Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

САНИНСТРУКТОР РОТЫ АВТОМАТЧИКОВ

Когда началась Великая Отечественная война мне было 18 лет. Работала чертежницей в Наркомате путей сообщения. В те грозные дни я, как и многие мои сверстники, работу сочетала с учёбой и дежурствами в госпитале, где проходила практику, учась на медицинскую сестру.

7-го ноября 1942 года, закончив курсы, Щербаковским райвоенкоматом г. Москвы была направлена на фронт в действующую армию.

Сначала была направлена в полковой медицинский пункт ППМ 167-го гвардейского стрелкового полка. Затем в роту автоматчиков санинструктором.

Вместе со своими боевыми товарищами принимала самое активное участие во всех боевых операциях. Наша рота автоматчиков и в бою и на формированиях была в числе передовых.

Была холодная зима и пронизывающий до самых костей северный ветер. Меня и еще совершенно незнакомых мне бойцов вызвали в штаб полка. От командира полка получили задание: под прикрытием темноты пробраться на нейтральную полосу. Там в трех блиндажах остались лежать тяжелораненые. Им срочно нужно оказать помощь, а у погибших — забрать документы. Пробирались до блиндажей на нейтральную по одиночке уберечься живым, чтобы оказать помощь другим там, на нейтральной. Пробиралось нас восемь человек по пластунски, тесно прижимаясь к земле.

Над нашими головами, одна сменяя другую, все время висели яркие, ослепляющие-глаза, осветительные ракеты. Казалось, что ты хорошо видна со всех сторон и вот сейчас с самолета на тебя обрушится смертельный груз. Кругом рвались снаряды, мимо проносились трассирующие пули.

Добралась до нейтральной относительно благополучно. Но то, что мне пришлось увидеть в блиндажах — буду помнить до конца дней своей жизни!

На нарах и на холодном земляном полу вповалку лежали тяжелораненые и погибшие от тяжелых ран бойцы. У погибших взяла документы; тяжело раненых, перевязала наощупь поскольку светом пользоваться нельзя. Делала попытки кого-нибудь из числа тяжелораненых вытащить, но физически не было сил, все были обречены на мученическую смерть.

Использовав весь перевязочный материал, я вынуждена была опять — таки ползком добираться обратно, чтобы доложить обстановку и расписаться "в своем собственном бессилии". С этого задания вернулась одна. Судьба остальных, неизвестна: кто был ранен, кто убит, а кто угодил к немцам — это было запросто, поскольку их полоса проходила рядом и блиндажи были ближе к их полосе.

После тяжелых и упорных боев наша часть маршем преследовала отступающего и, время от времени, злобно огрызающегося противника.

Перешли глубокий овраг, дальше дорога шла по открытому со всех сторон месту и вела к таинственному для нас лесу. Впереди полка шёл головной дозор во главе с начальником разведки полка и разведвзводом. Замаскировавшиеся немцы пропустили вперед в надежде уничтожить позже. Не доходя метров 50 до леса, на нас внезапно шквалом обрушился сильный огонь изо всех видов оружия. Били артиллерия, пулеметы, минометы и автоматные очереди.

Кто сошел с дороги, бросившись в поле, тут же подрывался на минах. Единственным спасением вырваться из этого смертельного ада — временно укрыться в только что пройденном нами овраге. Только там можно было сосредоточиться, чтобы принять нужное решение.

Командир полка полковник Николаем был ранен в первую же минуту боя, не успев дать необходимых приказаний. Увидев раненого командира полка, я немедленно вернулась к нему. Перевязать Николайца не было возможности и я медленно тащила его к оврагу. Перевязала всех кто в этом нуждался. Погрузив командира полка и других раненых на повозку, я отвезла их в медсанбат. По дороге нас обстреляли из минометов, убило ездового и одного из числа тяжелораненых. Вернувшись в полк из госпиталя командир полка поблагодарил меня и обещал помнить всю свою жизнь.

С ожесточенными и кровопролитными боями мы медленно продвигались вперед. Противник яростно сопротивлялся, сжигая на своем пути наши села и города.

Однажды, во время нашего очередного наступления, после которого мы преследовали отступающего противника, командир нашей части дал приказ сделать небольшой привал, чтобы передохнуть и с новыми силами продвигаться вперед. Остановились на опушке леса. Впереди нас располагалась прекрасная лесная поляна, кое-где рос редкий кустарник и кругом ярко зеленела густая трава» Вид был чудесный. Ярко светило солнце. И вдруг со стороны наших дивизионных тылов, словно гром среди ясного неба, внезапно появились немецкие танки. Не растерявшись, наши бойцы и командиры действовали ясно и четко, как хорошо организованный оркестр.

