Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

МУЖЕСТВО ВЕРУЮЩИХ

Они не поднимали залегшие цепи в атаку, не прикрывали собой извергающих смерть амбразур и почти не держали в руках боевого оружия. Но их самоотверженным трудом в прифронтовой полосе ковалась общенародная победа. Вот почему бывшие фронтовые прачки, телеграфистки, бухгалтеры, снабженцы, строители аэродромов и дорог — все, кто шел вторым эшелоном сквозь огненные годы войны, так бережно хранят свои наградные удостоверения и в светлый праздник 9-го мая украшают грудь боевыми наградами "За победу над Германией", "За боевые заслуги", "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 -1945 гг.", юбилейными медалями.

Прихожанки Свято-Троицкой церкви города Бологое, чья юность совпала с началом войны, четыре года с Божией помощью несли на своих плечах ее непомерные тяготы. Война ворвалась в Бологое в июле сорок первого бомбежкой, разрушенными домами, пылающими на станции составами. Крупный железнодорожный узел на полпути между Москвой и Ленинградом, сплетение дорог, по которым двигались из глубоких тылов грузопотоки к фронту, являлся для вражеской авиации объектом, подлежащим уничтожению. Знакомый журналист, бывший военный летчик, раненный неподалеку от этих мест в районе Выползово, как-то рассказывал. Их санитарный поезд на станции Бологое попал под налет. Это был сущий ад — небо гудело, на соседних путях полыхали цистерны с горючим, взрывались вагоны со снарядами. В таких огненных передрягах (а он прошел всю войну) ему редко приходилось бывать.

— Для нас же, — говорит прихожанка Свято-Троицкой церкви Вера Яковлевна Захарова, — это были каждодневные будни. Военный госпиталь находился рядом с вокзалом, и многие из раненых, не выдерживая бомбовых атак, разбегались. Мы находили их с помощью местного населения в радиусе трех-четырех километров и приносили назад на носилках.

Вере Яковлевне было тогда семнадцать лет, и работала она в госпитале санитаркой. Вместе с ней трудилась ее младшая сестра. Сколько раненых перенесли они на своих еще неокрепших, почти детских руках, сколько взрослых тягот пережили!

— Только придет на станцию санлетучка, — вспоминает она, — и тут же, откуда ни возьмись, немецкие бомбардировщики. Бои вокруг шли жестокие, раненые поступали ежедневно, в ночь от ран умирали 15-20 человек.

В те дни у нас было одно убежище — молитва: тяжелораненых ведь не оставишь, в укрытие не уйдешь... И вот что сегодня ей кажется удивительным: налеты были ежедневными, бомбы с неба сыпались дождем, а в госпиталь за целый год ни единого попадания!

Война от Бологого откатилась в сорок третьем, когда немцев погнали на запад, но для Веры в тот год она не закончилась. Наоборот, повела далеко фронтовыми дорогами. Мама благословила иконой, надела не шею крестик...

Память уводит ее в август сорок третьего, когда, окончив подмосковную школу сержантов, в числе таких же девятнадцатилетних девчонок Вера была направлена в авиачасть. Копала окопы, кормила летчиков (и ночью, и на рассвете, и днем), заправляла бензобаки их машин, маскировала стоянки. Девятый Сталинский полк, отчаянно смелые ребята, среди которых много земляков — калининских и московских.

— Девчонки, ждите нас! — кричали они, выруливая на старт, и... часто не возвращались. Молодые, красивые. Девчонки плакали, уткнув носы в подушки и молились за оставшихся в живых.

— Как мы ждали нашу Победу! Как молили Бога, чтобы до нее дожить! Сержант Захарова, кавалер ордена Отечественной войны II степени и медалей "За победу над Германией", "За победу над Японией", "За взятие Берлина" воевала на Кубани, освобождала Белоруссию, брала Варшаву и Лодзь, переправлялась через Одер. При взятии Берлина контузило.

