Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

ДЕВИЧЬЯ РОТА

Яблони и груши уже отцвели, и ветер свивал белые лепестки под редкими садовыми деревцами, чудом уцелевшими на истерзанной псковской земле. Но песня о том, как они расцветали когда-то очень давно, еще до войны, когда все еще были счастливы и не знали об этом, как не знают, дыша, собственного дыхания, песня о тех временах все-таки подняла настроение. Тамара Царева, командир взвода, даже как-то обиду на интенданта стала забывать, хотя вот только что вся кипела от гнева. Ведь надо же, тепло уже на дворе, солнце припекает, а снайперов, всю роту, одели черт знает во что, да еще в зимнюю форму. И вообще не такой встречи ожидали они, отправляясь на фронт. Ну ладно, хоть и противные им попались начальники, а все ж свои, как-нибудь разберемся. Только бы поскорее до фашистов проклятых добраться! Целых три месяца в запасном полку проторчали, а счет мести не открыт. Кто ж за Масальскую, за Люсю уничтожать этих гадов будет? Тамара в школе еще поклялась, что первый десяток в своем снайперском счете она посвятит памяти подруги Люси.

Лихо промчался мимо колонны «виллис». Круто развернулся впереди и стал. Из машины вышел генерал. Рота встала по стойке «смирно». Сопровождающий офицер без особой резвости, но строго по уставу отрапортовал генералу, что ведет роту снайперов в расположение такой-то дивизии. Генерал строго очень спросил, почему снайперы в зимнем обмундировании да еще далеко не новом, почему у некоторых сапоги совсем разбитые (и как только разглядеть успел!). Ничего внятного офицер сказать в объяснение не мог, он действительно был человек посторонний и девушек увидел сегодня утром в первый раз. Тогда генерал приказал: «Вольно, разойдись!», а сам уселся прямо на обочине. И уже неофициально собрал около себя всех девушек, стал расспрашивать о житье-бытье на фронте. Долгая была беседа, и не раз генерал поджимал губы и грозно сдвигал брови: все ж таки нельзя так встречать подкрепление, да еще снайперов.

— Товарищ генерал, у нас к вам просьба будет, может, скажете там кому-нибудь в командовании: пусть нас всех вместе оставят, а то везде разбрасывают девчат наших по разным полкам. И нас хотят. — Тамара даже встала, когда говорила эти слова, не очень-то она надеялась на успех.

— А что, это идея. Рота снайперов при штабе армии. Если на одном участке снайперов держать, — вслух стал размышлять генерал, — фашисты быстро привыкают к осторожности и головы из траншей почем зря не суют. Сиди потом и жди сутками хоть один такой случай. А на других участках зато гуляют, как в парке. Мы вас будем посылать на любое место, где только ни появятся фашисты. Уж больно они тут обнаглели: ходят прямо в полный рост. Вы должны их заставить не ходить, а ползать по нашей земле. На всей линии фронта 10-й армии. Задача ясна?

— Ясна, товарищ генерал!

Генерал отправил роту назад, в штаб, а сам уехал дальше. Только тогда и сказал девушкам сопровождающий, с кем они беседовали:

— Это генерал-полковник Казаков Михаил Ильич. Командующий 10-й гвардейской армией.

В штабе армии уже был получен приказ Казакова. Девушкам срочно выдали новую форму, и уже на следующий день вся рота в полном составе была послана на передовую, в 29-ю дивизию.

А фашисты и на самом деле обнаглели до крайности. Не то что в прицел, простым взглядом было видно, как беззаботно суетятся они на самой передовой. Девушки открывали свои снайперские счета, в общем-то, без особых трудностей. Но бесконечно такое везение продолжаться не могло.

Тамара Царева вышла на первую свою снайперскую «охоту» самой последней в роте. Вышла вместе с давней подругой Верой Поротниковой. Нейтральная полоса на этом участке была всего 60—70 метров, так что засады оборудовать надобности не было. Стреляли прямо из траншеи первого эшелона обороны.

Ждать долго не пришлось. Из окопов противника высунулась белесая голова. Тамара выстрелила. Немец-то упал, но что тут началось!!!

