Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

ВСТРЕЧА ЧЕРЕЗ 50 ЛЕТ

Детство и юность Михаила Гавриленко проходили в поселке Шершни под Челябинском. Здесь он учился в начальной школе, познавал жизнь, занимался спортом, имел завидные результаты в соревнованиях по лыжам, легкой атлетике и поднятию двухпудовой гири. Его уважали в поселке еще и потому, что он хорошо играл на гармошке. Жизнь его шла размеренно, словно по плану, но однажды в нее ворвалось что-то новое, необычное. В Шершни приехала девушка с ласковыми добрыми глазами по имени Полина. Он познакомился с ней возле дома Крестьяниновых на лавочке, где собиралась по вечерам молодежь поселка. И вскоре поймал себя на мысли, что постоянно думает о Полине.

Полина Ситникова была отважной девушкой. В жаркие летние дни, когда все шершневские мальчишки и девчонки устремлялись к речке, она поднималась на перила, самую высокую отметку моста, и прыгала вниз головой в прохладные воды Миасса. Михаила, преодолевавшего такую высоту только «солдатиком», это сильно задевало. Он не мог долго мириться с превосходством над собой девчонки. И однажды, собрав всю свою волю в кулак, прыгнул с перил «ласточкой».

Односельчане все чаще стали видеть Полину и Михаила вместе. С годами их ребяческая дружба переросла в любовь. Они подолгу гуляли в сосновом бору, обнявшись сидели на берегу Миасса, искали на ночном небе Большую Медведицу, Полярную звезду, мечтали. Родители знали об их отношениях. Никто не сомневался в том, что как только Полина и Михаил достигнут совершеннолетия, быть свадьбе.

Но шла война. Вести с фронта приходили тревожные. Полина продолжала работать секретарем сельсовета, а Михаил еще в 1938 году начал трудиться в Шершневской авиаремонтной мастерской. Ему нравилось ремонтировать самолеты, война же побудила его освоить профессию токаря на Челябинском заводе «Штамп», выпускавшем ручные гранаты. Здесь он вступил в комсомол. Как-то весной 1942 года вызывает его секретарь РК ВЛКСМ и говорит:

— Ты заявление с просьбой отправить добровольцем на фронт писал?

— Писал, — ответил Михаил.

— А поехать в Москву учиться в партизанскую диверсионную школу желаешь?

— Желаю.

— Ну тогда быстро собирайся. В 5 часов вечера отходит поезд.

«Я помчался домой, — вспоминал М. С. Гаврилен-ко, — забежал проститься к Полине, а ее дома не оказалось, в этот день она ездила в Долгую деревню. Отец запряг лошадь и отвез меня на вокзал. Перед отходом поезда он крепко обнял и поцеловал на прощание. Я ехал в Москву, так далеко от дома, первый раз в жизни.

Курсанты партизанской спецшколы НКВД были тщательно подобраны из числа коммунистов и комсомольцев, физически крепких, друживших со спортом. Учебные занятия в школе проходили и днем, и ночью. Мы изучали немецкое и отечественное вооружение, устанавливали мины, разминировали минные поля, прыгали с парашютом, учились снимать часовых, занимались самбо. Ночью ходили в лес минировать железную дорогу, для этой цели в лесу был построен небольшой учебный пролет железнодорожного полотна.

В конце курсов сдавали экзамены. Я получил удостоверение диверсанта-подрывника. После учебы будущих партизан разделили на группы по 10—15 человек в каждой. При забрасывании их в тыл врага по воздуху отмечались случаи, когда они попадали к немцам в «ловушки». Поэтому в сентябре 1942 года нас переправили для перехода линии фронта в расположение 33-й армии.

Нашу группу возглавлял подполковник НКВД Михаил Колосов. Линию фронта переходили в гражданской одежде. Накануне получили оружие: автоматы, на группу две винтовки с глушителями и облегченными патронами, позволяющими бесшумно поражать цель на расстоянии до 200 метров. Каждому партизану полагался вещмешок, в котором кроме неприкосновенного запаса продуктов (1 кг сала и 2 шоколадки) имелись 2 кг тола, детонаторы, 3 гранаты-лимонки, патроны и 3—5 термических шариков. Эти шарики обладали удивительными свойствами: при бросании их они прилипали к поверхности, например, цистерны или какой-нибудь другой конструкции и, сгорая, мгновенно выделяли огромное количество тепла, прожигая металл насквозь.

