Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

С ДЕСАНТНИКАМИ

Мои домочадцы не видели меня в военной форме, а тут явилась в парадной с Красной площади, да и статью и лицом какая-то не такая... Все бросились меня поздравлять с 50-летием Победы. Потом звучали тосты за семейным столом — праздник-то общий. Юбилейный, всенародно отмечаемый как в Москве, так и на моей воронежской земле, в родном селе Посевкино, где родилась.

В нашей большой дружной семье было одиннадцать детей, да мать с батюшкой, да бабушка с дедушкой. Сядем за стол — только ложки гремят... Особенно не разгуляешься — одни только валенки на пятерых.

Но сколько было радости, когда приобретали на свои кровные обувку и одежку! В 12 лет меня отдали в няньки. Через полгода себе заработала отрез на платье и мешок муки родителям. Что говорить, тяжело жилось. И все же отец находил время для детей: рассказывал сказки, читал книги. Он был сельским активистом, один из первых вступил в колхоз. Мы, подрастая, тоже приобщились к общественной жизни. Я вступила в комсомол, окончила курсы библиотекарей в г. Воронеже, заведовала библиотекой в соседнем селе Малая Грибановка. Там по заданию роно обучала малограмотных допризывников. Было не по себе — перед ними небольшая девушка, а они в жениховском возрасте, лишь усмехались, но слушались меня.

В Малой Грибановке действовала первичная комсомольская организация: среди парней четыре девушки. Ребята вняли девичьему запрету — не выпивать, не курить, вместе с нами участвовали в самодеятельности в сельском клубе. Среди них был Федя Долгов — приехал после окончания сельскохозяйственного техникума, работал агрономом в МТС. Вежливый, культурный, отзывчивый. Придет на танцы и первым пустится в пляс, любил ухаживать за девушками, но никому, как нам казалось, не отдавал предпочтения.

Комсомольским поручениям отдавали и время и душу. Я была пионервожатой в начальной школе, проводила с детьми сборы, чтение интересных книг, помогала отстающим в учебе. А в вечернее время занималась со взрослыми, овладевающими букварь. Ухитрялась даже писать заметки и стихи в районную газету, считалась селькором, иногда получала гонорар. Жизнь бурлила, и нам, молодым, было интересно. Меня перевели в районную библиотеку.

Осенью 1938 года мы провожали своих комсомольцев в армию, наказывали служить Родине верно. Однажды около библиотеки, на перекрестке дорог увидела на машине Федю Долгова, он крикнул:

— Саша, я уезжаю в армию, пожелай мне доброго пути!

Я подошла к новобранцам, поздоровалась. Федя наклонился ко мне и таинственно произнес: "Смотри: встретились и попрощались на перекрестке дорог, это хорошая примета. Я напишу тебе..."

Сбылись приметы: в 1940 году мы поженились, когда Федя приехал в отпуск, положенный за старательную службу в десантных войсках. Объяснились в своих чувствах раньше, во время переписки.

А вскоре мой муж прислал вызов в закрытую зону Белоруссии. Быстро собралась, дала Феде телеграмму: "Встречай!". Приехала на ст. Пуховичи, Минской области, а мужа нет. Недолго думая, направилась в городскую гостиницу — мест не оказалось. Устроилась на частной квартире и сразу в райком комсомола:

— Ребята, очень нуждаюсь в вашей помощи...

— Спрыгнула с поезда и сразу на работу?... Откуда родом такая?

— А как иначе? Мой муж солдат, не прокормит...

При мне позвонили в Военторг, взяли делопроизводителем на второй день. Федя все же сумел меня найти — нюх разведчика подсказал... В марте 1941 года приняли меня на работу в штаб 214 Воздушно-десантной бригады, где во взводе разведки служил муж. Свободное время отдавала самодеятельности в Доме офицеров, отплясывала "Лявониху".

Помню, вечером мы давали концерт, а утром вышла на улицу, полно людей у репродуктора, слушали заявление ТАСС...