— А пуля, слава Богу, не взяла, — говорит она с облегченным вздохом. -Хотя столько смертей было рядом. Мамин крестик и ее благословение, видно, меня хранили.

На фронте ей не раз пришлось бывать свидетелем охранной силы креста. Однажды лейтенант Иван Сопин попросил ее постирать гимнастерку. Вынимая из кармана партбилет, между листков обнаружила крест. С лейтенантом в одном батальоне они до Берлина дошли, войну невредимыми завершили в Японии. Память название города сохранила — Хайлар.

Из чего слагаются победы? Из гениальности расчетов полководцев? Технической вооруженности солдат? Но опыт знает и другую меру. История бросала на весы страдания людей, чистоту человеческих помыслов, способность редкую не думать о себе, уменье со смирением переносить всеобщую беду и общие невзгоды, наконец, каждодневный самоотверженный труд.

Демидова Елизавета Николаевна, прихожанка Свято-Троицкой церкви, стирала в деревне Тимково для фронта белье. Вручную, без машин. Никому бы не знать, что такое белье из солдатских окопов! На каждую прачку — сто пятьдесят комплектов в день, вместе с обмотками. Воду для стирки из озера на себе носили, все три года, пока в этих местах шли бои. Без отгулов, без выходных...

А для Анны Виссарионовны Александровой, прихожанки этой церкви, трудовой фронт был в равной мере и боевым. Под пулями и артобстрелом рубили просеки в районе Кандалакши для прохода танков, ставили надолбы, сооружали противотанковые рвы.

— Нас привезли под Кандалакшу в сорок первом тысячу человек, — рассказывает она, — а домой в сорок пятом вернулось тринадцать. Такие были потери.

Ее осколком снарядным в голову ранило, она с обрыва высокого в речку упала. Господь не дал утонуть, с трудом, а на берег выбралась.

— На мне два креста было, — вспоминает Анна Виссарионовна. — Кроме маленького, обычного, большой, с распятием, от прадедов, — родовой. Он меня от беды ограждал. Тонула — не утонула, из больницы, где осколок вынули, не в квартиру, в землянку холодную привезли, а я опять жива!

У Марии Прокофьевны Силич брат на фронте погиб, и могилу отыскать не удалось, хотя они с матерью найти ее долго пытались. Мама перед смертью стала часто сиживать у обелиска из черного мрамора, что поставлен над озером в память погибших воинов Бологого. На вопрос, почему здесь сидит, отвечала, что это "Колина могилка". Она, оказывается, сына в церкви отпела и земельку в пакете подкопала под обелиск.

Память. Она уводит в сумерки Истории и возвращает события, которые снова врываются в нашу жизнь.

В июльском небе сорок первого над станцией Березайка, что в тридцати километрах от Бологого, шел воздушный бой. Наш истребитель дрался с "мессершмитом". Бой был такой ожесточенный, что, как писала спустя сорок четыре года местная газета "Новая жизнь", в воздухе все трещало, и не понять было, где наш, а где фашист — такая вертелась карусель. Потом один самолет загорелся, и люди, прибежавшие к месту, где он упал, с тайной надеждой, что это стервятник, увидели торчащий из болота фюзеляж с красной звездой.

Сорок четыре года спустя мальчишки-следопыты извлекли из болота самолет и останки пилота. Им оказался Федор Федорович Голодный, двадцатишестилетний старший лейтенант 126-го истребительного полка, кавалер ордена Красного Знамени за номером 3115. Его кандидатская карточка коммуниста и справка на получение новой техники были пробиты вражеской пулей. Березайцы летчика похоронили с почестями, на могиле говорили теплые, проникновенные слова. А березайские женщины, члены Свято-Троицкой общины, сделали то, о чем в газете не было написано. Они собрали деньги и приехали к настоятелю храма отцу Василию с просьбой воина погибшего отпеть. И заказали сорокауст. И записали имя летчика в свои поминальники.

