Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

Я ХОТЕЛА ЖИТЬ

Санкт-Петербург

На фронт я ушла в 1943 году. Было мне тогда всего 16 лет. Воинская служба началась с обязанностей помощника командира женского взвода в санитарной дружине. Первое ранение получила под Любанью. После госпиталя вновь вернулась в свою дивизию, и у деревни Александровская Горка под Кингисеппом состоялось мое боевое крещение. Немцы пошли в атаку. Громада техники двинулась на наши позиции, а фашистские самолеты раз за разом сбрасывали бомбы. С каждым взрывом снаряда думалось, что вот именно сейчас вместе с ранеными погибнем и мы... Раненых в том бою было очень много. Врачу и мне — санинструктору — приходилось быстро оказывать им помощь и отправлять в госпиталь.

Настало время возвращаться в Ленинград. Но как это сделать? Добежали до станции Котлы, где стоял паровоз с углем. Машинист велел нам зарыться в уголь и на большой скорости и с риском доставил в город. Сразу же прибыли в райком «Красного Креста и Красного Полумесяца». Там меня назначили старшей группы в составе трех девушек и направили в Автово — встречать беженцев и раненых из пригородных районов. Зрелище было ужасное: это были и больные, и старые, и слепые люди. Здесь же и беременные женщины, и голодные, усталые дети, и инвалиды. Все они, спасаясь от захватчиков, бежали в Ленинград. И всем им мы оказывали медицинскую помощь.

Затем меня послали в 704-й артиллерийский полк, а позднее — в 115-ю стрелковую дивизию, которая стояла на Невском пятачке. Там, в разведывательном взводе 218-го полка я стала санинструктором и делила все тяготы и невзгоды службы наравне с полковыми разведчиками.

Нам поручили взять «языка». Вместе с бойцами-разведчиками я вышла на задание. Разведка боем не удалась — мы были обнаружены противником. Разгоревшийся бой не прекращался, появились раненые. Вскоре я обнаружила, что вместе с тяжелоранеными бойцами нахожусь на нейтральной полосе всего в 200-300 метрах от вражеских окопов. А до своих — 2 километра! Мы оказались в безвыходном положении. К счастью, один солдат-разведчик, раненный в руку, смог ползком и перебежками добраться до наших окопов и сообщить командиру взвода о сложившейся ситуации. Комвзвода Головань собрал разведчиков, и друзья пришли за нами с носилками и боеприпасами.

Возвращение к своим оказалось очень нелегким. Гитлеровцы ждали, когда красноармейцы двинутся в обратный путь. Пуская осветительные ракеты, они интенсивно обстреливали из пулеметов и минометов все, вдоль и поперек. Тогда наш небольшой отряд двинулся вдоль линии фронта — по болотам, оврагам, сквозь кустарник. Без потерь вышли на рубеж 115-й и 80-й стрелковых дивизий. Раненых отправили в госпиталь, а меня долго расспрашивали, почему шли таким кружным путем?

И вот получено новое задание: у железнодорожного разъезда «Жарок», со стороны болота «Соколиный мох», отвлечь на себя внимание оккупантов. Тем временем другая группа разведчиков должна была захватить «языка» по ту сторону железной дороги. На нашу небольшую группу обрушился шквал огня — артиллерия, минометы, пулеметы, автоматы... Солдат косило через одного! Раненых было так много, что я управлялась с величайшим трудом. Рядом со мной разорвался снаряд, и его осколки в клочья разнесли мою санитарную сумку на спине.

В этом бою погибли мои товарищи — политрук Иванов и санинструктор Дунаев. Дунаев творил на поле боя просто невозможное: под градом пуль и снарядов, с каким-то злым упорством, он без устали выносил раненых, ежесекундно рискуя погибнуть сам. И еще при этом успевал приободрить фронтовых товарищей: «Не бойтесь! Пусть смерть сама боится вас!» И вдруг этот герой гибнет на моих глазах... Я очень сильно переживала смерть этого смелого и твердого в бою человека.

За этот бой я была представлена к ордену Красной Звезды. Увы, дальше полкового штаба бумага-представление не прошла. Командир полка майор Колодяжный был зол на меня за непослушание и собственноручно красным карандашом вычеркнул мою фамилию из списка награждаемых, прибавив: «Хоть 100 фрицев приведет — награждена не будет!» Полковой писарь с большим сожалением и многими извинениями рассказал мне об этом.

