Спустя несколько дней матери Олега Серебренникова удалось уговорить знакомого ей русского канцеляриста в 822-й полевой комендатуре. Он показал Анастасии Ивановне подлинник приказа о расстреле всех пятерых. Гитлеровцы вывезли их тайком и ночью убили на опушке леса в нескольких километрах к западу от Острова. Семнадцать лет искали островичи это место — и нашли. Эксперты установили подлинность найденных останков.

Сейчас боевые товарищи Клавы Назаровой покоятся рядом с нею на городском кладбище. Их именами названы улицы, школы, пионерские дружины, отряды.

Человек, совершивший подвиг, не умирает.