Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

ДОКТОР БИХОДЖАЛ

Самолет поднялся высоко, а горы рядом, вот-вот серебристые плоскости чиркнут по черным, растрескавшимся скалам, срежут острый, заснеженный пик. Горные кряжи сверкают в косых лучах восходящего солнца, искрятся, переливаясь; ослепительно вспыхивают хрустальные ледники. Захватывающе красиво! Но любоваться открывающимся из круглого иллюминатора видом некому: нилот не отрывается от приборной доски — летать над Памиром не просто, а единственная пассажирка — круглолицая, плотная женщина — задумчиво листает кем-то забытый старый журнал.

Гряда облаков, наплывая, укутывала вершины серым покрывалом; летчик озабоченно вертел головой: если низкая облачность закроет долину, неприятностей не миновать. Приоткрыв дверь, он выглянул из кабины, пассажирка сидела в той же позе. Хорошо ей: ни забот, ни хлопот. А тут ломай голову, выискивая подходящую площадку.

Но пилот ошибался: врач санитарной авиации Биходжал Ибрагимовна Юсуфджанова обдумывала сейчас не менее сложную задачу. Она спешила на помощь попавшему в беду, от ее знаний, опыта, от правильности избранного решения зависела человеческая жизнь.

...В оснащенной современным оборудованием областной больнице с «костлявой» можно схватиться на равных — если чего-то сама не знаешь, помогут коллеги. А в кишлаке, где домишки ласточкиными гнездами ленятся к узкому каменному карнизу,— на что рассчитывать там?

Арсенал санитарного врача невелик: походная сумка с инструментами и лекарствами да руки — маленькие, обожженные морозами и спиртом.

Есть еще опыт — драгоценная невесомая ноша, собранная по крупицам на длинной и извилистой жизненной стезе, нелегкой, как путь к заоблачному перевалу. Первый шаг сделан сорок лет назад...

До конца, до последнего вздоха помним мы родителей, одаривших нас жизнью, не забываем и своих учителей. Добрым и мудрым наставником Биходжал был ее отец, слесарь, ставший ученым.

Блестящий знаток арабского, турецкого, хинди, фарси и других восточных языков, вечерами он читал дочери книги знаменитых врачевателей, труды бессмертного Авиценны.

— Ты должна овладеть самой гуманной специальностью. Помогать людям, спасать их от гибели. Врач! Есть ли профессия благороднее? Твоя мать первой в нашем городе сбросила паранджу, поступила в медицинское училище — следуй ее примеру.

Промелькнули веселые студенческие годы, получен диплом, и дверь в огромный мир распахнулась настежь. Биходжал направили в санитарную авиацию.

Первый вызов, первый полет. Девушка набрала кучу учебников, и пока старенький работяга «У-2» неторопливо тарахтел над испепеленной яростным солнцем степью, лихорадочно просматривала конспекты; отец, не пожелавший отпускать дочь одну в такую глушь, посмеивался:

— Думаешь, все позабыла? Встанешь к операционному столу — сразу вспомнишь.

Милый отец! Наивный, всегда погруженный в пропахшие пылью веков полуистлевшие фолианты, благоговейно штудирующий древние рукописи... Какой там операционный стол! Пастуха, жестоко истерзанного снежным барсом, Биходжал сшивала по кусочкам. Глотая слезы, терпеливо латала располосованную железными когтями кожу, подвязывала дощечки к раздробленным костям, переливала кровь. И все это — стоя на коленях: пострадавший лежал на кошме. А вокруг — безмолвные, угрюмые горцы, увешанные короткими, кривыми ножами. На их лицах недоверие: что может сделать девчонка? Неужели не нашлось настоящего врача?

Биходжал распрямилась.

— Горячей воды, быстро! А ты подойди сюда. Здоровенный детина в засаленном чапане оторопело захлопал густыми ресницами, попятился, но под насмешливым взглядом девушки неуклюже затоптался на месте.

— Придави ему ноги. Да покрепче. Не боишься? Оскорбленный верзила негодующе сдвинул сросшиеся брови, но сдержался — спорить с женщиной недостойно мужчины. С решительным видом опустился на корточки, придавил обеспамятевшего товарища к полу. Девушку взглядом не удостоил, но когда Биходжал, быстро орудуя скальпелем, принялась очищать загноившиеся раны, отсекать омертвевшую плоть, когда обильно потекла кровь, новоявленный лекпом побелел, как горный снег.