Гитлеровцы, видимо, догадались наконец, что против них действуют снайперы. И пуля Тамары Царевой оказалась последней каплей в чаше их неразумения. Прямо по позиции Тамары и Веры фашисты открыли артиллерийский огонь. Били шрапнелью. Девушки стали уходить с опасного места. Тамара шла впереди. Толчок в спину — Вера упала на нее. Подхватила на руки. Подруга застонала. Тут только увидела большую рваную рану у нее на ноге. Быстро кое-как перевязала, но тут подоспела санитарка. Вместе донесли Веру до медсанбата. Рана оказалась серьезная: задело кость. Пришлось отправить девушку в госпиталь.

Праздник был омрачен.

Новой напарницей Тамары стала Лена Сергеева. Долгое время она была самой неудачливой: никак не могла открыть свой счет. Передерживала цель и всегда запаздывала с решающим выстрелом. В оправдание говорила, что любопытство женское губит ее: все хочется лицо врага рассмотреть, ну а пока смотришь, он уж и исчез. Тамара иногда на выдерживала и стреляла в гитлеровца, предназначенного для Лены.

Деревня Темная догорала, когда рота снайперов с наступающим батальоном вошла на ее окраину. На задворках осталась одна старенькая избушка, которой огонь так и не коснулся. Вошла в нее. На полу лежало истерзанное тело молодой женщины. Лена Сергеева — она вошла первой — в ужасе отшатнулась. Подняла глаза: «А-а-а!» И рухнула без памяти на чьи-то руки.

На стене, приколотые штыком, два мертвых тельца мальчиков-близнецов, грудных еще крошек.

Комсорг Юля Лырчикова собрала роту. Собрание было самым коротким за всю войну.

— Все видели?

— Все!

— Так не будет пощады ни одному — слышите? — ни одному фашисту на пути нашей роты! Клянемся!

— Клянемся!

Лена Сергеева открыла свой счет на следующий же день. И через два часа утроила его.

Вечером в ответ на поздравления ответила Тамаре:

— Не надо меня поздравлять. Не с чем. До вчерашнего дня так все складывалось... Вообще из снайперов хотела уходить. Это, знаешь, одно дело в школе по чучелам стрелять. А тут — смотришь — живой человек, рука опускается. Один, как сейчас вижу, юненький совсем, только от мамы небось. Так и не стала стрелять. А ты тогда сама его уложила, не выдержала, я еще втайне не то чтобы злилась, а как-то нехорошо было, смотреть на тебя не могла. А вот в Темной когда все это увидела — конец! Никакой жалости. Да разве люди они? Скажи — люди? Ух, жаль, винтовка у меня, а не пулемет. Я им еще покажу страдания юного Вертера! Так настрадаются у меня, Тихого океана не хватит мамашам оплакать выродков своих! — И разрыдалась от боли и ненависти.

Велика была сила ненависти этой девушки. Когда ее ранили во время очередной засады, Лена наотрез отказалась идти даже в ближайший медсанбат. И вся рота скрывала от начальства ее ранение. Долечилась сама, и очень скоро.

Впрочем, подобные случаи были не редкостью в снайперской роте. Под Пушкинскими горами снайперскую пару Аня Кошкарева — Лида Изварина направили на уничтожение фашистской «кукушки», так еще с финской кампании звали вражеских стрелков. Это было первое серьезное задание, которое выпало на долю девушек: даже офицера или пулеметный расчет снимать гораздо легче, чем такого же, как ты, мастера снайперского дела. Тамара Царева сама выбирала, кого послать. И не ошиблась.

Аня Кошкарева была самым лучшим поваром роты. Для такого высокого звания мало знать тысячу рецептов разных блюд. Аня брала другим: она отличалась большим тщанием в каждом деле, за которое бралась. На первый взгляд работала медленно, но получалось все быстрее других. Это потому что она никогда не делала лишних движений, зато работала со вкусом. Если картошку чистила, то будто бы гладила ее ножом, а не строгала, как все. И руки ее, не очень изящные и женственные, преображались в работе, какие-то ласковые становились к инструменту и предмету труда. И смотреть на нее было красиво. Во всей роте не было таких мастеров маскировки, как Аня Кошкарева. Это тоже понятно: ее руки сами чувствовали природу земли и всего растущего на ней. И научиться у нее этому делу было невозможно: нельзя ведь научиться таланту. Ане тоже поначалу трудно было стрелять по живым мишеням, но на войне — это работа, а всякую работу она отроду привыкла исполнять до крайней точности.