Когда фашисты разбомбили поликлинику, в регистратуре которой трудились Евдокия Новикова и Зина Ефимова, девушки обратились в военкомат с просьбой дать им работу для фронта. Враг рвался к Москве, бои шли в пятидесяти километрах от Бологого. Дни и ночи безвыходно в прачечной ДЕЗ — отряда № 8 военчасти 70509. Стирка шинелей вручную без отгулов, отпусков, без выходных. Мозольные бугры на девичьих запястьях были такие, что после войны хирург предлагал операцию.

— Немного легче стало, — рассказывает Евдокия Андреевна, — когда освободили Калинин. Наша часть в составе Западного фронта стала медленно продвигаться на запад. Началась жизнь на колесах.

— И под бомбами были, — вздыхает она, — и под обстрелы артиллерийские сколько раз попадали, а Бог нас с Зиной сохранил: мы с крестиками своими не расставались, постоянно прибегая к защите молитв.

Однажды был такой случай. Только-только девушки завершили работу — выстиранным, отглаженным и уложенным в штабеля бельем была доверху забита большая, метров на тридцать, комната. И вдруг артобстрел. Снаряд снес крышу с дома, где лежало готовое к отправке на передовую белье. Потолок был пробит и балки угрожающе зависли, готовые вот-вот обрушиться вниз. Никто не решался туда войти.

— А мне, — говорит Евдокия, — до того стало жаль затраченного труда, да и в окопах, знаю, белье солдатам было крайне необходимо, так что я, помолясь, решилась все-таки его спасти. Творя молитву Богородице, работала больше часа, и лишь успела вынести последний тюк, потолок обрушился с грохотом — будто кто его невидимо держал...

И еще им Божия милость явлена была. Их поезд следовал в Латвию. Состав, что шел перед ними, был атакован с воздуха и полностью разбит. Они — единственные, кто после ремонта путей пересек границу Латвии благополучно, следующие за ними составы тоже были разбиты. Латыши по этому поводу говорили: "Святой поезд".

А как хотелось во время войны попасть на службу в церковь! Но в городах и селах, куда часть входила, все храмы были разрушены. И только в Латвии, в городе Резекне, небольшая православная церквушка уцелела от огня войны.

— Мы ходили туда, как на праздник, — говорит Евдокия. — Старший лейтенант Финогенов, хороший был человек, нас в храм молиться отпускал.

Там, в Резекне, для нас с Зиной и война закончилась.

Рассказывает прихожанка Свято-Троицкой церкви Мария Прокофьевна Силич:

— Я работала телефонисткой в Управлении дороги и об ужасах тех дней знаю не по рассказам. Бологое вспоминается в огне. Когда наши оставили Калинин, прямая железнодорожная связь между Москвой и Ленинградом была прервана. Эшелоны из Сибири, с Урала и Средней Азии шли на Северный и Западный фронт в обход Москвы через Бологое. Каждую ночь с восьми вечера до четырех утра нас бомбили — по налетам можно было сверять часы. Ночью от огня все сверкало. Небо полыхало багровым заревом — в трех километрах от Бологого, в Медведево, стояли наши зенитчики, по наземным целям били "катюши", наша "телефонка" от взрывов дрожала и прыгала, а мы работали, обеспечивая дороге бесперебойную связь. Утром после смены выйдешь с коммутатора, а вокруг вся земля изрыта воронками и угол дома отбит. А все же Господь нас берег — прямых попаданий мы избежали, так велика была сила наших девичьих коллективных молитв. В те дни молились все, даже дети. Помню, однажды во время налета мы были дома: я и два моих племянника. Бомбы сыпались смертоносным дождем, соседний дом начальника связи Маньковского был разнесен прямым попаданием в щепье, хозяин дома был убит, а у нас взрывной волной выбило рамы и двери. И тут мой младший племянник взмолился: "Спаси нас, Господи!", а старший вслед за ним: "Господи, пронеси их мимо!". Детей никто не учил, они сами в минуту опасности нашли защитные слова и Того, к кому с ними следует обратиться. Один из них, Юра Архипов, и сейчас при отделении дороги работает юристом, я ему иногда то время напоминаю. Спали не раздеваясь, во сне прислушиваясь к сигналам тревоги — не верилось, что когда-нибудь можно будет досыта наесться. Пятьсот граммов хлеба делили на три доли и ели его, запивая водой. Ни картофелины, ни свеклины не было ни у кого — огороды никто не сажал, их каждую ночь "пахали" немецкие бомбардировщики. Молитва нас укрепляла и давала силы выстоять.

