Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

ДЕВУШКА В МАСКХАЛАТЕ

В июне 1941 г. я успела окончить три курса Московского механико-элеваторного техникума. В техникуме были организованы курсы военного дела: изучали оружия, учились стрелять, оказывать медпомощь.

22 июля немцы уже бомбили Москву. Брат мой был уже на фронте. Я просила военкомат и меня отправить на фронт, но мне отказали. Тогда я решила поехать к тете на запад. Но туда уже подходили немцы. С боями наши части отходили в сторону Рузы, а затем и Волоколамского шоссе. Я отступала с ними. Много было раненых, я перевязывала их; несколько раз ходила в разведку.

Вернулась в Москву и снова пошла в Бауманский РВК, показала справку об участии в боях. По моей просьбе меня направили в 78 СД, которая стояла на Волоколамском шоссе, в саперный батальон. Первое время была в санчасти батальона, а затем санинструктор 2-й роты.

Вместе с группой саперов-разведчиков ходила ставить мины, противотанковые и проволочные заграждения. Главное — оказывала помощь раненым.

Тяжелые бои были у реки Истра. Мы держали оборону. Потом с боями вынуждены были отступить. В этом бою я вынесла 3-х раненых саперов из окружения. Немцы взорвали Истринское водохранилище; наш батальон наводил переправу. Только стали переправляться, как услышали шум и рёв воды. На батальон надвигался 4-х метровый столб воды. Сметало всё с пути. Это было в декабре 1941 года. Мороз достиг до 35°. Саперы старались переправиться на подручных средствах, но их сносило потоком воды. Всю ночь шумел поток. Утром приезжал Рокоссовский. Командир дивизии Белобородое доложил план переправы. Под огнем минометов, взрывов снарядов, пулеметных очередей в ледяной воде саперы наводили переправу. Я оказывала помощь раненым, сама была в замерзшей телогрейке, которая гремела на мне как железяка. С трудом переправились на другой берег и отсюда вели огонь по противнику.

После боев под Москвой пошли через Можайск на Верею. Выбили немцев из Вереи, которые на высоком берегу реки бросили свою тяжелую артиллерию. Уходя немцы согнали жителей города в сарай, закрыли и подожгли. Но сарай успели потушить, оставшихся в живых расстреливали тут же. В воротах сарая лежал замученный старик. Ему через горло и рот просунули толстую веревку... Так он и лежал, запрокинув голову вверх с открытым ртом... Эта страшная картина меня и бойцов потрясла. Клялись отомстить! А когда получили армейскую газету со снимком девушки с петлей на шее под заголовком "Таня", впервые узнала о гибели Зои Космодемьянской.

Нашу дивизию из 16-й передали в 33 армию под командованием генерала Ефремова.

Снова марш на Медынь. Трудно идти, тяжело, но шли. Периодически самолеты фашистов сбрасывали бомбы. Пехота и наши роты по пояс в снегу все же продвигались вперед. Машины буксовали, артиллерия и боеприпасы отстали — застряли в снегу. То и дело приходилось их вытаскивать. Пурга, метель не давали ходу никому. От Вереи до Медыни 150 км., а пройти надо за трое суток. Полк и наши роты ушли вперед, связь с ними была потеряна. Зам. командира батальона и комиссар решили послать группу бойцов на связь с ротами. Выделили 4-х саперов и приказали идти в разведку. Подошел ко мне старшина и говорит: "Марина, одевай маскхалат, пойдешь с разведчиками, ведь тебе не впервой ходить в разведку".

Выдали мне оружие: автомат с диском, несколько гранат и вперед. Вышли из деревни и шли всю ночь и день. Идти было тяжело по сугробам. Пройдя лес присели отдохнуть. Наломали веток, разожгли костер, немного согрелись, мороженый хлеб разогревали над костром. Отдохнув, пошли дальше. Но роты батальона нам не встречались.

Стало темнеть. Неужели ночевать в поле в такой мороз? Прошли поле, как-будто вышли на какую-то деревню. Мы обрадовались. Но когда подошли ближе, увидели вместо домов торчат трубы. Нашли разваленный сарай, подумали, все-же не на снегу спать, а от ветра сарай защитит.

Холод пронизывал со всех сторон. Чуть рассвело — опять в путь. Впереди слышим выстрелы, разрывы снарядов. Подошли к лесу, сразу раздались автоматные очереди. Мы упали в снег и поползли в сторону, но и тут нас встретили огнем из пулемета. "Отходи назад"! — закричал Ширяев. Нам удалось выскочить из под обстрела.