— Ладно, без тебя обойдусь,— рассердилась девушка.— Сходи-ка лучше за дровами, очаг гаснет.

Отец хотел помочь, Биходжал отказалась. Куда девалась ее робость, застенчивость? Она работала уверенно и быстро, без суеты, внешне оставаясь абсолютно спокойной. Дивился отец, поражались молчаливые горцы. Если б знали они, что творится сейчас в ее душе.

А утром, когда очнувшийся пастух почувствовал себя лучше, седобородый аксакал, всю ночь просидевший в дальнем углу, тяжело поднялся, разминая затекшие ноги, и, прижав руку к сердцу, с поклоном протянул Биходжал пиалу. Чая всего несколько капель, янтарная жидкость едва прикрыла донышко, но Биходжал знает — чем меньше налито, тем больше уважения к гостю. Первая самостоятельная операция. Многотрудный экзамен на профессиональную зрелость выдержан с честью.

На аэродроме отец, выходя первым, протянул дочери руку. Биходжал легко сбежала по трапу, спрыгнула на землю.

— Я сама!

— Полагаю, девочка, провожатый больше тебе не потребуется.

...Наступил 1941 год. Фашистские полчища вторглись на советскую землю.

Санитарный поезд шел ночами, днем укрывался на глухих полустанках. Персонал работал круглые сутки, на операционном столе появлялись все новые раненые. Операции, операции — напряженные, изнурительные схватки за каждую жизнь. Старший лейтенант медицинской службы Биходжал Юсуфджанова перевязывала поврежденные кровеносные сосуды, вскрывала брюшную полость, «вытаскивая» людей с ранениями кишечника, желудка, печени, зашивала пробитые легкие, удаляла осколки и пули. Усталость ее не брала, худенькая смуглянка поражала товарищей выносливостью, неутомимостью, волей, стремлением к победе. Победе над смертью.

Отдохнув после дежурства, Биходжал кормила и поила раненых, писала за них письма, разносила лекарства, делала уколы. Воины любили жизнерадостную, энергичную девушку.

Красная Армия продвигалась на запад с тяжелыми боями. Раненых все везли и везли. Операция следовала за операцией.

Старшая операционная сестра марлевой салфеткой осушает мокрый лоб Биходжал:

— Замучилась? Отвечать нет сил.

На столе лейтенант с трахеотомической трубкой в горле, землистое лицо синеет, раненый задыхается. Все решают секунды. Биходжал поспешно вынимает трубку, дыхание выравнивается, но подступает новая беда — хлынула кровь. Остановить кровотечение удается не сразу, офицер побелел, как стена, нос заострился. Необходимо экстренное переливание крови. Но требуемой группы не оказалось — неужели юноша погибнет?

— Возьми у меня. — Биходжал ложится на соседний стол и смотрит, как ее кровь вливается в вену лейтенанта. Вскоре он приходит в себя.

— Теперь девушкам придется поберечься,— смеется Биходжал.— Таджикская кровь горячая, к тому же я горянка.

— Породнились мы, доктор,— еле слышно хрипит офицер.— Спасибо.

— Породнились, братец. Поправляйся.

Скольким раненым отдала она свою кровь! Русские и грузины, белорусы и латыши, казахи и азербайджанцы возвращались из госпиталя на фронт, спасенные таджикской девушкой.

— К счастью, моя группа крови подходит многим людям. Это удобно, я всегда тут как тут,— говорила Биходжал.

В такое трудно поверить: тоненькая девушка с поразительной силой воли выдерживала огромную физическую и нравственную нагрузку. Но факты упрямы: оперируя, военврач Юсуфджанова неоднократно становилась одновременно и донором, отдавала кровь своему пациенту или пациентам своих коллег. И это в то время, когда хирурги санитарного поезда делали по нескольку сотен операций в сутки! Отекали ноги, инструменты падали из рук, но медики не прекращали работу.