При подходе к переднему краю немцы обстреляли нас, и одна пуля попала в вещмешок партизанки Гали. Шарики в ее мешке воспламенились и, прежде чем мы пришли в себя, Галя сгорела в ярком пламени.

Через день повторили переход. В сопровождении саперов дошли до села, расположенного на нейтральной полосе. В селе не было ни души, жители его покинули. Лишь привязался к нам неизвестно как уцелевший котенок. Подполковник Колосов взял и положил его себе за пазуху, не предполагая, какую большую услугу он нам вскоре окажет. Осторожно, ползком продвигаясь к первой линии окопов, сквозь ветки деревьев мы увидели человек 20 немецких солдат, стоявших во весь рост и громко смеющихся. Оказывается, что-то заподозрив, они устроили здесь засаду. Но увидев котенка, который выполз из-за пазухи Колосова и направился прямо к ним, мяукая, посчитали его виновником тревоги, что и вызвало у них бурное оживление. А мы, едва не попав к немцам в лапы, без шума отошли назад.

Только с третьей попытки удалось нам преодолеть линию фронта. На этот раз двигались ночью, максимально соблюдая осторожность. И все же в последней траншее напоролись на немца. Он, наверное, дремал, крикнул спросонок: «Хэнде хох!» (Руки вверх!). Но Федя Приходько сверху, а я снизу этого оккупанта без труда ликвидировали.

Утром за линией фронта, решив передохнуть, наша группа устроила привал в небольшой рощице. И вдруг видим: к роще двигаются немецкие танки. «К озеру!» — скомандовал Колосов. Спрятавшись в камышах, по пояс в холодной воде мы простояли часа три, держа перед собой на руках вещевые мешки. Чтобы не окоченеть, принимали понемногу спирт. Нам повезло, не заметив ничего подозрительного, танки один за другим ушли.

Продвигаясь дальше, мы взорвали мост через реку, в селе уничтожили полицаев, а вечером в лесу попали в окружение партизан, которые привели нас в свое расположение, разоружили и держали в землянках до тех пор пока не пришло подтверждение из Москвы».

С этого момента М. С. Гавриленко стал бойцом второй бригады партизанского отряда «Народные мстители» на Смоленщине. Вскоре за дерзкие вылазки на врага и большую физическую силу за ним закрепилась кличка Медведь, одно упоминание о нем вызывало переполох среди оккупантов. Подполковник же Колосов, имевший задание возглавить политическую работу в отряде, стал комиссаром этой бригады. Выполняя приказ Сталина: «Партизанам действовать малыми группами», они взрывали мосты, рушили коммуникации врага. Не раз приходили на помощь местным жителям. Сами попадали в блокаду. Немцы бомбили их с воздуха, обстреливали артиллерией, но они были неуловимы. Причем в критический момент партизаны из спецшколы никогда в плен не сдавались, были случаи, когда они, чтоб не попасть в руки врага, взрывали себя гранатами.

«Одной из ответственных операций в отряде считался выход на «железку», то есть на железную дорогу, — продолжал М. С. Гавриленко. — Однажды нам сообщили, что движется эшелон с танками, мы вышли его встречать. Шесть человек остались для прикрытия, а мы с другом Петей установили две мины, одну натяжную, другую нажимную. Когда показался поезд, я говорю Пете:

— Спрячься за дерево.

— Да что ты, Медведь, излишне страхуешься, — отмахнулся он.

А в поезде оказался вагон с взрывчаткой. Взрыв произошел такой силы, что я, находившийся за сосной, получил тяжелую контузию, а Петя погиб. Тем шестерым из группы прикрытия — им ничего. Они уложили нас на плащ-палатки и принесли в лагерь. Это сейчас говорят с иронией: «Партизаны...» А у партизан правило было: хоть останки товарища, руку или ногу, но принеси. За этот эшелон, пущенный под откос, позднее мне вручили орден Славы III степени.

С началом освобождения Смоленской области партизанские бригады передали в армию и расформировали.

Партизаны, ставшие красноармейцами, пополнили различные воинские части. Колосов подошел ко мне, положил руку на плечо и сказал: «Ну, тезка, служи!» А я дальше пошел». Больше я его никогда не встречал, после войны пытался разыскать, но безрезультатно, наверное, погиб».

