Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»
НА СОПКАХ ЗАПОЛЯРЬЯ
Если бы меня спросили, что, по-моему, самое главное в солдатском обмундировании, я бы, ни минуты не задумываясь, ответила: «Сапоги».
Учась в Центральной женской школе снайперской подготовки, мы наслушались множества веселых историй о том, как на фронте девушкам приходится справляться с громадными солдатскими сапогами. Отыскать на складе в полку или в дивизии обувь 34—35 размеров считалось большой удачей.
... И вот наконец наступил день, когда старшина объявил нам: «Сегодня, товарищи курсанты, будете получать обмундирование, в котором на фронт поедете. — А после этого уже без уставной строгости добавил: — Смотрите, по сторонам не зевайте, чтобы как следует по размерам подходило, не то потом наплачетесь».
Правда, в этих предупреждениях особой нужды не было, мы и сами знали, что к обмундированию надо отнестись серьезно, и главное, конечно, к сапогам. Их собирались выбирать с полным пристрастием.
Но сапог я тогда так и не получила. К всеобщему удивлению, некоторым из нас, в том числе и мне, вместо них были выданы валенки. Это в конце-то марта! И в придачу к ним телогрейки, ушанки, ватные брюки.
Объяснилось все, когда наш выпуск собрался на последнее построение. «Ваша команда, 14 человек, отправляется на Мурманское направление Карельского фронта, — объявил начальник школы. — Снайперы всюду нужны, так что придется вам, девчата, приспосабливаться к полярным условиям».
Ну а нам тогда было все равно, куда бы ни отправили, лишь бы скорее на фронт. Каждый день, потраченный на дорогу, на сборы, казался потерянным.
И все-таки добираться пришлось довольно долго. Сначала ехали поездом, потом на машинах, потом по тундре — на оленьих упряжках. Тут впервые увидели мы, как полыхает невероятными цветами и оттенками северное сияние, о котором раньше только в книгах читали.
К месту назначения, в 155-й стрелковый полк, прибыли ночью. Спать нас устроили в землянке, разделенной перегородкой на две части. Кто хозяева другой половины, мы узнали только утром. Вдруг раздался треск, из-за перегородки показалась кучерявая черная голова. Кто-то из девчат от неожиданности даже вскрикнул.
— Мишка Шлеминзон, — представилась голова, — разведчик.— Еще секунда, и незваный гость уже стоял на нашей половине.
— Чего испугались? Землячки-сибирячки есть? Маша Потеряева, она была из Новосибирска, робко отозвалась. Тут же начались вопросы, воспоминания о родных местах. А закончил свой визит Мишка такими словами:
— У меня к вам, девушки, деловое предложение имеется. Мы ваши ежедневные «сто граммов» получаем, а вам свой шоколад и конфеты отдаем.
Мы согласились.
— Вот и хорошо, — сказал гость, — будем считать, что высокие стороны договорились. И вообще я вам с разведчиками дружить советую, — закончил он и исчез так же неожиданно, как и появился.
По дороге в полк мы считали, что, как приедем, сразу же боевую работу начнем. Но прошел день, другой, а дальше учебных стрельбищ нас не посылают. Мы к командиру полка — жаловаться. А он говорит: «В снайперской школе вас, конечно, многому научили, но опыта вам, товарищи бойцы, видимо, пока не хватает. А уж если торопитесь на противника взглянуть, то пусть наши бывалые снайперы вам его покажут...» Тут же вызвал он сержанта Лавриненко и поручил ему нас. Бывалым снайпером оказался совсем молодой парень, немногим старше нас, очень смешной на вид, так что всерьез его и не воспримешь...
На следующий день мне и еще двум девушкам выдали белые маскхалаты, и мы отправились в путь. По дороге сопровождающий объяснил, где можно идти в полный рост, а где надо пригнуться, где лучше перебежками, а где по-пластунски ползти. А места кругом такие, что даже от одних названий жутко становилось: «Черный перевал», «Долина смерти»...
Мы подошли к передней линии обороны. Лавриненко показал нам, какие участки он выбрал бы для снайперской засады, расставил нас, рассказал, как лучше уберечься от огня противника.
Помню, окопалась я в своей ячейке, жду. Совсем немного времени прошло, тут вижу, как немцы в своих траншеях зашевелились. Одна фигура мелькнула, другая, третья.
«Ну, — думаю, — повезло, первый выход на задание, даже не боевой, а ознакомительный выход, а я уже могу проявить себя, показать в деле».
Только эти мысли у меня в голове в тот момент и были. А все, чему в школе учили, и правила расчетов, и то, что целиться надо тщательно, не торопясь, все, что, казалось, назубок знала, вдруг куда-то улетучилось. Прицелилась я наскоро и выстрелила. И конечно, промахнулась.
Что тут началось после моего выстрела! Яростная стрельба со стороны вражеских окопов, заработали фашистские минометы. Мины, вздымая к небу комья земли, ложились совсем близко от нас.