Тогда в Карпатах зима лютовала, ночами в густых лесах от мороза с треском лопались мачтовые сосны, могучие, в три обхвата ели. Санитарный поезд петлял между гор, медленно поднимаясь к перевалу. Вагоны были забиты ранеными. Фашистские пилоты не отказывали себе в удовольствии спикировать на беззащитную цель. Бомбы, к счастью, легли в стороне, искалечив дубовую рощу, но пулеметные очереди «мессершмитта» бед натворили.

Бывалый машинист все же «выдернул» эшелон из-под удара вражеской авиации, на полной скорости увел в глубокое ущелье. Перевязав раненых и убрав убитых, персонал вернулся к работе. Биходжал Юсуфджанова после изнурительного двухсуточного дежурства направилась в свое купе, собираясь немного поспать. Ее окликнула медсестра Настенька, курносая хохотушка. Она чуть не плакала.

— Вагон без воды остался. Раненые мучаются, а я отойти не могу — капитану после операции плохо...

— Разве в баке нет воды?

— «Мессер» его продырявил, вытекла. Сбегай, пожалуйста, пока стоим. Очень прошу.

— Ладно. Давай ведра.

Спрыгнув на землю, Биходжал побежала вдоль поезда к колонке у хвостового вагона. Едва наполнила ведра, эшелон тронулся. Стараясь не расплескать воду, девушка бросилась к поезду, но подножка проплыла мимо. Последний вагон! Не успев даже испугаться, Биходжал кинулась к тамбуру, рывком поставила ведро, ухватилась за какую-то скобу, но второе ведро не выпустила. Неожиданно паровоз дернул, ведро перевернулось, окатив ее с головы до ног.

Стуча зубами, стояла она в открытом тамбуре, продуваемом резким пронизывающим ветром. Крепчал мороз. Шинель, гимнастерка, юбка заледенели, окоченели руки, уши, шею жгло огнем, мерзла голова. Биходжал попыталась непослушными пальцами застегнуть шинель, но пола отломилась...

Что делать? Девушка замерзала, но ее мучила совесть — раненые остались без воды. В отчаянии Биходжал стучала кулаками, била в дощатую стенку ногами — никто ее не слышал.

Поздно ночью санитарный поезд остановился на полустанке. Полуживая Биходжал с трудом доплелась до своего вагона. Ее раздели, долго оттирали снегом и спиртом. Погружаясь в сон, девушка помнила: надо отдать Настеньке ведра. Только утром узнала Биходжал, что хохотушку-медсестру, метавшуюся по вагонам, сразила пуля фашистского снайпера. «Меня она искала,— подумала Биходжал.— Меня».

...Изрезанные глубокими ущельями Карпатские горы щетинятся остроконечным частоколом хвойника. Стремительные речки весной превращаются в бурные потоки. Скалистых хребтов не счесть.

— Странные горы,— задумчиво замечает пожилой пехотинец. Операция позади, засевший в плече осколок вытащили, теперь можно и поговорить.— Залезешь на сопку, аж на самую маковку, копнешь, а там вода. В окопах воды по пояс. Сидели — ничего не попишешь, высунуться невозможно: фашист в организме сквозняк устроит, насквозь прохватит. На соседней горке укрепился, до его траншей метров семьдесят, сто...

— И все же высунулись? — из последних сил поддерживает беседу Биходжал, протирая слипающиеся глаза.

— Пришлось, товарищ доктор,— работать-то надо.

«Точно сказано,— подумала девушка.— Работать. Мы тоже работаем...»

И все же вскоре ей удалось хорошенько выспаться. В числе других врачей, медсестер и санитаров Биходжал перевели в хирургическое отделение армейского полевого госпиталя. Проснувшись, девушка обрадовалась — комнату затопило солнце, капельки янтарной смолы, проступившие на свежевыструганной раме, в горячих лучах ярко вспыхивали. Биходжал подошла к окну— небо голубело по-летнему, в ямах, оставленных в снегу грузовиками, лежали синие тени, шелушащиеся стволы сосен розовели под солнцем. Накинув хозяйкин платок, она вышла на крыльцо. От лесной опушки шел мальчик в лохматой гуцульской шапке и рваном зипуне.

— Здравствуй, человечек. Ты кто?

Насупившись, мальчик прошел мимо, Биходжал догнала его.

— Постой, куда же ты?