В Гжатске (теперь г. Гагарин) стоит величественный памятник воинам Отдельного лыжного разведывательного батальона 29-й гвардейской дивизии. К этому памятнику бывший старший сержант М. С. Гавриленко имеет самое непосредственное отношение, так как является одним из оставшихся в живых бойцов этого подразделения, формировавшегося, в основном, из партизан 2-й бригады.

«На рассвете в масхалатах со стороны леса, — вспоминал Михаил Семенович, — наш батальон прорвал оборону противника и углубился до полковых его позиций. Мы захватили знамя вражеского полка, перестреляли много немцев, но кто-то из высоких начальников «прошляпил», опоздал ввести в прорыв войска. Немцы очухались, закрыли проход, и мы оказались в окружении. Дрались до последнего. Гранатами сожгли четыре танка. Использовали две немецкие пушки. Вызывали огонь на себя. В последние минуты боя руководство взял на себя секретарь комсомольской организации батальона. Из окружения вышли только 17 человек из 200.

Через две недели, пополнив батальон до прежнего состава, мы вновь на лыжах с двумя станковыми пулеметами, установленными тоже на лыжи, повторно прорвали оборону немцев. Но на этот раз войска в прорыв ввели своевременно. Развивая наступление, мы вышли за околицу села. Неожиданно темноту ночи прорезала пулеметная очередь. Трое наших упали. Ориентируясь только по вспышкам выстрелов противника, открыли ответный огонь. Пулемет замолчал. «Один вражеский пулеметчик убит, другой ранен», — доложили мне. Как только рассвело, послали трех человек вперед узнать много ли там немцев. Немцы встретили нас плотным огнем. Завязался бой. Вдруг слышу крик: «Мишка! Сзади немцы!». Смотрю назад — немцы прут человек сорок. Я к пулемету, а он не работает, смазка замерзла. Что делать? Комбат тяжело ранен. Командую: «Снять полушубки, гранаты к бою!» А немцы кидают уже свои скалки (гранаты с длинной деревянной рукояткой). Мы же знаем, что они взрываются не сразу, хватаем их и бросаем обратно. И в это время на пригорке, в тылу у немцев, появились люди в масхалатах. Ну, думаю, теперь нам крышка, это гитлеровцы. А потом смотрим — это же наши лыжники. Немцев окружили. Они сгрудились в одном месте, бросали оружие и поднимали вверх руки. Ихний офицер, стоявший в середине толпы, приставил парабеллум к своему виску и выстрелил. Бой завершился.

Нас посадили на танки, и мы помчались в сторону Вязьмы, после освобождения которой ко мне подошел батальонный писарь, достал из сумки бумаги и говорит: «Комбат приказал подготовить документы для награждения тебя медалью «За отвагу».

В последующих боях М. С. Гавриленко получил пулевое ранение. Лечился. А после госпиталя в составе 1-го гвардейского кавалерийского корпуса участвовал в Курской битве, награжден орденом Красной Звезды, освобождал Киев, Житомир, Ровно, Луцк, Дубно, дошел до Броды на Львовщине и вновь — ранение...

«У нас тогда в эскадронах по 7—10 человек осталось, — вспоминал он, — нам дали задание: как только пойдет самоходка, следовать за ней. Едва мы начали движение, как из-за леса выкатились немецкие танки, штук восемь, а за ними — автоматчики. Нашу самоходку моментально подожгли. Я спрыгнул в окоп и занял огневую позицию. Но пулеметная очередь, вероятно, из танка разбила в моих руках автомат, три пули пробили руку, четвертая задела голову. Я упал на дно окопа. И в это время раздался залп «катюш». Поднявшись в окопе, я увидел, что все немецкие танки горят. Вот, думаю, здорово сработали. Вероятно, это место нашими пристреляно было раньше.

С трудом выбравшись на дорогу, я остановил машину. Меня приняли в кузов, на ходу сделали перевязку. Оказалось, что эта машина принадлежала оперативной группе гвардейских минометов.

— Ну, как мы стреляли? — спрашивают ракетчики.

— Если бы не вы, нас не было бы в живых, — признался я.