Командир послал с донесением в штаб батальона разведчика Иванова о том, что немцы находятся на опушке леса.

В деревню, где мы отдыхали, подтянулись наши тылы. В разваленный сарай вбежал связной и громко проговорил: "Марина и Ширяев, быстро к комиссару!" Комиссар ходил, не замечая нас, потом обернулся: "Ну, а где роты?! Связь с ними установили?" Ширяев доложил, что когда подошли к лесу немцы нас обстреляли, и мы вернулись. Комиссар не поверил нам и приказал довезти его на санях к опушке леса. Нас опять встретили пулеметным огнем. Комиссар соскочил с саней и пополз назад... Одного разведчика убило, привезли его обратно в деревню похоронить. Из-за недоверия к нам комиссара погубили замечательного сапера — разведчика Мордовина.

Утром мы снова пошли в разведку и вышли к деревне Захарове, а там уже шел бой. Мы заняли оборону вместе с полком. За мной прибежали — командир просил срочно вернуться в роту, раненых было очень много. По дороге в роту попали под минометный огонь.

18 февраля 1942 г. меня ранило. После госпиталя вернулась в свою роту. Дивизию отправили на Харьковское направление.

Немцы рвались к Дону. Нам приказали заминировать мост. Мы всю ночь ставили мины противопехотные и противотанковые. Мост заминировали; ждем рассвета, чтобы утром взорвать.

Вдруг появился майор и приказал мост не взрывать пока не переправится наша группа автоматчиков, которая ведет бой с противником. Мы ждали... Но вместо наших автоматчиков с горы к реке бежали немцы, стреляя на ходу. Лейтенант Сорокин дал приказ: "Взрыв!"

Немцы уже у реки, они вбегают на мост... "Отход!" Но немцы пустились вплавь на нашу сторону.

Ранен сапер — я подползла к нему и перевязала, потом к другому ползу... Резкий зов: "Марина! Лейтенант ранен!" Ползу к нему, а он отстреливается от немцев раненым.

Вытаскиваем раненых и уходим к лесу. Битва за Дон досталась нашей дивизии дорогой ценой.

Дивизию перебросили к Сталинграду. Не успели приблизиться к месту назначения, как фашисты нас обстреляли. Командиру роты саперов поставили задачу заминировать дорогу и пахотное поле, чтобы не пропустить фашистов. На рассвете мы обнаружили танки. Фашисты открыли артиллерийский огонь. Налетели самолеты. Нам приказали занять оборону, ставить противотанковые мины. Другая группа саперов-разведчиков ставила проволочные заграждения, рыли ячейки, заменяли оборону.

И вот началось... Фашисты открыли минометный и артиллерийский огонь, десятки юнкерсов с воем летали, сбрасывая бомбы. Черная земля взлетала вверх, дым застилал всё вокруг. В горле стало першить и появился сильный кашель. Я неустанно перевязывала раненых бойцов.

При очередном взрыве снаряда волной отбросило меня в сторону. Вдруг слышу крик: "Танки"! Было видно как они ползли черной грядой, одна полоса за другой, то поднимаясь вверх, то сползая вниз. Часть из них стала подрываться на наших замаскированных минах. Остальные шли прямо на наши окопчики. Наша артиллерия наносила удары прямой наводкой по фашистским танкам. Некоторые танки прорвались с флангов, но там тоже подрывались на наших минах. Я перевязывала раненых, переползая от одного раненого к другому. Вдруг меня ударило в грудь... Кто-то подбежал ко мне, перевязал рану и стал вытаскивать с поля боя в траншею. Я потеряла сознание. Когда пришла в себя, я уже была в госпитале.

После госпиталя, в ноябре 1942 года, меня направили в медсанбат 184 дивизии.

Однажды я собирала раненых, вытаскивая их из окопов, из под разбитых орудий... Увозили их в медсанбат, который стоял в хуторе "Червина-Зырки". Навстречу шли жители и кричали: "Удрали все, а нас бросили!" В домах было много раненых и все хотели побыстрее попасть в госпиталь. Другие раненые кричали: "Бросили нас!" Я всю ночь до утра бегала, успокаивала их. Всех раненых успели увезти в госпиталь.

Под Харьковом мне пришлось пережить смертельную опасность.