— Куда надо,— не останавливаясь, нехотя буркнул мальчик.

— Подожди, упрямец! Ты очень спешишь?

— Мое дело!

Биходжал схватила его за руку, вырываясь, мальчик косился на нее неприязненно. Девушка улыбнулась:

— Успеешь по своим важным делам, человечек. Сначала позавтракай со мной. Кушать хочешь? Можешь не отвечать — по глазам вижу.

Мальчик торопливо ел. Биходжал смотрела на него с жалостью: в глазах жадный блеск, кожа желтая, сухая. Наголодался.

— Поел, человечек?

Мальчик неуклюже сполз с табуретки, неловко поклонился и ответил вопросом на вопрос:

— А ты кто, тетя?

— Я? — Биходжал звонко рассмеялась: ее еще никто так не называл.— Я доктор.

— 3 конд? 3 шпиталю? ¹

— Угадал, человечек. Почему тебя это интересует?

— Позови офицера, тетя.

— Я тоже офицер, старший лейтенант...

— Ты доктор,— упрямо возразил мальчик.— Мне нужен настоящий офицер. Ну так и быть, идем, я тебе что-то покажу.

У околицы их окликнул лейтенант Поливанов.

— Прогуливаетесь? Правильно — горный воздух, говорят, очень полезен. И красота какая! Я тоже наслаждаюсь, вернусь на передовую — некогда будет природой любоваться.

— В таком случае присоединяйтесь к нам, — предложила Биходжал.— Этого желает один человечек.

Мальчик смерил Поливанова оценивающим взглядом.

— А где ваш пистолет?

— Зачем он мне? Раненым не положено.

Они углубились в лес, мальчик уверенно шагал впереди. У вывороченной бурей ели он остановился, разбросал наваленный в кучу пушистый лапник. Под ветками темнели продолговатые ящики. Озадаченный Поливанов присвистнул: оружие! С трудом оторвав доску, он вытащил завернутый в вощанку карабин, сорвал обертку, тускло блеснул вороненый ствол.

— Английский!

Пулеметы, винтовки, карабины, ручные гранаты... Найденное оружие перевезли в хозчасть госпиталя, бойцы из команды выздоравливающих долго спорили о его принадлежности. Выяснилось это на рассвете, когда закончившая ночное дежурство Биходжал заметила спускавшихся по склону горы вооруженных людей и подняла тревогу. И вовремя: случись это чуть позже, на спящий госпиталь обрушились бы бандеровцы.

Бандитское оружие пришлось весьма кстати. Персонал госпиталя и легкораненые, рассыпавшись в цепь, заняли круговую оборону. Отбивались весь день. Биходжал стреляла из пистолета, потом подобрала винтовку убитого военфельдшера, прижала приклад к плечу и посылала во врагов пулю за пулей.

Память об этом бое — серебряная медаль на скромной серой ленточке.

На фронте бывало всякое. Под Коломыей прорвались контратакующие фашисты, и госпиталь едва успели эвакуировать. Хирургическое отделение предполагалось отправить последним, но шоссе перерезали вражеские танки. По единственной лесной дороге, разбитой и ухабистой, сломя голову неслись машины — вырывалась из окружения какая-то часть.

Биходжал махала руками, кричала, но машины не останавливались. Тогда девушка вынула из кобуры пистолет, нащупала в кармане запасные обоймы.

— Стойте! Остановитесь!

Мимо вихрем промчалась полуторка. Биходжал едва успела отскочить. Следом летели порожние грузовики, целая колонна. Девушка попыталась их задержать, но поняв, что ее попросту сшибут, вскинула пистолет. Защелкали чуть слышные в гуле моторов выстрелы. Биходжал стреляла не целясь, судорожно сменяя обоймы, била почти в упор. Одна за другой машины с продырявленными скатами выскакивали на обочину. Одна, вторая... Пятнадцать! Шестнадцатый грузовик проскочил: ствол пистолета был пуст, кончились патроны.

Окруженная разъяренными шоферами, Биходжал вскочила на подножку ближайшей машины.

— Немедленно берите раненых! Приказываю! Пока не погрузите, не двинетесь с места! Бабы вы, а не водители, вам коз доить, а не «баранку» крутить.

— Ты же нам все скаты изрешетила! Как ехать? — кричали шоферы.