Боясь, что кто-нибудь не выдержит и в панике побежит назад, к своим окопам, Лавриненко, рискуя жизнью, приподнялся из укрытия и, пытаясь перекричать грохот разрывов мин и свист пуль, крикнул:
— Лежать!
На мгновение я увидела его лицо. Оно уже не показалось мне смешным, во взгляде сержанта я уловила решимость и отвагу.
Натерпелись мы, конечно, страха с непривычки. Помню, закрыла я уши ладонями, уткнулась головой в снег, а про себя «мамочка!» кричу. А я — то думала, что ко всему готова. Хорошо, из-за грохота никто меня слышать не мог.
Когда пальба кончилась, по условной команде собрались мы в безопасном месте. Обнимались, как после долгой разлуки. Все были целы и невредимы.
Неплохой урок задали нам тогда немцы, на всю жизнь я его запомнила. Тогда же поняла, что значит для солдата опыт двух лет войны. Когда вернулись к себе и немного передохнули, Лавриненко собрал всех нас, новичков. Прочитал целую «лекцию», объяснил с тактической и многих других точек зрения, кто как должен был себя в той ситуации повести, кому какая роль отводилась. Такие занятия он проводил еще не раз, не раз отправлялся вместе с нами на задания. Снова и снова объяснял, показывал и, если у кого-нибудь что-то не получалось, старался подбодрить.
И вскоре мы уже сами могли безошибочно сказать, какова дистанция до фашистских дорог, траншей и огневых точек. Но не хватало все же поначалу многим выдержки и умения стрелять не горячась, наверняка.
Правда, получилось так, что это-то как раз помогло Саше Семеновой открыть свой боевой счет. Первой из всех нас уничтожила она фашиста.
Снайперы на «охоту» обычно отправлялись по двое. Саша действовала в паре со своим однофамильцем, опытным стрелком Семеновым. Из своей засады они увидели, как к переднему краю движется группа немецких солдат. Семенов решил подождать, пока они подойдут поближе, ведь если уж сюда шли, деться им некуда. И тут хлопнул выстрел. Еще не успев опустить винтовку, Саша начала ругать себя, что опять погорячилась, не выждала более удачного момента. А когда подняла глаза, увидела, что один немец неподвижно лежит на дороге, а остальные разбегаются в разные стороны.
В тот же день сразила вражеского солдата и Соня Середенко. Тот беззаботно шел себе с вязанкой сучьев на плечах, и тут его и подкараулил меткий выстрел нашего снайпера.
А уже на следующий день увеличила общий счет убитых оккупантов Нина Сипакова. «Выйдя на огневую позицию, первым делом я определила, что расстояние до вражеской траншеи около 600 метров, — рассказывала потом Нина. — Спряталась в своем укрытии и жду. От напряжения даже глаза заболели, все-таки расстояние немаленькое. Наконец увидела, как по траншее прошмыгнул гитлеровец. Быстро-быстро так пробежал, как будто знал, что за ним наблюдают. Но я жду, не появится ли он снова. Наблюдаю еще внимательнее... И действительно, прошло с полчаса, наверное, он обратно бежит. Ну тут я уже все точно рассчитать сумела».
За первый месяц пребывания на фронте мы уничтожили девятнадцать гитлеровцев. В нас поверили и стали привлекать к участию в разных сложных операциях.
... Полк готовился к наступлению. Необходимы были «языки», а брать их в условиях полярного лета очень сложно. Солнце не пряталось ни на минуту, так и стояло круглые сутки над головами, деться от него было некуда. Поэтому разведка каждый раз проводилась боем. Нам, снайперам, в ней отводилась далеко не последняя роль.
Порядок разведки был примерно таким: после артиллерийской подготовки разведчики должны были в заранее намеченном месте перейти нейтральную полосу, ширина которой была от 250 метров до километра. А перед нами при этом стояла задача — заставить немцев замолчать. За каждым из снайперов были закреплены определенные огневые точки противника, которые мы должны были держать под постоянным обстрелом.
В одной из таких перестрелок меня ранило. Случилось это, когда разведчики, захватив «языка», уже начали отходить. В бинокль я наблюдала за их отходом. Мишка Шлеминзон, кстати, мы действительно очень подружились, тащил на себе вырывающегося фрица — офицера. Остальные отстреливались.
И тут противник обрушил на нашу линию обороны буквально шквал огня. Замолчал рядом со мной пулемет, прикрывавший отход разведчиков.
Я оторвалась от своего прицела, чтобы взглянуть, что произошло. Оказывается, кончилась лента с патронами. Отложив винтовку, поползла к пулеметчику, чтобы помочь ему зарядить новую ленту, он был ранен в руку и один бы не справился. А когда все было в порядке, опять вернулась к своему укрытию. Только стала готовиться к следующему выстрелу, как раздался треск. Разрывная пуля угодила в приклад моей винтовки, а осколки ее — мне в глаза.
Боль. Я поняла, что ничего не вижу, растерялась. И тут чьи-то руки меня подхватили.
— Голову, голову ниже к земле держи, — услышала знакомый голос. Это был все тот же вездесущий Мишка. Вместе мы кое-как добрались до своих.