О спасительной силе молитвы свидетельствуют прихожанки Нина Васильевна Ефремова, Мария Потаповна Дегтярева, Зинаида Алексеевна Качина.

— Я и сейчас удивляюсь, — говорит Нина Васильевна, — как нас Господь в таком пекле спас.

В семнадцать лет, находясь на казарменном положении, она работала на третьем участковом материальном складе Калининской железной дороги бухгалтером. Женщина по соседству жила, ее во время налета в собственном доме убило — взрывной волной вместе с диваном по воздуху пронесло и зашвырнуло на крышу двухэтажного дома.

— А я, Бог миловал, жива осталась, хоть железнодорожный склад — объект стратегический, но за все боевое время ни одного попадания. Выходит, велика сила молитвы, поскольку другой защиты у меня не было.

Охранную силу молитв подтверждает Мария Потаповна Дегтярева.

— В те трудные годы, — вспоминает она, — лишь молитвами спасалась от беды. И когда аэродром в Воронеже под бомбами строила. И когда волчья стая (их в войну много в наших краях развелось) неожиданно из лесу на дорогу выскочила, а я на лошади одна. И когда для фронта кожи выделывала (для седел, для сапог) да овчины для тулупов военных дубила. И даже когда в сушильных печах кора дубильная огнем занялась.

Ночью дело было. Мария из-за бомбежки спать в цехе осталась, и вдруг как толкнул кто — "горим!". С молитвой ложилась, с молитвой вставала — так с ранних лет родители приучили: строгой веры были у нее отец и мать. Сколько маминых молитв она солдатским матерям за годы войны написала! Сколько понеслось их в треугольничках в окопы к сыновьям!

— Своего жениха, — говорит Мария Потаповна, — я на фронте молитвами сохранила: вернулся жив и невредим. А на волков Георгия Победоносца в защитники призывала. Стая развернулась и с дороги сошла.

— Много чудес в те времена явил Господь по человеческим молитвам, — говорит Зинаида Алексеевна Качина.

Будучи на казарменном положении, живя в землянке с маленьким сыном, она работала в отделе снабжения Управления военно-восстановительных работ Северо-Западного фронта. В ее задачу входило доставить деньги в Государственный банк. А до банка десять километров. Пешком. Без оружия, без провожатых, вся ее защита — противогаз через плечо, а в двух портфелях 250 -300 тысяч рублей. Сейчас это кажется чудом. Не день, не неделя, не месяц, а два с половиной года. "Господи, благослови", — и в путь.

— Идешь, а сама на небо поглядываешь. Как только появятся "мессершмиты", бежишь и заваливаешься в кювет. Однажды шла лесом, задумалась, и вдруг над головою рев и черная тень на дороге: надо мною на бреющем полете "юнкерс". До кювета не добежать, уткнулась лицом в дорожную колею: "Господи, пронеси, сохрани и помилуй!". Стервятник низко шел, вполне мог очередью пулеметной прошить.

... Рядовые народного подвига. Живые слагаемые Победы. Они не поднимали залегшие цепи в атаку, не закрывали собой амбразур, и мало кто из них держал в руках оружие. Но разве в судьбе свято-троицких прихожан не преломлен свет наивысшей, по словам Спасителя, Любви, полагающей "душу за други своя"? Любви, что являет основу каждой великой Победы.