Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

У ПОЛЬСКИХ МСТИТЕЛЕЙ

В этот раз на "вахте" стоял Франек. Днем он следил за обстановкой вокруг бункера бессменно. А к вечеру, когда на горы надвинулась темнота, он спустился в бункер, но расположился недалеко от "входа" — небольшого квадратного отверстия, едва заметного на поверхности.

Наш бункер представлял собой глубокую яму, вырытую в склоне Орловой горы. Внутри этой ямы были сооружены из досок широкие, сплошные нары, которые служили нам и столом, и стульями, и кроватями... На нарах мы все и располагались в этот вечер.

Продолжая дежурство, Франек вновь поднялся на вторую ступеньку земляной лестницы, то есть высунулся из бункера по пояс, и нам стали видны лишь его ноги, обутые в высокие, грубые ботинки.

Из своего дальнего уголка я видела, как Василий спустился с нар и в узком проходе между нарами и обшитой молодыми буками стеной бункера попытался изобразить "выходку" из цыганской пляски. Партизаны подзадоривали его, смеялись, но мне ни слов, ни смеха не было слышно. Металлическая дужка плотно придавливала наушники, и фланелевая их прокладка заглушала внешние звуки. Рация работала на прием, была настроена на Москву. Я слушала дорогой, родной город, который в эти минуты передавал особые сигналы настройки, предваряющие очередной Приказ Верховного Главнокомандующего. А это значило, что Красная Армия в январе сорок пятого вновь успешно завершила боевую операцию, освободила из гитлеровского плена еще несколько городов и сел, ближе продвинулась к фашистскому логову. И еще это значило, что скоро — очень скоро, через день — два! — армия освободит и нас, придет к нам, в Горную Силезию, в Бренну, где уже пять месяцев наша разведывательная группа выполняет особое задание командования. Много за эти месяцы нами пережито, хватило лиха вдосталь, ждем не дождемся освобождения. И сердце переполняет огромная радость: она уже близко, наша армия, — всего в тридцати километрах. Рядом! Победа близка и свобода близка! И конец войне — тоже близок!...

Сейчас поздний вечер, почти ночь, а по ночам немцы не ходят в лес, в горы — боятся. Так что можно расслабиться, снять дневное напряжение. Кое-кто из партизан уже готовится ко сну.

Ну, вот, начинается чтение приказа. Сейчас я буду передавать его содержание всем, кто в бункере. Сняв наушники, обращаюсь к майору — командиру нашей группы, к разведчикам Василию и Николаю, к нашим друзьям — польским партизанам:

— Тише! Тише! Новый приказ! Слушайте!...

Именно в этот момент Франек резко пригнулся, скороговоркой тревожно выговорил:

— Василь, дай-ка ППШ!

Василий мгновенно прекратил пляску, схватил лежавший на нарах автомат, протянул Франеку. И почти тут же наверху раздалась автоматная очередь...

Облава!...

Партизаны — кто в чем был, схватив оружие, устремились к выходу. Сняв наушник и выключив рацию, я дрожащими руками начала быстро упаковывать ее в сумку. Скорее! Скорее наверх!

Как назло, путаются в руках ремешки застежек — от волнения...

Сверху, у входа, послышался голос майора:

— Саша, скорее! Юрек, помоги ей!

Я понимала, почему необходимо срочно покинуть бункер: достаточно взрыва одной гранаты у входа — и все будет кончено...

Юрек, высокий, черноволосый парень, который не однажды учил меня польским песням и правильному произношению польских слов, действовал уверенно и быстро. Едва поднялись наверх, он схватил меня за руку и потащил куда-то вправо от бункера, сквозь густой колючий кустарник. Вокруг слышались винтовочные выстрелы, автоматные очереди, взорвалось несколько гранат, осыпав нас комьями земли.

Я крепко держалась за Юрека, а все происходящее вокруг воспринимала как во сне. Помню только, что мне было очень страшно. За пять месяцев пребывания в бункерах я отвыкла от быстрой ходьбы, а тут требовалось именно стремительное движение, да еще с подъемом в гору. Рация, хоть и весила всего шесть килограммов, тянула книзу...

— Партизаны! Вы окружены! Сдавайтесь! -раздалось по-немецки из ельника. — Выдайте нам русского майора и радистку — и ваши жизни будут спасены!

— А автомата русского — не хотите?! — отвечал кто-то из партизан. Застрочила длинная очередь, послышались стоны раненых.