Попала я сначала в медсанбат, но ранение было непростым, а извлечь из глаза несколько осколков в полевых условиях невозможно. Поэтому оттуда направили в госпиталь. Мне сделали операцию, а один осколочек так до сих пор и остался в правом глазу, но смотреть он не мешает.
После госпиталя я снова вернулась в свою часть. Но сразу приступить к боевой работе не смогла. Казалось, что стоит сосредоточиться и начать вглядываться в оптический прицел, как опять буду ранена. Честно говоря, нелегко было пересилить себя и избавиться от этого чувства.
А тут новые неприятности. Не такие серьезные, конечно, как ранение, но все-таки. Я уже писала, что самым главным в солдатской одежде сапоги считаю. Как-то раз я с ними столько натерпелась, что даже баня — одно из самых больших удовольствий на фронте, хоть под артиллерийским обстрелом готовы были в теплой воде плескаться, — не в радость мне из-за них стала. Помылись мы, одеваться начали, а моих сапог на месте нет. Может, подшутил кто, но я босиком стою, не знаю, что делать.
Подруги достали где-то сапоги, правда, мужские. Но ничего не поделаешь, пришлось надеть их, подвернув несколько пар портянок. А вскоре во время перехода по болотистой местности мне с ними чуть было расстаться не пришлось. Сапоги мои так увязли в трясине, что я не могла их вытянуть. Шли мы тогда гуськом. Из-за меня все остановились, а немец, как назло, ведет стрельбу из минометов. Хорошо, солдаты подоспели и вытянули сначала меня, а потом и злополучные сапоги.
В другой раз поставила я их на ночь возле печи, чтобы просохли, и крепко заснула. А утром слышу;
— Вставай, Лида! В штаб тебя вызывают.
Вызову не удивилась. Меня как комсорга часто вызывали в штаб и политотдел. Быстро вскочила, натянула один сапог, а второго не вижу, шарю глазами по блиндажу.
Вдруг громкий хохот. Кто-то, не помню кто, мне мой сапог протягивает. Вернее, это уже был не сапог, а непонятная туфля. Голенище все ночью сгорело. Делать нечего, быстро натянула что есть и в штаб.
Прибежала, вижу, все присутствующие переглядываются и с трудом улыбки сдерживают. Командир полка строгим голосом меня спрашивает:
— Почему одеты не по форме? — а сам того и гляди рассмеется. Тут я не выдержала и о своих мытарствах поведала. Насмеялись все вволю, но новые сапоги я все-таки получила. Правда, опять на вырост.
В октябре 1944 года началась знаменитая Петсамо-Киркинесская операция. На нашем участке фронта после мощной артиллерийской подготовки части устремились в атаку. Казалось, что противник должен быть просто сметен, такой силы был этот удар, но заработала вражеская дальнобойная артиллерия, и наши атаки стали захлебываться одна за другой. Этот бой запомнился мне как один из самых кровопролитных. Казалось, что нет ни одного клочка земли, на котором не разорвался бы немецкий снаряд, ни одного мгновения, в которое не просвистела вражеская пуля...
Очень скоро стало не хватать санитаров, чтобы выносить раненых. Пришлось подключиться к этому делу и нам, снайперам. На руках, под огнем противника, вынесла я тогда из боя свою подругу Раю Кондрашеву. Когда я нашла ее, Рая лежала на спине без движения. Была жива, но идти не могла. Начала я ее перевязывать, и тут она потеряла сознание. Хорошо, что подоспел вовремя майор Горлов, начальник медпункта. Он помог мне закончить перевязку. Рана оказалась тяжелой. К счастью подруга осталась жива. Но в этот же день были смертельно ранены Саша Семенова и Нина Елизарова, самые молодые в нашей снайперской команде. Девушки не дожили до Победы. Но благодаря их стойкости, самоотверженности сотен таких, как они, исход боя был решен в нашу пользу. Фашисты не выдержали натиска и поспешно отступили к реке Титовке, новому, тоже хорошо укрепленному плацдарму.
Уже после войны я прочитала, что генерал-лейтенант Деген, командир 2-й горноегерской дивизии, противостоявшей нам в тех боях, заявил незадолго до нашего наступления: «Мы должны именно здесь доказать русским, что есть еще фронт, прорвать который они не в состоянии». Для такого заявления у немецкого генерала, надо сказать, были основания. Система обороны на этом участке была разработана до мельчайших деталей в соответствии со всеми правилами военного искусства. Но противник не удержал и этого рубежа.
За смелость и отвагу, проявленные в этих боях, все девушки-снайперы нашей команды были награждены медалями «За отвагу» и «За оборону Советского Заполярья».
Вскоре мы перешли границу Норвегии, и Петсамо-Киркинесская операция была завершена. Нашу часть перебросили на 2-й Белорусский фронт, мы принимали участие в освобождении Польши, в боях на немецкой земле. Встретили мы Победу на острове Рюген в Балтийском море.
Закончить свои воспоминания я хочу словами поэта:
Если снять нашивки за ранения, Кто поверит в то, что тяжело Наше боевое поколение К совершеннолетию пришло.