— Запаски ставьте! Минутное дело, а крику как на ташкентском базаре. Ну, чего стоишь, как засватанный?

Рослый, широкоплечий шофер в потертой стеганке застыл в изумлении. Опомнившись, вытащил из кузова запасное колесо. Пятнадцать грузовиков с ранеными и имуществом готовились к движению. Растрепанная, потерявшая в суматохе шапку, но счастливая, Биходжал в гимнастерке, туго перехваченной портупеей, подбежала к головной машине.

— Готовы, товарищи? За мной!

Водитель, которого она недавно столь рьяно атаковала, распахнул дверцу.

— Пожалуйте в кабину. И телогреечку накиньте, неровен час простынете, а врачам болеть не положено.

Колонна двинулась вперед, вдогонку засвистели пули — в деревню ворвались фашистские автоматчики. В городке, пока разыскали госпиталь, шофер, показывая на пистолет, оттягивавший пояс Биходжал, спросил:

— А если честно — неужто порешила бы нас, сестренка?

— А ты как считаешь? Водитель покачал головой.

— Оно так... В крайности человек может... Чернявые — отчаянные, а ты деймон, сущий деймон!

...На груди у «деймона» в память об этом — орден Красной Звезды.

...Самолет резко пошел вниз: воздушные ямы над горами нередки, и все же сердце сжал страх, а губы дрогнули в слабой улыбке — на фронте такого не наблюдалось. В юности нервы крепче, а все сложное кажется проще; помогает уверенность, что с тобой ничего не случится.

Однако случалось. И не однажды.

Зимой 1944 года военврач Юсуфджанова руководила газовым отделением. Еще недавно раненые, пораженные газовой гангреной, считались обреченными. В годы Великой Отечественной войны советские врачи и ученые успешно противостояли губительному недугу — десятки тысяч раненых воинов, покинув газовые отделения здоровыми, вернулись в строй. Но работать здесь было нелегко: систематический контроль, ежедневные осмотры ран, различные средства для борьбы с газовой гангреной требовали своевременных, четких действий. Из таких испытаний Биходжал и ее боевые друзья выходили с честью. Но некоторым из них это стоило крови, а иногда и жизни.

...На небольшой станции санитарный поезд подвергся налету вражеской авиации. Пикирующие бомбардировщики, завывая, заходили на цель, обрушивая тяжелые бомбы; к небу вздымались черные фонтаны земли. Загорелся вагон. Биходжал подхватила раненого бойца, вывела из поезда, уложила во рву. Вернувшись, вытащила майора с загипсованной ногой, следом вывела сразу двоих — сержанта и старшину, поспешила в охваченный пламенем вагон за пятым, но неподалеку упала бомба.

Контузия оказалась тяжелой. Поправившись, вернулась в свое отделение, хотя еще заикалась; головные боли мучают ее и поныне. Вслед за контузией — пулевое ранение в живот. Девушку принесли в операционную.

— Положите на мой,— простонала Биходжал и очутилась на столе, за которым столько раз оперировала. Хирурги, ее товарищи, притворно ворчали:

— Только что нас в коридоре атаковали твои пациенты: «Поаккуратнее, пожалуйста, это вам не нашего брата мужика пластать».

Едва рана зарубцевалась, Биходжал настояла на выписке — и снова потянулись фронтовые будни. Красная Армия наступала, госпиталь, где работала теперь военврач Юсуфджанова, двигался вслед за войсками.

Замечательных людей встречала Биходжал на суровых военных дорогах. Пехотинцы и танкисты, летчики и саперы, солдаты и офицеры... В смушковых казачьих кубанках с красным, перечеркнутым белой тесьмой бархатным донцем, в черных матерчатых шлемах, прожженных у походных костров шинелях и потрепанных телогрейках, в щегольских хромовых сапожках и пудовых мокрых валенках. Простые, общительные, доброжелательные и мужественные рядовые труженики войны, отделенные сорокалетним рубежом, виделись и сейчас молодыми и жизнерадостными. Многие из них полегли на полях сражений, другие погибли в мирные дни; фронтовики погибают и сегодня от пуль и осколков, полученных в те давние годы.