Пробираться сквозь кустарник было трудно. Юрек бежал все быстрее и тянул меня за собой. Я ничего не понимала и не задумывалась над тем, куда мы бежим. Знала только, что майор, как всегда, впереди.

... Это уже после нам рассказали, что бункер выследил один из местных лесничих и выдал нас полиции. Собрав отряд человек в сто из немецких солдат, полицаев и гестаповцев, они окружили нас тройным кольцом. Майор, кадровый советский офицер, быстро ориентируясь в обстановке, уверенно повел группу на прорыв окружения. А было нас в группе всего восемнадцать человек: четырнадцать поляков и четверо советских разведчиков: два украинца — Николай и Василий, и двое русских — майор и я.

По-прежнему не смолкала перестрелка, продолжалась и громкая перебранка. Нас всех — партизан и преследователей — окружала густая лесная темнота, но партизаны, за годы подполья изучившие лесные тропы наизусть, легко двигались в темноте, отдельными возгласами с разных сторон сбивали гитлеровцев со следа. Вот перед нами начала высвечиваться опасная открытая полоса. Лес становился разреженнее, гора — круче, и бежать, взявшись за руки, стало совсем неудобно. Мы с Юреком расцепились, хотя еще какое-то время бежали рядом.

Сумка с радиостанцией больно била по боку, дышать становилось все труднее. Но я продолжала бежать — "перебежками", как все, и хотя никто специально не учил меня, в какой момент бежать, в какой — падать, сливаться с землей, беречься от пули, — я действовала по какому-то наитию свыше. А может, просто где-то в подсознании сконцентрировался весь мой немудреный девчачий военный опыт и помогал мне в эти минуты?

Не знаю, что произошло со мной дальше, какое и как долго было это затмение. Ударилась ли я головой о горный выступ или пень? А может, в чем ином причина? Только вдруг стало темно, а затем — тихо, спокойно все вокруг... Лишь где-то высоко, у вершины горы, промелькнули какие-то звуки, похожие на человеческие голоса.

Я оказалась совершенно одна.

Не помню, сколько мгновений или минут просидела в полной, гулкой тишине, приходя в себя... И вдруг явственно различила невдалеке резкие, злые голоса. Слова были немецкие. Я их не понимала, но и не вслушивалась в них. Знала четко и ясно: приближается моя смерть.

Только сейчас заметила, что уже взошла луна, мягко освещая редкий в этом месте лес, и никуда уже мне с этого места не уйти, не убежать: высокие голые стволы деревьев, освещенные луной, отбрасывали стройные тонкие тени, которые вряд ли смогут спрятать меня. И сидеть на белом снегу нельзя — так я еще приметнее.

Странное оцепенение охватило меня. Почти бессознательно приподнялась, прижалась к стволу ближайшего дерева, стараясь слиться с его тенью, сняла с плеча сумку с радиостанцией, спустила ее к ногам на землю. Достала револьвер, взвела курок. Выход у меня был лишь один. Живой в руки врагу я не могла сдаться, это было решено давно, еще перед вылетом на задание. Кто я такая — немцам стало бы ясно сразу же: радиостанция при мне, шифровальные рулоны — в сумке... А пыток в гестапо я боялась больше самовольного ухода из жизни.

Их было четверо. Они шли, о чем-то раздраженно споря, ругаясь. Шли прямо на меня. Я тихо подняла руку, приставила револьвер к виску...

Немцы все ближе, ближе... Они рядом... Мне кажется: я вся у них на виду, поэтому они так уверенно идут ко мне!

Еще несколько шагов... Я спустила курок. Но выстрела не последовало...

Один из немцев задержался на секунду, вскинул голову, прислушиваясь, но тут же все вместе они прошли рядом со мной.

Я с трудом выходила из оцепенения... Невероятно — осечка! Невероятно — они прошли мимо. В двух шагах и — мимо! Не заметили меня! Невероятно!

Обессиленная, склонилась я к истокам тени, к корням спасшего меня дерева, села на снег, обняла свою радиостанцию, не веря, что осталась живой!

Я сидела и сидела, прижавшись к стволу дерева. Боялась пошевелиться. Боялась стронуться с места. Сидела, пока не почувствовала, что замерзаю, потому что выскочила из бункера в одном легком жакетике. Понимала, что надо встать, идти, что до наступления рассвета необходимо найти укрытие, найти хоть кого-то из своих — разведчиков, партизан, связных... Где они были теперь? Кто остался в живых?