Война! Пока бежала в штаб, командир бригады Алексей Федорович Левашов собрал командиров и политработников: из Округа передали только два слова "Боевая тревога!" Связь со штабом отсутствовала.

Позднее стало известно, что перед рассветом 22 июня во всех западных пограничных округах нарушена проводная связь с войсками, и штабы округов и армий не имели возможности передать свои распоряжения. Заброшенные фашистами на нашу территорию агентура и диверсионные группы перерезали проволочную связь, убивали связистов и нападали на мелкие подразделения!

Ожидали приказа. И он поступил: привести все подразделения и части в боевую готовность. Ночью я принимала участие в уничтожении документации — жгли секретные документы на улице в специальной печке. Первые два дня Пуховичи не бомбили, только тогда летал самолет-разведчик. Срочно стали готовить семьи военнослужащих к эвакуации, а пока команды из красноармейцев рыли для них окопы, чтобы женщины и дети могли укрыться в случае бомбежек.

Я решила не уезжать, а остаться с мужем. Рассудила так: сумею убить одного фашиста, то будет на одного меньше, а вдвоем с Федей уничтожим больше. Принесла заявление комбригу Алексею Федоровичу Левашову о зачислении меня добровольцем в Красную Армию. Он посоветовался с комиссаром И. В. Кудрявцевым и оба согласились — оставить меня в бригаде красноармейцем.

— Придется зачислить эту молодицу в бригаду, — воевать рвется, подытожил Левашов, — образуется супружеская пара.

Выдали мне гимнастерку, брюки галифе, кирзовые сапоги на два роста больше (моего размера на складе не оказалось). В парикмахерской остригла длинные косы. С нетерпением ждала мужа. Когда он пришел на квартиру, спросил у хозяйки:

— Вы не знаете, где моя жена?

— Знаю, у себя в комнате.

— Заглядывал, там ее нет, какой-то солдат стоит у окна...

— Поговори с ним, — посоветовала хозяйка и зашлась смехом. Федя вошел в комнату, я повернулась от окна к нему.

— Ты? Что за наряд? Где твои косы?

— Под пилоткой, — спокойно ответила, — я теперь солдат-доброволец.

— Брось эти шуточки. Я пришел отправить тебя домой, все жены уезжают...

— А я остаюсь с тобой, ненаглядный мой Феденька, товарищ старший сержант... Любовь не разлучает, а благословляет на святые дела. Вот так-то...

Муж прижал меня к своей груди, гладил и гладил мои короткие солдатские волосы и сказал: "Согласен, оставайся, если придется умереть за Родину, то вместе, но мы выживем и победим".

В ТЫЛУ ВРАГА

Донесения разведчиков не радовали. Они докладывали, что дороги забиты машинами, отходившими войсками. Среди них были группы, подразделения и части, потерявшие свои штабы и командиров. Бойцы рассказывали, что вражеские парашютисты действуют подчас даже за регулировщиков на перекрестках фронтовых дорог.

В корпусе решили, что для действий по тылам противника больше других подходит 214-я бригада, в которой личный состав имел от пяти до двадцати пяти парашютных прыжков и опытный комбриг: никто тогда не предполагал, что будем больше месяца действовать самостоятельно в тылу врага, а затем в составе 21-й армии повоюем еще два месяца.

Мы сели в свои машины и двинулись мимо своего военного городка. Прикрывал отход из Пуховичей взвод мужа. На дороге я увидела его, помахала рукой, мол, до встречи в лесу. А его товарищ Баграт Джабадзе залез на вышку и наблюдал за немцами. Он потом рассказывал, что они вошли в военный городок и ринулись к складам с сапогами (они предусмотрительно были заминированы). Раздался оглушительный взрыв: фашисты летели вверх вместе с обувью. Поднялась невероятная суматоха. Джабадзе незаметно покинул место наблюдения и вместе с группой моего мужа удалились в глубь леса. Разведчики догоняли бригаду, обходя опасные места. Вынуждены заходить в деревеньки, когда хотелось пить — донимала жара, а у колодцев были срезаны все бадейки.