За три года войны солдаты отвыкли от деликатности, а иные так даже и не успели узнать ее, так что не всегда соразмеряли свое желание женской ласки с обстановкой и порою обижали девушек. Но тут же нарывались на гнев Лиды Извариной, сильной и отчаянной красавицы с Донбасса. Ее отповедь, моментальная и грозная, как пулеметная очередь, разила обидчиков. Было очень смешно, когда какой-нибудь лихой разведчик с медалью «За отвагу», а то и орденом тихо тушевался и краснел после такого «приема». Рука у Лиды твердая, она еще в школе поражала всех артистической стрельбой. Ковбои в американских фильмах так не стреляли.

Вот какая была эта пара Кошкарева — Изварина, которая первой вступила в единоборство с фашистским снайпером.

Ширина нейтральной полосы достигала здесь тысячу метров, так что задолго до рассвета пришлось выйти на заранее выбранную позицию, от вражеских траншей метрах в двухстах. Солнце вспыхнуло из тучи на востоке, как ракета, но снайперов в его ослепительных лучах увидеть невозможно, как ни всматривайся. Ну ничем этот бугорок, в котором они залегли, не отличается от соседнего слева или того, что чуть позади, поближе к нашим позициям. Теперь осталось только одно. Ждать. Ждать и смотреть.

А смотреть было трудно. Слезы застилали глаза не только от напряжения. Аня с Рязанщины, а Лида из шахтерского поселка, Донецкого угольного бассейна, где степь ковыльная да терриконы. Но здесь, где они лежат в глубоком укрытии, каждая травинка, деревцо каждое дороги. Сердце бьется в непривычном ритме онегинской строфы: это ведь здесь, прямо по этому лугу, разгонял свою тоску на английском породистом коне так и не понятый на уроках литературы барин с прошлого века. А теперь это не луг, а нейтральная полоса. В лесочке, где ларинские крепостные собирали грузди на засол, — первый эшелон обороны противника. Вон тот дуб, ему б у Лукоморья расти — возможное место укрытия снайпера. Как дико, как безобразно звучат в этом краю слова военной терминологии! Девушки, в общем-то, мало искушенные в поэзии, понимали это сейчас до слез.

И стискивали зубы от гнева, от святой ненависти.

Выстрел хлопнул неожиданно, но врасплох не застал. В ответ — залп из обеих винтовок как раз по тому самому дубу, в ветвях которого замаскировался снайпер. Не утерпел фашист, пробил по старшине, что с обедом полз в расположение роты на переднем крае. Старшина был в каске, так что пуля не оставила даже царапины, зато себя фашистская «кукушка» выдала. Труп вражеского стрелка рухнул с дерева. Девушки стали ждать, не придет ли кто за телом убитого.

Но немцы не торопились с похоронами. Минут через тридцать по снайперам противник открыл бешеный минометный огонь. Тут уж не до увеличения счета. Стали ноги уносить. То по-пластунски, то бросками двинулись назад, к своим. А добираться метров восемьсот. На полпути неподалеку разорвался снаряд. Взрывной волной оглушило Аню Кошкареву. Легкая контузия. Лида бросилась на помощь, потащила на себе. И уже у самой почти траншеи ее ранило в ногу. Кость, слава богу, не задело. В ближайший окоп девушки буквально ввалились.

С переднего края доставили обеих девушек в медсанбат. Доктор, довольно пожилой капитан медицинской службы, интеллигент из земских врачей, посчитал первую помощь недостаточной и предписал направить Аню и Лиду подальше в тыл: там, дескать, подлечат, поправитесь до средней упитанности. Лида аж взвилась от таких слов:

— Ну уж нет! Сами поправляйтесь до средней упитанности, а то вон как. тут отощали! А нам на передовой дел хватит. Ни в какой тыл не пойдем, в своей роте допекемся!