Колодяжного вскоре отозвали из полка, а я настойчиво продолжала ходить в разведку со своими товарищами, считая это своей обязанностью перед Родиной и перед любимым Ленинградом. Вовсе не ради наград и почестей!...

За успешные боевые действия, за помощь раненым бойцам непосредственно на поле боя меня наградили медалью «За отвагу». Я очень люблю эту медаль! Но радоваться не пришлось: я получила трагическое известие о гибели своей сестры Тасеньки Гусаровой на Ораниенбаумском пятачке. Горе чуть меня с ума не свело...

Узнав, что на Волховском фронте организованы снайперские курсы, не задумываясь, подала рапорт с просьбой быть зачисленной на эти курсы. Окончила их с отличием, и в составе группы из 12 девушек-снайперов прибыла в распоряжение 80-й Любанской ордена Кутузова II степени стрелковой дивизии...

Помню своих боевых подруг: Катю Гусарову (Марченко), Женю Быстрову, Ольгу Платонову, Лиду Чернову, Таню Андрееву, Катю Баранову, Надю Семенову, Розу Волкову, Ирину Иванову, Надю Васильеву, Клаву Заручевскую и Лиду Базанову.

Кто видел, как встает солнце, как его первые лучи освещают землю, тот может сказать: «Я увидел чудо природы, увидел радость жизни, и я хочу жить!» Такое чудо видели девчата-снайперы, выходя на задание ранним зимним утром. Даже снег подмигивал нам всеми своими звездочками. Мы розовели от улыбки утренней зари. И все мы очень хотели жить.

Выходя на очередную «охоту» (может быть, в последний раз), кто-то из девчат запел: «Летят утки, летят утки...» Песню дружно подхватили все, пели тихо, сердечно и мелодично. Когда стали расходиться по своим маршрутам, на свое личное задание, то с каждой парой уходила и песня. Со словами: «Ой, кого люблю — не забуду...» Все тише и тише звучали слова песни. После войны я часто слышала ее, но такого исполнения, как тогда на фронте пели девчата (так искренне и сердечно!), услышать больше мне никогда не довелось.

Командир нашей роты — капитан Барсуков. Был он очень строгий, но справедливый, к нам — девушкам-снайперам — относился по-отечески. Наш командир погиб под Нарвой: получив тяжелое ранение, он не мог двигаться, попал в окружение и, чтобы не оказаться в плену, застрелился... Второй командир роты — капитан Вахрушев — погиб в тех же боях под Нарвой.

На Нарвском плацдарме разгорелись очень тяжелые бои. Гибли бойцы, гибли командиры. Погибли и мои боевые подруги: Женя Быстрова, Верочка Волкова, Надя Семенова, Ирочка Кольман. Я и сегодня слышу их голоса, помню их милые лица, улыбки и желание жить. С тех пор в моей душе — ощущение нестерпимой боли и неоплаченного долга перед ними. В моем сердце, в моей памяти они всегда рядом. Во время каждой встречи с молодежью мне так и кажется: вот сейчас я их увижу после долгой разлуки — моих родных, дорогих подруг...

В тех боях ранило и меня.

На выполнение снайперских заданий мы выходили парами. Со мной была Женя Быстрова, родом из Тихвина. Однажды мы получили приказ явиться в распоряжение командира 2-го батальона Николая Вахрушева. Там выяснилась следующая ситуация: на стыке боевых позиций 218-й и 80-й стрелковых дивизий свирепствуют вражеские снайперы. Их позиции столь хорошо оборудованы, что с нашей стороны их практически невозможно ни обнаружить, ни уничтожить. Мы с Женей пробрались на самый передовой рубеж — к пулеметному расчету сержанта Березина. Изучив местность, ночью мы перебрались во вражеский тыл и обосновались позади немецких траншей. Вместе с нами для прикрытия вышел пулеметчик с ручным пулеметом.