Помню, мы проезжали одно селение. Подошли к нам женщины и спросили, почему отступаем. Командиры заверили, что это временное отступление, но мы вернемся. Отвечали так потому, что сами верили с самого начала войны в Победу. Местные жители доверительно сообщили, что прибыл к ним какой-то парень и призывает людей встречать немцев хлебом-солью, как победителей и хозяев. Провокатор, подосланный фашистами, был расстрелян.

Мы продвигались все дальше. В машине находилась пишущая машинка, сарафан с кофточкой, надеялась скоро кончится война, переоденусь. Не угадала. Над нашими головами часто появлялись вражеские самолеты-разведчики. Начальник парашютно-десантной службы Вася Нехорошее был ответственным за противовоздушную оборону, оповещал "воздух"! Мгновенно маскировали машины, орудия, прятались в укрытия. За Васей само собой закрепилось прозвище — "Вася-воздух". Он не обижался. Вначале мне показалось странным поведение командира бригады: сидит на пенечке, в пилотке, в защитной гимнастерке и уплетает из котелка кашу с завидным аппетитом. Потом привыкла ко многому необычному.

Однажды с Федей встретилась в лесу. Он пытался еще раз убедить меня покинуть часть и уехать домой.

— Пойми, отдельные наши батальоны ведут боевые действия, есть убитые и раненые. Боюсь тебя потерять. Пока еще есть возможность, отправляйся в тыл, к родителям.

— Не покину часть, хочу быть с тобой, делить радость и горе вместе и защищать Родину.

Муж больше не перечил.

— Скоро я пойду на задание, — сказал он, — если со мной что-нибудь случится, держись стойко, отомсти за меня, в плен не сдавайся, береги последнюю пулю для себя... Будем надеяться на лучшее. Пусть охраняет нас супружеская любовь.

Федя ушел на задание с группой разведчиков. Я осталась при штабе бригады. Сюда донесли: разведчики сняли часового, заминировали танки, взорвали. Еле унесли ноги из-под обстрела. Разведчики доставляли сведения с местонахождения противника, и мы объезжали опасные зоны. Приходилось преодолевать разного вида препятствия, водные преграды, нападали на немецкие обозы, вели себя осторожно даже в лесу, разговаривали шепотом, зная поговорку: "У леса тоже есть уши". Немцы боялись входить в лес — "рус партизан".

Десантники приступили к активным боевым действиям. К разведчикам повысили требования.

— Необходимо кончить ведение разведки ради разведки, — сказал комбриг, — требую докладывать мне, не сколько видели фашистов, а сколько уничтожили их. Приказ на боевые действия — закон.

Однажды я тоже напросилась пойти с ребятами "за языком". Сама предложила, как сделать засаду в одном из домов ближайшей деревни, в которую, по имеющимся данным разведки, всегда заезжали гитлеровцы. На сей раз пригодился сарафан с кофточкой — нарядилась, остриженную голову (под мальчика), повязала косынкой, стала похожей на крестьянскую девушку. Вначале ехали на машине, потом добрались пешком. Встретили мальчика, спросили:

— Немцы есть в деревне?

— Не видел, не слыхал, — ответил пацан.

Под видом беженки я обошла несколько домов. Все разузнала и выбрала для засады дом у дороги. Установленным сигналом вызвала замаскировавшихся разведчиков, они пробрались в засаду. Я осталась во дворе. Вскоре затрещал мотоцикл. Раздалась автоматная очередь. Смотрю, ко мне бежит немец с автоматом, глаза страшные, выпученные, и кричит: "Рус партизан!"Я, смеясь, ответила: "Нихт партизан!". И показала ему рукой на грядку клубники. Сорвала красную, сочную и себе в рот. Немец оскалил зубы, автомат на плечо, замахал головой, приговаривая "гут", "гут" и потянулся за ягодами. Тут наши ребята его и схватили, не успел пикнуть. Завязали глаза и потащили в сторону леса.