Наши артиллеристы и рота ИГР били по танкам с близкого расстояния. Потери были большие с обеих сторон. Пехота при поддержке артиллерии вела бой с немецкими танками. Танки давили всё, что попадалось на их пути, а то, что попадалось на их пути оказывало им яростное сопротивление.

В нашей полковой противотанковой артиллерии в качестве медицинской сестры служила Щура Гагина, молодая, красивая девушка с длинными косами. Я видела своими глазами, а не по рассказам очевидцев, как сама раненая Шура подносила к пушке снаряды, и раненые бойцы стреляли по танкам. Я очень сожалела тогда, что я не художник, чтобы воспроизвести на бессмертное полотно то, что видела. То, что я увидела, меня повергло в ужас и в восторг.

В этом бою с немецкими танками был взят в плен немецкий генерал со своим штабом, ехавший на бронетранспортере. Надменный немецкий генерал отказался давать показания. Он сказал, что будет говорить с военным только в звании генерала. Все они были отправлены в штаб дивизии, а может и фронта.

После короткого и ожесточенного боя нам предстояло продвигаться вперед. Впереди была лесная поляна, а за ней на опушке леса Белорусская деревня. То, что деревня не была сожжена насторожило командира дивизии. Он дал задание начальнику разведки Тимофееву на немецком бронетранспортере произвести разведку и доложить обстановку.

Ехали мы быстро. Навстречу нам бежали немцы, приняв нас за своих. Мы увидели то, о чем следовало было доложить: укрепившись и хорошо замаскировавшись, нас ожидали немцы. На полном ходу развернувшись мы быстро ехали к своим. Нас разоблачили быстро и вдогонку открыли огонь. Нам пришлось бросить бронетранспортер и, разбежавшись в разные стороны, мчаться к своим.

Командир дивизии принял решение: укрепление немцев обойти стороной.

С боями дивизия шла на запад. Нас ожидало форсирование Березины. Потом переправа, через широкую и быстроходную реку Неман. Нас обстреливали с трех сторон: впереди и с флангов. Над головами пикировали немецкие самолеты одна группа за другой. Поверхность реки была вся белой от плывшей кверху брюхом оглушенной рыбы. На противоположном берегу Немана, хорошо укрепившись и заняв выгодную позицию для обороны, немцы сопротивлялись яростно. Сломив сопротивление дивизия шла на Кенигсберг. Немцы были уверены, что эту твердыню нам не взять. Они засели в хорошо оборудованных бункерах. Но... Были побеждены.

Нас ждали бои за порт Пиллау. Это длинная и узкая полоса земли, уходящая в Балтийское море. Нигде с таким остервенением не дрались немцы, как за Пиллау. Нас обстреливали спереди, с моря с двух сторон, с воздуха. За косой их ждало море —отступать им было некуда. Каждый метр земли был покрыт нашими и немецкими трупами.

А какие были воздушные бои! Выбросившихся летчиков из горящих самолетов расстреливали; они, уже будучи погибшими, падали в море Балтийское.

Восточная Пруссия. Наша часть стояла в обороне, ожидая пополнения. Рота автоматчиков расположилась где-то по соседству с нашей полковой разведкой. И вот я решила их навестить. Общение между подразделениями совершалось по траншеям, чтобы не пасть жертвой от немецкого снайпера. Траншеи расходились в разные стороны, отчего легко было угодить к немцам и наоборот. Вот я на пороге блиндажа.

Передо мной стоял молодой здоровенный широкоулыбающийся немец. На нарах лежали люди в немецких маскировочных халатах. В первые же секунды я решила, что я попала в немецкий блиндаж, а поскольку я больше всего боялась плена, то решила бросить "лимонку", чему помешал мне немец, быстро оценив создавшуюся обстановку...

На шум проснулся один из спящих на нарах разведчиков и тут все выяснилось...

Однажды наши разведчики взяли "языка", который оказался очень доброжелательным, общительным. Отрекомендовался он антифашистом. Два месяца он жил с разведчиками. Вкусно готовил им пищу, убирал в блиндаже, топил печь, сушил одежду разведчиков, вернувшихся с разведки. Развлекал, играя на немецкой губной гармошке.

Неугасимая боль постигла меня — потеря моей подруги Маши Роженчиковой. Она, вытаскивая тяжело раненых из траншей, сама, погибла смертью храбрых; красавица, яркая блондинка, общая наша любимица. Три молоденьких девушки-санитарки вместе со своим батальоном попали в окружение, они пытались вырваться с боем при поддержке наших боевых подразделений, но немцы загнали их в плотное кольцо...

После войны судьба наша сложилась по-разному, жизнь была не менее тяжела, чем на фронте. Но мы, фронтовые подруги-однополчанки, не можем забыть своих погибших подруг. Память о них священна!

Встреча наша бывает очень трогательной незабываемой.

Фронтовая дружба осталась у нас навсегда!.