Немцам удалось замкнуть фланги и наша дивизия оказалась в окружении. Разорвался снаряд рядом с машиной, на которой мы вывозили раненых. Сильный, взрыв выбил дверцу машины вместе со мной и отбросил в сторону. Немецким танкам удалось поджечь нашу машину. Из кузова, кто мог, стали выпрыгивать раненые; кто ползком, кто пригнувшись бежал к лесу, кто тащил товарища. Меня нигде не оказалось. Соратники решили, что я погибла. Из окружения выходили они по одиночке. Они же и доложили, что я сгорела вместе с машиной.

Выходя из окружения бойцы нашей дивизии наткнулись на меня, контуженную, и помогли добраться до медсанбата. Все были удивлены... " Ты жива!? А мы уже приготовили похоронку домой".

В апреле 1943 г. в медсанбат приехал ст. лейтенант Мурчик из 92 ОРР с просьбой выделить санинструктора в разведку. Я дала согласие. Ст. лейтенант посмотрел на меня с неудовольствием и потребовал парня. Но парней не было. Вначале санинструктором вместе с ними ходила на задания за "языком", но вместо санитарной сумки брала автомат, запасной диск с патронами и несколько гранат, а каждому разведчику раздавала по несколько индивидуальных пакетов для перевязки.

Когда стояли в обороне под Белгородом, нас, разведчиков, послали в тыл врага уточнить силы противника и непременно взять "языка".

Линию обороны прошли незаметно. К утру осторожно подошли к хутору Чапаево. Вошли в сад и тут нам повстречался перепуганный дед. "Хлопчики, куда идете? Здесь немцы, а танков тьма-тьмущая".

Мы залегли за садом, затем проползли к опушке дубняка, а там стояла большая колонна танков. По рации сообщили нашим увиденное.

Нам приказали вернуться обратно. Когда вернулись, рота уже занимала оборону в районе "Круглое-Урочище". Рыли окопчики, связывали в связки гранаты. Я всем раздала индивидуальные пакеты и, проверив автомат, устроилась в окопчике вместе с Власовым.

В 9-00 началось что-то страшное... Налетели авиация, от леса со скрежетом шли немецкие танки прямо на нас, а автоматчики бежали за танками. Мы стали отсекать пехоту от танков. Сзади нас стрелял наш противотанковый дивизион. Танки приближались все ближе и стреляли прямой наводкой. Власов ждал, когда ближе подойдут танки фашистов... А мне говорил: "Не дрейфь, Марина! Сейчас мы им покажем!" Командир роты приподнялся с криком: "Гранаты к бою!" И бросил связку гранат под танк. Танк остановился. Появился другой. Власов снова бросает связку гранат, а я строчу из автомата по пехоте. "Танк подбит"! — кричит Власов. И вдруг крик: "Командир ранен!" Я подползла к нему, а он уже убит. А фашистские танки шли один за другим и утюжили наши окопы. Мы вызвали огонь на себя. Наша артиллерия била по окопам, где находились мы. Фашистские танки горели как свечи.

Этот бой продолжался с 9-00 до 16-00. На поле боя горели белее 30-ти фашистских танков. Смрад застилал землю и поднимался кверху. Битву назвали Орловско-Курская дуга. Мы несколько дней отбивали атаки противника. А когда пошли вперед — нашу дивизию сняли на формирование.

После формирования дивизию направили под Витебск. И снова задание для нашей разведроты взять "языка". При выполнении задания меня ранило. После госпиталя вернулась в свою роту.

Командир 2-го взвода был ранен и меня назначили вместе него. Во время боевого задания был ранен разведчик Болашов. Подбегаю к нему, а у него из головы льется кровь с пеной. Забегая вперед скажу: в 1979 году я лежала в госпитале им. Бурденко. Навестить пришел меня однополчанин: "Марина! Узнаешь? я Болашов, которого ты перевязывала". И показал свою голову — часть черепной коробки отсутствовала, а на этом месте пульсировала тонюсенькая пленочка.

17 августа 1944 г. наша дивизия вышла к границе Восточной Пруссии, где немцы держали оборону. За городом Ширвинт мы вели наблюдение. Ползали ночью вдоль обороны немцев. У них здесь был сильный укрепленный район. Траншеи в полный рост, ходы сообщения есть в каждый дот и дзот. Перед траншеей четыре ряда проволочного заграждения — спираль "Бруно". Кругом было все заминировано. Очень трудно было проникнуть на их территорию. Нам последовал приказ взять "языка". Наблюдая, мы пролежали на земле несколько дней. Обнаружили — за траншеей в шахматном порядке расположены пулеметные, гнезда; периодически освещается ракетами весь передний край и простреливается. Обнаружили "узкое" место, что на стыке двух дивизий, где можно подползти к немецкой обороне.