Я с тремя десантниками вернулась в район размещения бригады только под вечер. Переоделась в военную форму. Комбриг пригласил на допрос. Увидев меня, немец, видно, узнал и затараторил что-то... Я поняла только несколько слов "Фрау партизан"? "Гитлер капут". По своему перевела: если сражаются и женщины, то Гитлеру конец. "Язык" сообщил данные расположения своей части и доверительно показал фотографию своей семьи, чтобы разжалобить нас.

Допрос подходил к концу. Переводчик задал еще один вопрос: во имя чего воюет этот немецкий ефрейтор. Тот не раздумывая ответил: защищаю свою землю.

— Сукин сын! — взорвался от негодования комбриг.

— Я защищаю свою Родину, от вас, гитлеровских захватчиков. Меня поразило, что такой уравновешенный, человечный полковник Левашов не выдержал, "закипятился". Немец оправдывался:

— Фюрер сказал, что вы, русские, напали на Германию и ее надо защищать.

— Вот как? Немецкие солдаты не знают правды о войне... Задайте ефрейтору еще один вопрос, — обратился комбриг к переводчику, — слышал ли он о походе Наполеона на Москву?

— Да, конечно, — последовал ответ.

— А не думает ли наш пленный, что поход Гитлера, как и Наполеона, в Россию завершится позорным крахом.

— Этого не может быть. У Наполеона не было танков...

Все рассмеялись. Я подумала: "Как же оболванили фашисты свой народ".

ЗАКАЛКА

В один прекрасный солнечный день, гитлеровцы обнаружили наше местонахождение, напали на нас. Штаб бригады располагался в середине. Десантники самостоятельно оборонялись. Артиллеристы прямой наводкой уничтожили фашистский расчет. И у нас несколько человек были ранены. Разбитой оказалась рация (а без связи, особенно в тылу врага, как жизнь без солнечного света).

Немцы шли в бой пьяными, качаясь из стороны в сторону, стреляли наугад, дико кричали от страха... Бой длился недолго. Мы быстро сменили обстановку. После боя комбриг, улыбаясь, спросил меня:

— Ну как, Саша, страшно было в первом бою?

— Страшно, умирать не хотелось даром, тем более, от рук пьяных фашистов. Это мое первое боевое крещение, со временем закалюсь.

Закаляться пришлось не только в боях. Тяжелые небезопасные переходы выматывали силы. Шли долго цепочкой по ночному лесу, на расстоянии вытянутой руки ничего было не видно и вдруг: "Хальт!", "Хальт!". Мы не отозвались. Немцы открыли такой ураганный огонь, что в лесу все засветилось... Мы бросились к "тихой" опушке, залегли до рассвета, немецкая засада нас не преследовала. Невдалеке увидели деревеньку. Обрадовались. Но когда посмотрели в бинокль, увидели немца... Быстро скрылись в лесу небольшими группами, чтобы легче вновь собраться вместе.

Жара в июле стояла страшная, очень хотелось пить, а вода только болотная, команда поступила воды не пить во избежание заболевания. Кто-то из ребят принес флягу колодезной воды, налил ее в крышку, подал мне, наставляя:

— Ты не сразу пей, почувствуй настоящую воду...

Все наши съестные запасы кончились. Собирали зеленую клюковку, берегли по кусочку сахара — снимая невыносимую усталость. Часто выручали разведчики, что-нибудь да и раздобудут. На сей раз выкрали у немцев корову. Мясо слегка обварили, торопились загасить костер — вражеские самолеты все время над головами... Голодные десантники из рук в руки передавали первый кусочек мяса мне, "девушке из штаба"...