За месяцы совместной жизни в подполье, в переживаниях друг за друга в моменты схваток и стычек с полицией, с солдатами жандармерии, в тревогах и трудностях партизанской жизни мы все так сблизились, так стали дороги друг другу — как родные!

По рассказам я знала, что на Орловской горе где-то находился дом, в котором жили наши связные Павел и Зузанна Хежыки. Но ни разу в их дом не заходила — не довелось...

Одному Богу известно, как добралась я до поляны, на которой увидела высокий, с надстройкой, дом. Глухой, черный, затаившийся.

Постояв немного на опушке, решительно вышла из леса и пошла узкой тропкой по направлению к дому, и что-то шептало, подсказывало мне: "Чужой дом! Чужой дом!"...

Медленно, тяжело переставляя ноги, дико уставшая, крепко сжимая в руке револьвер, я прошла мимо черных, безжизненных с виду окон. И сразу за этим первым домом увидела сначала трубу, потом крышу, потом и весь второй дом. И не было сил уже идти дальше, и не было другого выхода, как предоставить свою судьбу воле случая. Подумала: "Пусть будет — как будет!"

Подошла к двери, постучала... Дверь отворилась сразу, и знакомый голос окликнул, согревая меня... Я только промолвила: "Юрек!", как он подхватил меня под руки, втащил в дом. Павел и Зузанна забегали по дому, подавая мне горячий кофе, теплую куртку, смазывая чем-то нежным и мягким мои распухшие руки...

— Все наши живы, сейчас пошли искать новое место, — торопливо проговорил Юрек и добавил: — Пан майор страшно сокрушается, что ты потерялась... Велел всем связным передать, чтобы тебя по всему району искали! Матка боска, какое счастье, что ты уже здесь, нашлась!

— Но у нас оставаться нельзя! — сказал Павел. — У соседей — связь с гестапо. Если они видели, как Саша шла к нашему дому, непременно сообщат. Надо срочно уходить отсюда!

Я только горько вздохнула: "Опять — идти!"

И снова мы — в дороге. Только и счастья, что теперь — не одна.

Впереди нас ждали многие испытания...

Сорок четыре года спустя, в 1989 году, польские друзья пригласили меня в гости по поводу присвоения мне звания Почетного гражданина села Бренна. Я поехала вместе со своей шестнадцатилетней внучкой Аленой. Мне было тоже шестнадцать, когда я стала солдатом Красной Армии. Всю жизнь мечтала о том, чтобы кто-то из моих близких увидел, узнал памятные на всю жизнь для меня места Гурного Шленска, узнал и увидел оставшихся навсегда дорогими людей, проживающих на склонах и в долинах Орловой, Лесницы, Бараньей и других соседних гор. Очень хотелось передать — из рук в руки — потомкам нашу дружбу, нашу верность в совместной борьбе против черного насилия, за честь и свободу любимой Отчизны!

Так совпало, что одновременно с нами в Бренну прибыла и группа туристов из ФРГ. В программе пребывания этой группы в Бренне был и большой музыкально-танцевальный вечер, подготовленный силами местного самодеятельного фольклорного ансамбля. На этот вечер в Дом культуры пригласили и меня с Аленой.

Когда глава местной власти представил меня собравшимся, рассказал о партизанском прошлом Бренны и о причине моего приезда, от туристов отделился высокий, светловолосый молодой человек. Это был руководитель группы. Он подошел к тому столику, за которым сидели я, Алена, представители сельских жителей, и сказал, обращаясь ко мне:

— Мы знаем, какое горе принесла война народам, особенно вашему. Мы помним об этом, признаем свою вину. И сейчас прошу принять этот цветок как знак нашего искреннего уважения к советским людям.

И он протянул мне белую гвоздику.

ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

По своему размаху борьба в тылу врага не имела равных в истории. Более миллиона патриотов сражалось в партизанских формированиях. Около двух миллионов людей насчитывалось в подпольных организациях и в скрытых партизанских резервах, миллионы людей доступными им средствами срывали планы врага.

О всенародном характере этой борьбы свидетельствует и тот факт, что в ней участвовали все классы и социальные группы. Только в составе партизанских отрядов к началу 1944 года более 30 процентов было рабочих, 41 процент — колхозников, свыше 29 процентов — служащих. На святое дело поднялись люди всех возрастов: юноши, жители среднего и пожилого возраста.