Получив "добро" командования, начали готовиться к операции. Подобрали две боевые группы. С наступлением темноты, предупредив наших, пехотинцев, что на их участке идем в разведку, осторожно подошли к реке, имея при себе: надувную лодку. В нее сели Саша Туманов и Повзун и переправились на другой берег. Затем переправились остальные разведчики.

Тихо ползем вдоль опушки леса. Впереди полз Павел, а за ним цепочкой — остальные. Перед нами простиралось сжатое поле. Кое-где стояли снопы. Стали присматриваться, где же боевое охранение? В одном месте обратили внимание на колышущийся сноп. Подползли ближе к окопу, а там немец дремал со снопом на голове. Повзун, Туманов и Кабанов стали вытаскивать его из окопа. Он закричал... Его напарник проснулся, дал автоматную очередь и ранил Кабанова в живот. Повзун и Туманов схватили упирающегося немца и потащили к лесу. Ковалев забрал документы у убитого фрица. Я подбежала к Кабанову, перевязала рану и дала команду прикрыть группу при отходе и вытащить Кабанова.

Немцы выпустили целую серию ракет и открыли огонь. Пока правая группа отползала — остальные разведчики прикрывали огнем. Потом отходила левая группа, а правая вела огонь. Меня ранило в руку — перевязала и снова за автомат. В диске кончились патроны, не успела сменить диск, как опять услышала: "Лейтенант ранен!" Я бросилась на зов; он сидел в неглубокой воронке, зажав руками лицо, кровь лилась между пальцами. Пуля попала ему в челюсть. Он не мог говорить, только мычал и жалобно стонал. Он пополз сам, а я прикрывала его отход. Сменила диск, заметила перебегающих немцев, дала по ним очередь. В соседней воронке лежал кто-то из разведчиков и тоже отстреливался. Загорелась ракета и я узнала Туманова. "Саша, если нет раненых-отходи". Туманов кубарем влетел в воронку.

А немцы уже кричат: "Хальт!" Но не стреляют. Видимо хотят взять разведчиков живыми.

Вдруг заговорила наша артиллерия. Снаряды стали ложиться по всему склону. Я и Туманов побежали к реке и переправились на наш берег. Немцы открыли ураганный огонь, но мы уже успели прыгнуть в траншеи нашей пехоты. "Языка" отвели в землянку командира батальона.

Кабанова живого не донесли до роты. Я нарвала полевых цветов и положила на гроб. Его похоронили на территории роты. Я очень болезненно переживала потерю разведчиков. Не стесняясь, плакала.

В Восточной Пруссии разгорались бои все сильнее и сильнее.

Командование постоянно требовало "языка", но нам не удавалось выполнить задание. Тогда командование решило провести разведку боем там, где нейтральная полоса разделяла, всего 100 метров. Старшим группы разведчиков был лейтенант Реских. Я была старшей группы прикрытия. Вся группа была из 12 разведчиков. Красная ракета взвилась в 7-00 вместо 6-00. Мы, группа прикрытия, выскочили из траншеи и на ходу повели прицельный огонь из автоматов. Немцы в ответ открыли огонь из пулеметов. Разведчик Ершов был ранен. Я даю ему команду ползти назад. Сама вбегаю в траншею противника, бегу по ходу сообщении к блиндажу, а там никого нет. Повернулась назад, а в проходе стоит немец... "Хальт!" И наставила на него автомат. Я в это время попятилась назад, нажала на спусковой курок, раздалась автоматная очередь. Немец был ранен.

Подбежал Ерошкин, схватил немца и потащил в низину. Слышу громкий крик: "Марина"! Сюда! Здесь раненые!" Подбегаю, трое раненых разведчиков истекают кровью. Бинтов нет, я срываю с себя маскхалат, рву на лоскуты и перевязываю раненых. Разведчики с "языком" ушли вперед, а я замешкалась, перевязывая Ильченко.

Решили ждать до темноты в лощине, в которой было кладбище. Видим — нас немцы заметили и идут к нам. Заикин предложил подпустить немцев поближе.