С восходом солнца на немецких позициях началось оживление. Мы заметили троих немцев: офицера с пистолетом в руке и двух солдат с термосами. Я взяла на прицел первого, Женя последнего. Оба выстрела слились воедино... Раздались крики. Из немецкого блиндажа выскочили еще трое немецких солдат. Мы удачно обстреляли и их. Нашему пулеметчику я не разрешила стрелять, чтобы не обнаружить нашу группу. Гитлеровцы начали бросать дымовые шашки. Мы этим воспользовались и благополучно вернулись к своим. Результат этой вылазки был таков: противник без боя оставил свои позиции и отступил на 2 километра. Мы с Женей очень радовались тому, что без солдатской крови отвоевали еще один кусочек нашей земли.

Наступление советских войск продолжалось. С 14 января 1944 года взвод снайперов был задействован на особых заданиях — вести интенсивную разведку сил и расположения огневых точек противника. Справились мы и с этим.

На подходе к Любани предстояло взять железнодорожный мост и вокзал. После артподготовки левый и правый фланги пехоты пошли в наступление. Но бойцы одной из рот словно вросли в землю. Их командир тщетно старался поднять в атаку. Меня словно что-то кольнуло изнутри. Вскочила, подбежала к тем горе-воякам и. как смогла, громко крикнула: «За мной, ребята! Ура!» Солдаты поднялись и ринулись вперед, мгновенно обогнав меня... Кто-то схватил меня за руку. Оказалось, что погиб санитар этой роты. Санитарную сумку передали мне, и я стала перевязывать раненых.

Наши захватили мост и вокзал. Но бой не стихал, а, наоборот, разгорался со все большей силой. Я едва успевала помогать раненым. Фашистский снайпер выследил меня и ударил по ногам. Упала под вывороченную шпалу и не могу подняться: нахожусь под постоянным прицельным огнем. Вокруг все плотнее и ближе ко мне рвались снаряды. Рельсы разрывались на мелкие куски, их осколки вместе с осколками снарядов беспрестанно жужжали и просвистывали вокруг меня. Командир дал приказ отступать, а снайпер не дает мне подняться. К тому же слышу чей-то надрывный мальчишеский голос: «Сестра!... Сестра!...»

Какая-то сила вновь подняла меня, метнула к раненому. Но — «фьють-фьють» — свистнули пули, и я тут же свалилась под откос. Перевязывать себя некогда, раненые со всех сторон звали к себе. Я, как заведенная, перевязывала то одного, то другого... Словно в каком-то полусне увидела командира, который с пистолетом в руке заставлял меня покинуть поле боя. Но как я могла уйти?... Вскоре мне на помощь пришла незнакомая девушка-санинструктор. Она-то позже и отправила меня в санчасть. За этот бой меня наградили орденом Славы III степени.

Из госпиталя вернулась в свою часть. С горечью узнала, что под Нарвой погибла Женечка Быстрова, поднимая в атаку бойцов своей части. Пуля попала ей прямо в сердце... Ее возлюбленный — молодой парень из Сибири — очень страдал. Любовь этих двух юных сердец была высокой, чистой, искренней. Они были очень красивой парой, и я так радовалась за них. После очередного задания я решила навестить и хоть как-то утешить этого бойца. Подошла к его блиндажу и увидела... О, ужас! Вместо блиндажа — глубокая воронка. Страшная острая боль сдавила мне грудь. Слишком много уничтожила эта проклятая война молодых, сильных, красивых и любящих людей. Я долго стояла у края воронки. Очнулась лишь тогда, когда старшина позвал меня по имени. Он взял меня за плечи и отвел от воронки. «Знаешь, — произнес он тихим горестным голосом, — мы нашли от него только один погон». В груди у меня что-то оборвалось. Я не рыдала, не кричала. Лишь тихие слезы бесконечно текли и текли по лицу...

Очень многих боевых товарищей пришлось мне навсегда утратить на фронтах Великой Отечественной войны. И каждый погибший навечно остался в моем сердце, в моей душе. Может быть, именно поэтому я стала такой ранимой и такой трепетной... Но кто поймет все это в наши дни?!

Мне тогда исполнилось лишь 17 лет. Я мечтала о любви. И думала: какой бывает любовь, будет ли и у меня жених? Ведь один за другим погибают самые красивые, самые смелые молодые парни...

Судьба не обошла меня стороной: встретился хороший и смелый разведчик, и мы сильно полюбили друг друга. После войны поженились. И вот уже 54 года живем вместе счастливо и неразлучно. Любим и поддерживаем друг друга. Чего от всей души желаем всем молодым россиянам!

* * *