История не знала и столь представительного национального состава участников борьбы, как в годы Великой Отечественной войны. Скажем, в партизанских отрядах Украины сражались с врагом люди сорока народностей, на Смоленщине боролись с оккупантами патриоты сорока пяти национальностей, в партизанских отрядах Северного Кавказа — тридцати...

А массовое участие женщин? Их число в отдельных отрядах достигало от десяти до двадцати пяти процентов общего количества партизан. Среди четырехсоттысячной армии белорусских партизан, к примеру, было сорок пять тысяч женщин, в партизанских отрядах Орловщины — свыше восьми тысяч. Боевые подруги были и рядовыми бойцами, и разведчиками, и медицинскими работниками, командирами и комиссарами отрядов.

Мало кто знает и такой небывалый в истории войны факт: в чужой стране — на территории Франции — действовал партизанский отряд "Родина", созданный советскими подпольщиками, бежавшими из концлагеря Эрувиль. Среди них были Надежда Лисовец, Розалия Семенова, Мария Андриевская из Белоруссии, Раиса Рылова из Казани, Нина Агашкова и Аня Суслова из Орла.

Во Франции, как и в СССР, боевые дела отряда "Родина" не были забыты. Все женщины были отмечены высокими наградами двух стран. Примечательно, что Надежде Лисовец и Розалии Семеновой было присвоено звание лейтенантов французской армии.

В свое время член Национального комитета общества "Франция — СССР" Гастон Лярош, который в годы войны был активным участником сопротивления фашизму, писал: "Подвиги советских женщин из партизанского отряда "Родина"" живы в памяти французских патриотов. Ни каторга, ни унижения, ни тяжелые испытания не смогли подорвать их моральную чистоту и боевой дух. Они боролись за общее дело, против общего врага, причем русские рисковали больше, чем французы. Мы не можем забыть эту совместную борьбу, не имеем права".

Уже по истечении многих лет после войны Надежда Лисовец — первый командир партизанского отряда "Родина" — встретилась с президентом Франции.

... Однажды в Минск, в стройтрест, где она работала, позвонили из Комитета ветеранов войны. Ее приглашали в Москву, где готовились встретить Шарля де Голля.

И вот Внуковский аэродром. Президент Франции здоровается с руководителями страны, куда он прибыл с официальным визитом, с представителями дипломатического корпуса. Затем подходит к Надежде Лисовец, пожимает ей руку и, улыбаясь, говорит:

— Спасибо, мой лейтенант!

И в ответ услышал взволнованные слова Надежды Лисовец на французском:

— И вам спасибо, мой генерал, желаю вам счастливого пребывания в нашей стране, которая вас любит...

Число народных мстителей росло с каждым годом. Уже к концу 1941 года на оккупированной врагом территории действовало более двух тысяч партизанских отрядов. Их личный состав превысил 90 тысяч человек. В городах и селениях боролись с врагом сотни подпольных организаций.

В 1942 году только в партизанских формированиях сражалось уже около 220 тысяч патриотов. А в 1943 году общая численность партизан, несмотря на большие потери в боях, превысила 550 тысяч человек.

В июне 1943 года Центральный штаб партизанского движения разработал операцию "Рельсовая война". Ее цель — поддержать действия советских войск на Курской дуге. К ее проведению привлекли 167 партизанских бригад, отрядов и групп общей численностью 95.615 человек из Ленинградской, Калининской, Смоленской, Орловской областей, Белоруссии и частично Украины. Только в летний и осенний периоды 1943 года партизаны уничтожили 362.262 рельса (2.270 километров одноколейного пути). Перевозки противника, по свидетельствам фашистского командования, сократились на 35-40 процентов. "Рельсовую войну" продолжила операция "Концерт" (сентябрь — ноябрь 1943 года). Более 120 тысяч человек давало этот "Концерт". К проведению операции подключились формирования партизан, действовавшие в Прибалтике, Крыму, в Карелии.

Велик вклад в Победу тех, кто сражался в тылу врага. Только партизаны и подпольщики за годы войны произвели более 21 тысячи крушений вражеских поездов, вывели из строя более 17 тысяч паровозов и 171 тысячу вагонов, взорвали и сожгли 12 тысяч железнодорожных и шоссейных мостов, уничтожили, ранили и взяли в плен тысячи вражеских солдат, офицеров и фашистских чиновников.