Они довезли меня почти до медсанбата и свернули к себе в штаб. И только после войны я узнал, что в их штабе, совсем рядом, возможно служила в это время моя Полинка».

Во время учебы в партизанской спецшколе Михаил часто писал трогательные письма на родину. Но осенью 1942 года переписка вдруг прервалась. Напрасно каждый день Полина с нетерпением ждала почту, но почтальон проходил мимо их дома. Через полгода, в феврале 1943 года, Полина Григорьевна Ситникова обратилась в Кировский райвоенкомат, располагавшийся на улице Васенко, с просьбой послать ее добровольцем на фронт, тайно надеясь встретить там своего Михаила. Рассчитывала стать пулеметчицей или снайпером, а ее зачислили в штаб оперативной группы гвардейских минометов Волховского фронта, а затем в штаб 239-й Краснознаменной стрелковой дивизии на должность писаря-машинистки.

«Мебелью в моей штабной землянке, — вспоминала Полина Григорьевна, — служили пустые ящики из-под снарядов. Освещением — гильза, наполненная газолью, с куском шинели вместо фитиля. У входа в землянку стояла большая сосна. Однажды в сосну угодил снаряд. Взрывной волной всю мою «мебель», печку-буржуйку и меня вместе с ними выбросило из землянки, я чуть в овраг не улетела. Получила контузию, пришла в себя, слышу меня ищут: «Полинка, Полинка, ты жива?»

На войне, как на войне, смерть подстерегала на каждом шагу. Однажды иду по тропе и вдруг вокруг меня защелкали пули. Гляжу «мессер» низко летит на бреющем полете и ведет огонь. Я, как нас учили действовать в аналогичных случаях, бросилась под прикрытие деревьев.

При одном из перебазирований нашему штабу указали место расположения в единственно сохранившемся большом сарае. Осматривая новое помещение, я вдруг отчетливо услышала тиканье часов и говорю: «Здесь где-то будильник есть». Командир тут же все понял и дал команду быстро покинуть помещение. Через несколько минут сарай взлетел на воздух. Оказывается, там был не будильник, а мина с часовым механизмом».

Немало тягот и лишений в годы войны пришлось вынести сержанту административной службы П. Г. Ситниковой. Она участвовала в деблокировании Ленинграда, в освобождении Новгорода, Прибалтики, Белоруссии. Медалями «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда» и другими отмечен ее ратный путь.

А М. Г. Гавриленко после медицинского освидетельствования было решено отправить в тыл на лечение. Он ждал команду для отъезда. Неожиданно его окликнули: «Миша! Медведь!» — он оглянулся и увидел лежавшего на носилках своего первого партизанского начштаба бригады. «Ты жив? А мне говорили, что ты погиб», — продолжал он. В голове Михаила вихрем завертелись воспоминания о партизанском времени. Он подошел к своему командиру и хотел обнять его, но мешали бинты.

— Поцарапало меня здорово. Отправляют в Челябинский госпиталь, — с сожалением сказал начштаба.

— Как? В Челябинск? Так ведь это мой родной город, — чуть не крикнул от удивления Михаил и не сдержал слез, заплакал.

— А тебя куда отправляют?

— Не знаю.

— Мы это сейчас организуем. Поедем вместе. Начштаба подозвал дежурного врача. Просьба его, офицера НКВД, имела воздействие. Так М. С. Гавриленко оказался в Челябинске и не где-нибудь, а в школе № 30, в которой учился до войны и в которой теперь располагался военный госпиталь. Сильно волнуясь, позвонил в Шершневский сельсовет. Думал трубку снимет Полина, а ему ответили: «Ситникова на фронте».

Война разлучила их и разбросала в разные стороны. У каждого жизнь сложилась по-своему. Но в 1992 году, ровно через 50 лет, по воле случая они встретились. И решили не расставаться больше никогда. В настоящее время гвардии подполковник в отставке, инвалид Великой Отечественной войны, председатель комитета ветеранов войны Курчатовского района, прошедший путь от партизана до командира мотострелкового полка, Михаил Семенович Гавриленко и его жена, бывшая сержант Красной Армии Полина Григорьевна Ситникова, живут в мире и согласии в новом доме нового района города Челябинска, на проспекте, носящем имя Победы. Всего в восьми минутах езды на автобусе до их родного поселка Шершни.