Так и сказала — «допекемся». Кому другому врач бы приказал, и никаких разговоров: все ж таки капитан, а тону бы такого с собой ни от кого не потерпел. Но здесь он имел дело с женщинами и не выдержал напора Извариной. Только развел руками — ну, вылитый Айболит с картинки:

— Ну что ж, допекайтесь. У вас там женских рук много, перевяжут, лекарства вовремя дадут...

В августе 1944 года, когда 10-я ударная армия 2-го Прибалтийского фронта вошла на территорию Латвии, рота снайперов увеличилась вдвое. Из Вешняков прибыл новый выпуск школы. На ветеранов новенькие смотрели с робостью и уважением: у иных снайперский счет превысил десять уничтоженных фашистов. Пополнение не сразу бросили в бой. Первое время девушек в сопровождении связных выводили на передовую, чтобы осмотрелись, поняли, что к чему, уняли неизбежный поначалу страх перед обстрелом, особенно артиллерийским. Но потом, правда, многие вспоминали, что страх удалось преодолеть только тогда, когда стали выходить на задание. Тут уж настоящее дело было, а раз так, то о каком страхе можно говорить, просто не до него. В темноте надо маскировку наладить, заняв место в засаде, искать цель, ни единым движением не выдав себя. Вещь тоже непростая, особенно если ведешь «охоту» за снайпером. Фая Кузьмина чуть не погибла из-за неосторожности. А всего-то чуть шевельнула винтовку, стекло в прицеле сыграло «зайчика». Фашист только того и ждал. Разрывная пуля попала в прицел, рикошетом — в глаза.

Капитан Василий Митрофанович Ретунский, командир роты, человек строгих правил, заставил после этого случая всех снайперов целый день под его наблюдением лежать на полигоне в укрытиях. И целую лекцию прочитал об особенностях оптики, хотя все это девушки проходили в школе. Но в лекции своей дал совет, как самим ловить на солнечных «зайчиков» вражеских снайперов. Это было очень вовремя, потому что не каждый стрелок покупался теперь на простую приманку лопатой в каске и даже куклой. Юле Лырчиковой эта хитрость не удалась, когда она вышла на «охоту» против снайпера. Враг тогда выдал себя не выстрелом, а, как ни странно, маскировочным халатом — белом на потемневшем от копоти после артобстрела снегу. Юля потом сама себе диву давалась — и как только сумела рассмотреть!

Но подруг своих Юля этим не удивила. Все-таки не случайно именно она была комсоргом роты. Ее уважали решительно все, хотя никто не смог бы точно сказать, за что именно. Храбрость? Но Лида Изварина, к примеру, куда отчаянней. Умение командовать? У Тамары Царевой это получалось намного лучше. Вера Полисонова из нового пополнения заметно превосходила ее активностью. Однако в самых трудных ситуациях Юля оказывалась совершенно незаменимой. Она и прозвище свое Чапай получила в бою очень тяжелом, в котором решался исход большой наступательной операции.

Снайперов, как правило, в бой не пускают. Их дело — держать врага на передовой под постоянным страхом «шалой» пули, сопровождать разведку боем и гасить пулеметные расчеты противника, когда они начинают обстрел разведчиков, уничтожать в единоборстве фашистских снайперов. И только в самых крайних случаях командованию приходится вводить в бой специалистов прицельного огня...

Передовая рота ворвалась в большое латышское село. В самом центре — кирпичная школа. Дело было вечером, довольно поздно, солдаты устали, так что на ночь решили расположиться в этом просторном и крен-ком здании. Среди ночи — взрыв. Оказывается, немцы, отступая, заминировали школу.

Девушки крепко спали, утомленные долгим переходом: за одни только последние сутки преодолели свыше сорока километров с полной солдатской выкладкой по мокрым весенним дорогам. Часа в три ночи:

— Подъем!

Через полторы минуты:

— В ружье!

Капитан Ретунский кратко объяснил обстановку:

— Предполагается контрнаступление противника. Людей на переднем крае почти нет. В нашем распоряжении имеются даже пулеметы, но стрелять из них некому.