В тылу врага находились уже больше месяца. Преодолевая водные преграды, болота, старались не столкнуться с немцами — находили их следы в лесу и осторожно продвигались. Однажды при переходе полянки нам встретился немец с буханкой хлеба под мышкой. Мы забыли об опасности, все вскрикнули "хлеб" и двинулись на немца. Он испугался, но хлеб не выронил. Пятясь от нас, затараторил: "Геноссе, топай, топай, рус там" и показал направление, где находились наши войска. Однако буханку хлеба, на которую смотрели 20 пар глаз, не отдал, кинулся прочь. Мы не хотели навлекать на себя беду, поторопились скрыться. По пути нашли группу своих товарищей.

Вместе вышли к большой шоссейной дороге. Смельчаки привязали тонкую струну за деревья, а сами спрятались. Послышался звук мотоциклов, показались два, зацепились за перегородку — перевернулись... Ребята быстро подползли, сбросили машины в кювет, забрали документы у мертвых фашистов: пригодятся, когда доберемся в г. Калинковичи...

И вот мы уже у цели. Нас трудно узнать. Я - это кости и кожа, еле держалась на ногах. Подошла женщина с кринкой молока. Увидев меня, остолбенела:

— Не пойму, чи дивчина, чи хлопец? -Дивчина...

— Ба, у тебя матка е? Как она тебя отпустила на фронт? Матка не знает, я вместе с мужем.

Женщина расцеловала меня, напоила молоком. Я храню фотографию о той встрече, вглядываюсь в нее и сама себя не узнаю... Напоминает она и последующие эпизоды в Калинковичах. Перво-наперво разула сапоги, ноги так побила, что страшно было смотреть, в пути о своей тяжкой боли никому не говорила. Пошла в столовую босиком.

Увидел меня комбриг и говорит: "Эх, Саша, как ты покалечилась, надо тебе отдохнуть"... Тогда я не придала значения его словам, волновала новость: муж здесь, он со своей группой вышел раньше нас из тыла, оплакивает меня, считая погибшей...

Описать словами нашу встречу невозможно. Плакали, смеялись, говорили.

— Я страшно переживал, ничего не знал о тебе, — сокрушался Федя. -Даже твоим родителям написал, что потерял тебя, боюсь, что навсегда... Своего лучшего друга Сашу Лесникова лишился, погиб недалеко от Калинковичей в неравном бою. Что ждет впереди, трудно предсказать, война только вначале... Одного хочу — оставайся живой и невредимой!

Заклинание Феди сбылось. Но он не узнал об этом — погиб в феврале 1942 года на Смоленщине. Осталась не убитая любовь: я родила сына, нашего с Федей сына, и назвала его именем. Он знает отца по моим рассказам и фотографиям.

Сведения о муже дополнила вышедшая книга в 1989 году. Книга "В бой уходили десантники" (И. И. Громов, В. Н. Пигунов), вышедшая в Минском издательстве "Беларусь". В ней приведены такие факты:

"...5 августа десантники майора Федора Антрошенкова атаковали фашистов в деревне Карповичи. В том бою отличились старшина роты сержант Федор Долгов. Увлекая роту, он шел впереди. По его инициативе десантники, совершив обход, вышли к деревне со стороны ржаного поля, которое подступало к садам и огородам.

Налет десантников на деревню, занятую фашистами, средь бела дня удался. Гитлеровцы в панике заметались по дворам. Беспорядочно отстреливаясь, они пытались убежать в поле, но огонь ручных пулеметов и ППШ, которые находились на вооружении многих десантников, довершил разгром врага. Десятки солдат были уничтожены, восемь попали в плен.

Бойцам Долгова досталось 18 верховых лошадей, 6 орудий, 10 батальонных минометов и около 30 велосипедов...

В бою у деревни Акрионы еще раз проявил себя Федор Долгов. Здесь он форсировал со взводом реку и, оказавшись в тылу врага, уничтожил до роты гитлеровцев..."

Я храню пожелтевшие листочки того времени со своими стихами, посвященные мужу, не совсем складные, но от любящего чистого сердца. Судите сами, читая сокращенные строчки: