Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»
Часть 6
Из-зa занавеса слышится громкое «ура». Занавес поднимается. Декорация первых трех сцен. Яркий день. Комната празднично убрана. Стол выдвинут на середину, вокруг него сидят Инна, Томка, Андрей, Лукия Ивановна, Вася, Валька, Шестеркин. В открытое окно с улицы доносятся ликующие марши. Это происходит в День Победы.
Шестеркин. И еще раз, и еще раз — за кровью и трудом завоеванную победу!
Все. Ура! (Чокаются, пьют.)
Валька. Я читал, что в таких случаях необходимо разбить бокал.
Томка. Вот так! (Бросает рюмку об пол, рюмка разбивается.)
Лукия Ивановна. Хорошенькое дело. Это еще что такое? Теперь таких старинных рюмок и в продаже нет. Вечно ты, мальчик!...
Валька. Лукия Ивановна, при чем же тут я?
Лукия Ивановна. Так ведь ты читал, что так надо!
Валька. Читал я. Но разбил ведь не я?
Лукия Ивановна. Да читал-то ты?
Шестеркин. Лукия Ивановна, ну что в такой день, когда все хорошие люди ликуют, о рюмке сокрушаться? Дайте лучше я вам подолью.,
Лукия Ивановна. Мне уж довольно, голубчик, право, довольно!
Шестеркин. Пью за ваше здоровье, высокоуважаемая Лукия Ивановна! За ваших дорогих сыновей, которые, слава богу, живые и невредимые прошли до конца путь победы. Ура!
Все. Ура! (Чокаются, пьют.)
Лукия Ивановна. Ну как не выпить за такое дело?... Ты знаешь, Иван Егорыч, как подъехать ко мне...
Инна. Кому же и знать, как подъехать, если не старому паровознику....
Томка. Как странно! Вот странно! Куда-то мы все вдруг поехали... Едем, едем... закружились, как на карусели!
Андрей. Это у тебя в голове закружилось.
Томка. Стул...
Валька. Что стул?
Томка. Ненормальный стул. Сам поднимается вверх. Нет, куда же мы плывем?
Инна. Мы уже приплыли, Томочка.
Шестеркин. Что, Томка? Без привычки, брат, ишь, от пустяка разобрало.
Лукия Ивановна. Совсем ей не надо было давать.
Шестеркин. Что вы, Лукия Ивановна! В такой день как же можно не выпить! Разрешите вам еще рюмочку?
Томка (Инне). У тебя два лица: вон одно, вон другое. Милая ты моя Инка! Две физиономии. И я обе ужасно люблю, ужасно, ужасно!... Не сердись, что я на тебя ногами топала.
Инна (смеется). Я не сержусь. Я знаю, что ты любишь. Ты у меня такая — потопаешь-потопаешь, а потом все-таки послушаешься...
Томка. Угу.
Инна. Давай поцелуемся. Да я не там. Вот она я.
Томка. Валька, поцелуйся с Андрюшей.
Валька. Что изволите приказывать?
Андрей. Да ну ее...
Томка. Андрюша, не стесняйся. Сегодня все должны целоваться. Победа! Победа! Какое чудесное слово! Ах, как было плохо, до чего было плохо, вы все помните... Сколько я карточек перепортила. Напишу красиво, а слеза капнет — и все расплывается.... И сама пишу, а самой до того есть хочется.... А сегодня — Победа! Скоро вернется папа! Я ему скажу — как это? Товарищ майор, разрешите обратиться!... Ничего подобного не скажу. Скажу так: милый, милый, родной, до чего я тебя люблю, до чего я тобой горжусь! Спасибо за то, что ты нас спас от фашистов! Что ты их загнал, что ты их прикончил! Я поклонюсь ему, как в старину в России кланялись, — как это? Большим поклоном. Я ленточку от ордена у него на груди поцелую...
Шестеркин разливает вино в рюмки.
Инна. Иван Егорович, Томке не надо больше.
Томка. Почему это? Всем надо, а мне не надо? Всем вино, а мне что пить? Декохт? Алой на меду?
Шестеркин. Пью за здоровье лучшего моего приятеля, героя Отечественной войны, закадычного моего Дмитрия Николаевича Кузнецова! Ура!
Все. Ура! (Чокаются и пьют.)
Томка (встает). А я? За папу? Не пить? Положим! (Наливает себе вино, пьет.) Ха-ха-ха!
Шестеркин. Ну чего ты!
Томка хохочет.
Инна. Довольно тебе.
Томка (хохочет). Вася! Вася! Ой, до чего он смешной! Четыре года подряд каждую неделю предложение делал! Люди ехали в э-ва-ку-ацию — он предложение делал! Люди ехали в ре-эва-ку-ацию — он предложение делал! У Огородниковой дети повырастали, она уже домой уехала, и Киевский ботанический сад домой уехал, а он все делает предложение и не может перестать!
Инна. Перестань болтать глупости! Сейчас же перестань!
Шестеркин. У какой Огородниковой?
Вася. Для вас, Томка, я вижу, нет ничего святого.
Шестеркин. У какой Огородниковой?
Томка. Вообще вы все смешные. Я умру от смеха, глядя на вас. Вы на меня смотрите, как на маленькую девочку. Для людей я уже давным-давно Тамара Дмитриевна. А для вас до восьмидесяти лет буду Томкой. Которая потопает-потопает, а потом все-таки слушается. Я больше не желаю! С сегодняшнего дня называть меня Тамарой Дмитриевной! Валька, тебе понятно? Тамара Дмитриевна!
Валька. Слушаюсь.
Шестеркин. Тамара Дмитриевна! Сколько будет семью восемь?
Томка. Семью восемь?
Шестеркин. Семью восемь.
Томка. Андрюша, скажи ему, сколько будет семью восемь. Андрюша! Я кому говорю!
Шестеркин. Ну, скажи хоть ты, если она забыла.
Андрей. Пятьдесят шесть.
Томка. Пятьдесят шесть? Нет, правда, пятьдесят шесть? Как много...
Шестеркин. Эх ты, Тамара Дмитриевна....
Томка. Да, я Тамара Дмитриевна. Лукия Ивановна не знала. Меня профессор так называл. Заведующий оранжереями. Лукия Ивановна боялась, что он шубу стащит...
Шестеркин. А скажите, Тамара Дмитриевна, будьте любезны, — э, постойте, я вам бутерброд сделаю, а то вы вилкой уколетесь, — куда уехала Огородникова?
Томка. Ну куда она может уехать? Домой. В Ленинград.
Шестеркин. И давно?
Томка. Ой, уже давно — на той неделе.
Шестеркин. Это Саши Огородникова супруга?
Томка. Ну да.
Шестеркин. Долго она в наших краях проживала?
Томка. Кажется, долго. Кажется, три года. Валька, три или четыре?
Валька. Свыше трех.
Шестеркин. Что же ты не сказала, Томка?!
Томка. Очень мне нужно было вам говорить. Хитрые какие. Чтобы вы мне запретили работать! Я половину четырех детей все время воспитывала. Его убили фашисты. А дети были маленькие. А она приехала, как сумасшедшая. Пришлось мне работать тоже. А теперь она уехала, но я все равно работаю, потому что привыкла. Вот вчера я получила зарплату, — видите, сколько, — больше ста рублей. (Выворачивает карманы, деньги сыплются на пол.) Ты понимаешь, почему я получила ту двойку в седьмом классе? Потому что у меня не было времени чертить ей чертежи.
Инна. Я понимаю, что ты меня три года обманывала.
Томка. Я все равно выдержу экзамен на аттестат зрелости, хоть бы ты меня съела твоими глазами! Не смотри на меня такими глазами!
Инна. Томка ты, Томка... Как же ты мне не сказала?
Томка. Потому что я терпеть не могу, когда мне делают вы-го-во-ры и у-го-во-ры, как будто я ученица первого класса. Я — Тамара Дмитриевна. (Затихает, положив щеку на руку Инны.)
Инна. Потому что ты дала мне слово и не сдержала его. Вот почему ты мне не сказала.
Входит Лутохин с букетом цветов.
Лутохин. Можно?
Инна встает ему навстречу.
Мне захотелось в этот день прийти к вам. Ничего?
Инна ставит цветы в воду, смущенная и счастливая. Громкая музыка: по улице мимо дома проходит оркестр. Андрей убегает.
За ним уходит Валька, потом Шестеркин. Инна и Лутохин стоят у окна.
Идемте гулять!
Инна. Идемте... (Уходит с Лутохиным.)
Остались Вася, Лукия Ивановна и полудремлющая Томка.
Пауза.
Вася. Ушла...
Лукия Ивановна. Ну что, голубчик, делать....
Вася. И знаете, что мы сейчас сделаем? Мы сейчас выпьем с вами за >ее счастье! (Хочет налить вино, но бутылки пусты.) Не волнуйтесь, вино будет моментально. И мороженое. Хотите мороженого, Томка?
Томка (проснулась сразу). Конечно, хочу!
Вася. Через пять минут все будет. Я — живым духом! Вы не волнуйтесь!
Томка. Вася!
Вася возвращается.
Извините, что я над вами смеялась.
Вася. Ничего... (Уходит.)
Томка. Лукия Ивановна, и вы извините. Я над вами тоже смеюсь каждый день, уже лет десять. Не убирайте, я сама. У меня в голове уже все прошло, ничего не осталось. Только немножко еще туман перед глазами... Сейчас будет чисто, будем мороженое есть. (Убирает на столе). Какой букет! Какое, должно быть, счастье, когда приходит человек, который нравится, и приносит такие цветы... И у меня это будет в жизни? Все, все, все еще будет в жизни!... А под столом как насорили — и стекла, и деньги, ой! Кто это набезобразничал? Надеюсь, не Андрюша? Он что-то много пил. Не надо было ему столько давать. Я все, все, все соберу, до самого малюсенького осколка... (Лезет под стол.)
Звонок.
Лукия Ивановна (идет отворять, но на полдороге останавливается). А погоди-ка, голубчик!
Еще звонок.
(Кричит.) Сейчас, Вася, сейчас! (Про себя.) Вот я тебя тоже специально выдержу! Ты, голубчик, у меня назвонишься!
Звонок.
Сейчас, Вася, сейчас! (Садится, ставит перед собой будильник и с удовольствием слушает звонки.) Звони, звони! Так его! Так его! (Веселится от души.) А ну еще! А еще разок! (Заливается счастливым смехом.) Так, так! Это тебе за непочтительность твою! За неуважение к старости! Ну, довольно с тебя! (Отворяет дверь.) Будешь знать, поросенок, как старушек обижать!
Вместо Васи входит Дмитрий Николаевич Кузнецов.
Ах!...
Кузнецов. Что вы тут кричите? Почему не отворяете? Где девочки?
Лукия Ивановна стоит в оцепенении.
(Входит в комнату.) Томка?
Томка (вылезает из-под стола). Папа...
1945