Немцы остановились в нескольких метрах от нас, затем один фриц отделился от группы и подошел к нам. Удивленно смотрит на меня и на ломаном русском языке говорит: "Паненка, руки вверх"!

В это время Заикин дал автоматную очередь. Немец упал. Заикин крикнул: "Отход". И вместе с Арьковым бросились бежать. А я не успела с раненым Ильченко подняться. Нас окружили немцы. Но у меня была граната в руке без кольца и я разжала руку, бросила и последовал взрыв. Немцы, с криком попадали на землю. Я с силой рванула раненого Ильченко и потянула по клеверному полю. Он падает, я поднимаю и тащу его. Доползли до дороги, осмотрелись, а по дороге ползут два немца. Я дала по ним автоматную очередь.

Теперь без помех дотащила Ильченко до своих траншей.

Задание мы выполнили, "язык" был взят, но погиб командир группы Реских. По прибытии в свою роту, меня вызвали в контрразведку для объяснения каким образом я вышла из этой операции, так как ранее вышедшие из окружения разведчики доложили, что меня и Ильченко немцы взяли в плен. А в медсанбате допрашивали раненого Ильченко. Естественно наши показания были идентичны.

Бои проходили с большими потерями. Город Ширвинт взяли штурмом.

12 января 1945 г. во время наступления с нами действовала 1-я танковая дивизия с группой разведчиков и десантников. Шли с боями. Отступая, немцы оставляли в домах прикрытие. Разведчики обнаружили около одного дома часового. Тархов дал автоматную очередь. На шум из дома выскочили немцы. Завязался бой, погиб Тархов и ранило несколько разведчиков. Подоспел батальон нашей дивизии. Немцы были уничтожены.

В марте 1945 г. немцы укрепились на одной высотке "фольфарка". Пехотинцы нашей дивизии пытались взять хутор, но безуспешно.

Тогда Комдив приказал разведчикам взять хутор. Группа из 12 человек выдвинулись вперед с криком "Ура" и бросилась к "фольфарку". В ответ немцы открыли огонь. Пехота Сидорова залегла.

Тогда мы, разведчики, во главе с лейтенантом Еговкиным проскочили к "фольфарку" и заняли центральную часть постройки. На крыше этого дома и сарая стояли пулеметы и не давали нам подняться. В проемы окна дома мы увидели немца; чтобы не дать ему укрепиться с пулеметом, Павлов дал автоматную очередь и немец свалился.

Мы с Грошкиным и Катковым следили за правой стороной, сарая, не подпуская немцев. Они напористо пытались подползти к нам. Сарай и постройку дома мы просматривали. Вдруг видим в окошко просовывается дуло автомата и... мимо меня просвистели пули.

Катков так же дал автоматную очередь в проем окошка. Из окошка немцы бросили гранату, а она не взорвалась и катится ко мне... Я быстро схватила гранату и швырнула обратно в окошко. Последовал взрыв.

Рядом с домом стояла брошенная пушка противника и ящик со снарядами. Лейтенант Еговкин приказал прикрыть его, зарядил пушку и дал залп по правой стороне сарая. Немцы бросились бежать.

Мы зашли в сарай, а там в углу забившись сидели немцы и смотрели испуганно. Павлов хотел расстрелять... Но решили лучше взять в плен. Пригодятся.

И вдруг видим к нам идет Командир дивизии Городовиков. Он поблагодарил нас за выполнение боевого задания и наградил всю группу орденами. Подошел ко мне и говорит: "Благодарю, что принимала участие в такой сложной операции. Но чем же тебя наградить? Орден Отечественной войны есть, имеешь два ордена Красной Звезды. А почему у тебя нет ордена Славы!? И вручил тут же орден Славы III степени.

Наша дивизия принимала участие в разгроме Кенигсбергской группы немецких войск и овладением г. Кенигсберга.

24 апреля погрузились в эшелоны и — на Дальний Восток. Принимала участие в боевых операциях с японцами.

За четыре года войны я была 4 раза ранена. После войны личная жизнь для меня сложилась удачно. У меня три сына. Сама я окончила технологический институт. Веду общественную военно-патриотическую работу среди детей и ветеранов однополчан.

С большой радостью откликнулась на зов своих подруг — кавалеров ордена Славы Российского комитета ветеранов войны. И с гордостью принимаю участие в работе группы "Слава".

Свои воспоминания о Великой Отечественной войне считаю нужным передать молодому поколению в книге.