В село вошли, еще темно было. Тамара Царева взяла с собой Аню Кошкареву и Юлю Лырчикову на западную окраину. Там стояли вдоль большой дороги две огневые точки, то есть станковые пулеметы. Тамара и Аня — по одну сторону дороги, Юля — по другую. Только заняли позицию, раздался рев дизелей. На большой скорости неслись к селу танки.

Страшно.

Страшнее, чем в засаде. Там дело привычное: если хорошо замаскировалась, никакая пуля не доберется, разве что под артобстрел попадешь, но такие случаи все же нечасто бывали. А тут танки, и прямо на тебя. Но на войне вообще каждое новое, неосвоенное дело спервоначалу страшным кажется. Впрочем, об этом Юля уже потом, после боя, подумала, а тогда, перед несущимися вперед танками, был страх, и все. Стиснула зубы и дала очередь по головному, на котором сидели пехотинцы.

Помогло!

С левой стороны ударили Тамара и Аня, еще легче стало. Теперь Юля начала не вслепую вести огонь, лишь бы дрожь унять, а точно, по-снайперски выбирая цели. Из пулемета, конечно, вести прицельный огонь труднее, но все же старалась. По тому, как падают немцы, чувствовала, что за ее спиной наши солдаты тоже ведут огонь.

Танки в село не вошли — артиллерия остановила головной метрах в тридцати от въезда в село. От чьей-то гранаты взорвался второй. Но автоматчики продолжали идти в атаку. Юля уже ничего вокруг не видела, кроме этих шинелей, движущихся на нее, падающих и снова идущих, уже других... Она даже не заметила, как в азарте передвинулась сама, норовя побольше захватить огнем фашистских солдат.

Чья-то рука опустилась на плечо. Обернулась. Пожилой солдат с новой лентой:

— Эдак, дочка, не мудрено и в окружение попасть, ишь как вперед вырвалась. Давай теперь я покрушу этих гадов, давно руки чешутся. А ты назад иди, вас всех уже кличут.

Юля не поняла сразу, что он ей говорит. И даже когда солдат оттеснил ее от пулемета и повел огонь сам, долго не могла прийти в себя, сообразить, что происходит. Только когда подползла откуда-то Тамара и повлекла за собой, память вернула ей слова этого солдата.

Вражеская атака была отбита, когда рота построилась в сборе. Все были возбуждены миновавшим боем, но вспомнить хоть что-нибудь из него никто не мог. Командир полка поблагодарил снайперов за помощь. Пришло подкрепление, и надобность в их участии отпала. Однако с передовой снайперы не ушли. Под развалинами взорванной школы остались раненые, принялись их спасать.

Немцы возобновили атаку. По школе ударил вражеский пулемет. Раненых вытаскивали под обстрелом. А что же делать? Лейтенант, контуженный в голову, потеряв сознание, все звал какую-то тетю Наташу, просил прощения, говорил: «Я больше не буду!...», и сердце разрывалось от таких детских слов, Юля бросилась к нему, но вытащить одна не смогла, железная балка придавила несчастному ноги. Тут Аня Кошкарева и еще кто-то стали приподнимать балку. Чуть не уронили, пригнувшись от пуль. Юля с трудом вызволила тело лейтенанта, на себе отнесла к ближайшему дому: там уже суетились у раненых санитары.

1 мая 1945 года снайперскую роту отвели в тыл на отдых. До 10 мая девушки должны были привести себя в порядок: пристрелять винтовки, вычистить и подогнать обмундирование. Да мало ли дел у солдата на коротком отдыхе?...

Одной прекрасной ночью снайперов разбудила артиллерия. Со всех сторон слышались выстрелы. И не только из пушек, огонь давали все виды оружия. Новое наступление? Поднялись по тревоге.

Выстроились у казармы. Пальба продолжается, а что происходит, никому неизвестно. Но вот по дороге из Таллина мчатся два конника. Офицеры из штаба армии.

Тамара Царева — она тогда в отсутствие Ретунского командовала ротой — принялась было рапортовать, что рота, дескать, построена в полной боевой готовности, ждет дальнейших указаний.

Офицер ее не дослушал:

— Победа, девочки! Слышите? Победа!