Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

Купреянова Галина Васильевна.

Родилась в 1926 г. в г. Юхнове Калужской обл. В оккупации прожила 5 месяцев. Записано в 2004 г.

3 октября уже они начали бомбить Юхнов. Одна партия разгрузится, летит следом вторая. Они, немецкие бомбы, такие страшные. Если наши летят, шум создают, а эти — визг. И действуют на психику, что ты не знаешь, куда деваться от этого визга.

Мама говорит: давайте уйдем в лес. И вот здесь коло берега просидели ночь. И 4 тоже бомбили, а 5 утром притихли, бомбежки не было. И вдруг… Мальчишки прибегают: — Ой, немцы уже здесь! Они в первую очередь на мотоциклах едут, а потом идут танки, а потом уже остальные. Конечно, пробежали все (немцы. Л. М.) по улицам, в каждый дом. Всё из дома… нашу мебель… Какая там была мебель до войны! Ведь мы жили бедно, Россия ж была лапотная.

И вытащили нашу мебель в траншею. Мама говорит: «Не трогайте хоть постельное наше, подушки». Они все равно все повыбросили. И нас — отсюда! — «Здесь какой-то генерал будет!» Ну, мы — в соседний дом.

А отец всё время ходил сюда. Стало холодно, в октябре уже, в середине октября уже выпал снег, морозы начались. И они стали замерзать, стали выпиливать деревья фруктовые. И отец пришел. А они печку-то не умеют топить и здесь прямо на загнетке развели огонь. Пришел и говорит: «Сожгут хату!». И он — отойди! На немца. Тот отошел. Положил дрова как следует в печку русскую и затопил… Через несколько дней отец все время ходил и топил — и там печку, и здесь, боялся, что сожгут дом. Потом они разрешили домой вернуться. Отцу сказали — приходите. Мы жили на печке. Наше место было на печке. А они там (в зале) и здесь.

Конечно, особых там жестокостей они по отношению к нам не проявляли. Что было, немножко было картошки, это все они выгребли, безо всякого! Корова была. Корову ночью увели, не видели когда. Кой-чем питались. А чем? Здесь рядом была эта кухня немецкая. Их кормили, а они ели чечевику. Суп чечевичный у них кажный день. Представь себе! Ну что, приходилось и нам. Принесут себе и нам этот чечевичный суп. Они не очень хорошо питались, нет-нет! В основном я не видела, чтоб они что-то еще ели. Они ж с котелками приходят и едят, только чечевику эту несчастную, черную. Пустую чечевику.

Где-то потом числа 28 или 29 декабря уже наши стали бомбить Юхнов. Уже они погнали от Москвы и стали бомбить. И вот наши бомбили каждый день, каждую ночь. Уже в 7 часов вечера они над городом. Когда немцы стали отступать, они зажгли город. Все каменные здания, центр был кирпичный. Двухэтажные, красивые были дома, все дома взорвали. Немцы все взорвали дома! И город трое или четверо суток горел! И в это время наши девчата на этих кукурузниках летали и бомбили. Над крышами прямо ж! Это я немножко убежала вперед. Это перед самым освобождением, за несколько суток они сожгли.

Потом где-то…Летали самолеты, начинают бросать бомбы. И так наши: четыре бросят, а следующий летит — еще четыре бросает. Мама считает — раз, два, три… Четвертая нам попадает в сарай. Конечно, всё вылетело, бревна сюда. А мы были все здесь, за печкой. А куда больше прятаться? На улице в этих траншеях холодно, зима была. И что… Назавтра бомба под угол попала. У соседей подвал был. Мама говорит: «Давайте пойдем в подвал». Потом говорит: «Не, уж мы будем за печкой». На следующий день туда в подвал бомба прямая попала. Она говорит: «Вот видишь, Бог нас спас, всё-таки подсказал не ходить туда, ладно, будем дома». И мы так вот все время были здесь.

Немцы гнали мирное население. Если б вы видели эти жуткие картины! Во-первых, одни старики, женщины и дети. На салазках детей редко кто, а то корыты, деревянные корыты, привязанные. Кругом собаки… Немцы орут, женщины причитают! Это не видно было конца. Мы смотрели в окно, потому что дом на шоссе стоял. Это жуткая была картина.

Я видела, когда вот в октябре тоже в Юхнов гнали наших пленных немцы. Но этих вели. Если мирное население подгоняли, кричали, а это — тихо. Несколько, их не так много немцев было в охране. И ребята прибежали: «наши идут», — говорят. Ну конечно, не утерпела и я выскочила, сюда на шоссе. Если вот здесь на горке уже начало было их, а конца не было видно. И шли наши почти все без шинелей, почти все, редко кто в шинели. Обуви… большинство обмотаны, может быть, эти шинели на ноги, потому что октябрь уже, снег выпал, слякоть, холодно… Многие шли даже только в нижней рубашке. И у каждого в руке корень от капусты. Ну голодные… Не кочерыжка, а корень. Через поле, наверное, шли и надергали. Так вот, когда наши ребята прибежали, у нас еще было немножко картошки сварено.

— Мама. Давай что поесть! Там идут наши голодные.

Вот когда брат сказал, что идут наши голодные. Ну, что было — картошки там какой, хлеба тада не было.

У кого что было съестного, всё выносили, конечно, им. И вот здесь, против памятника, обнесли колючей проволокой… Там было картофельное хранилище. И вот в этих вот здесь они были. И когда начали наши Юхнов бомбить, — и бомба попадает туда!

Ну, много тогда… много солдат наших побило. Я слышу, мама говорит: «Ну, как же там, там же картофелехранилище?» В этих хранилищах по колено воды, нары сделали, вот над водой. В основном целыми днями под открытым небом стоят. Вот. И тоже грязь. Вообще, жутко! А потом не знаю, куда они их увели или увезли? Да увели, наверное…

Тут вот начали немцы жечь город, наши летают целую ночь, бомбят. А вечером, где-то 4-го вечером, мы с одной женщиной, говорит: «Пойдем!» Что-то надо было дома взять. Ну, пришли, уже темнеть стало. А идет цепочка военных в маскировочных халатах оттуда. Мы говорим: «Ой, немцы! Давай скорей туда». Оказывается, это наши, разведка, наверное. Потом еще ночью слышим стук. И кричит: «Открывайте, свои!»

Так вот нас освободили. Но Юхнов был разбит весь. Памятник Ленина расстреляли. Потом вот у нас собор был в центре города. Там вот был крест собора виден за 30 километров. На станции, как на Москву ехать. Немцам он был как маяк. Чтоб не бомбили наши, они расстреляли этот крест. Хоть они в Бога веровали, а расстреляли! И тоже в церкви конюшню устроили. Да! Во всех церквях они держали лошадей. Ничего святого нет. Они так нас и звали — «русская свинья». Они больше никак — «русская свинья».

Соб. — Они были чистоплотные и очень этим гордились?

Г. В. — Вши заедали! Заедали. Они без зазрения совести раздевались наголо и этих вшей собирали и в печку кидали. Вши… тоже и голодные… Мы конину эту уже стали варить. Однажды только сварили целый котел и на стол поставили — прибежал немец, схватил этот котел с кониной, потому что сами голодные тоже были. Мама кричит: «Отдай хоть котел!» Потому что варить не в чем. Он так полу шинели подставил, она высыпала ему эту конину — и ушел.

Вернулась в 46-м, где-то после 20 февраля. И здесь в Юхнове ни одного дома. Ни одного… Вот наш дом черный, он был деревянный. И чистый был. И все подкопчёно. Военные, наши уже, оказывается, в доме баню устроили.