— Граждане пассажиры! Наш полет происходит на высоте пять тысяч метров. Температура за бортом самолета пустяковая — минус пятьдесят два градуса. Настроение экипажа отличное, а как настроение уважаемых пассажиров? — задорно звучит по трансляции знакомый голос. Это Шоди, давний приятель и постоянный спутник доктора Юсуфджановой. Сколько километров с ним налетала! Дверь в кабину закрыта, но Биходжал ясно видит хитроглазую, озорную физиономию, обрамленную пышной бородкой.

— Я в порядке, Шодибой. А борода летчику ни к чему, архитектурное излишество. Правда, она вам очень идет, вы удивительно похожи на Отелло.

— Женская логика! Напоминаю: продолжительность полета пятьдесят минут.

Началась болтанка, Шоди отключился. И снова, как на экране, замелькали кадры...

После демобилизации доктор Юсуфджанова снова попала на фронт — с отрядом узбекских врачей она выехала в разрушенный землетрясением Ашхабад.

Город лежал в руинах. По заваленным обломками зданий улицам носились ошалелые кошки, собаки, обезьяны, антилопы -прекратил существование зоопарк. Неистово ревели ишаки, плакали дети, в отблесках пламени метались полуодетые люди — удар разбушевавшейся стихии застиг их глубокой ночью.

Биходжал Ибрагимовну назначили заведующей операционным блоком. Вместе с коллегами натягивала она зеленые армейские палатки, расставляла койки, распаковывала и складывала в походные стеклянные шкафчики хирургические инструменты.

Доставленных на носилках раненых быстро сортировали, направляли в перевязочную либо операционную, после оказания первой помощи многих эвакуировали самолетами, грузили в санитарные вагоны. На помощь пострадавшим от землетрясения пришла вся страна. Все республики направляли в Ашхабад отряды специалистов, посылали палатки, теплую одежду, одеяла, продовольствие. На древней туркменской земле плечом к плечу трудились строители, электрики, экскаваторщики, бульдозеристы, шоферы, водопроводчики, связисты, железнодорожники. Ежедневно приезжали сотни добровольцев из Москвы, Ленинграда, Киева, Еревана, Тбилиси, Ташкента. Представители всех национальностей СССР помогали в трудный час туркменским братьям. Четко и споро действовали части и подразделения Туркестанского военного округа. Воины разбирали завалы, расчищали улицы от развалин, тушили пожары, рискуя жизнью, спасали жителей, оказавшихся под грудами обломков, рыли колодцы, круглые сутки патрулировали город.

Как и на фронте, здесь приходилось делать все. В первые дни доктор Юсуфджанова работала в специальной поисковой бригаде, отыскивала и откапывала погребенных под развалинами домов жителей, останавливала кровотечение, накладывала шины на переломы. Многие ашхабадцы обязаны жизнью таджикскому врачу.

Пожалуй, здесь было пострашнее, нежели на фронте. Стихия не унималась. С рассвета до темноты члены поисковой бригады занимались нелегким и опасным делом. Однажды Биходжал Ибрагимовна откопала двухлетнего ребенка — незадолго до рокового толчка он каким-то образом оказался под кроваткой и тем самым спасся от гибели. Выкапывала и взрослых. Поздно вечером возвращалась в лагерь, обессиленная забиралась в спальный мешок: врачи, как и все, приехавшие на помощь ашхабадцам, спали на улице, палатки отдали раненым, больным, старикам и детям.

Вот где пригодился фронтовой опыт!..

— Как ваше самочувствие, уважаемые пассажиры? — развлекается весельчак Шоди.— Надеюсь, вы довольны нашим ненавязчивым сервисом? Итак, напоминаю: продолжительность полета пятьдесят минут.

Биходжал дальше не слушает. Пятьдесят минут! Много это или мало?

Безмерно много — за это время можно сделать кучу дел и ничтожно мало, когда заходит речь о человеческой жизни. Если нужно, врачи санитарной авиации умеют «растягивать» минуты, умеют и их «уплотнять». «Крылатый доктор» должен быть готов к вылету в любую минуту. Глубокой ночью его поднимают с постели, воскресным днем перехватывают на улице, его увозят в разгар семейного торжества, из кино или театрального зала во время спектакля. А если он еще и начальник санитарной авиации области, то нет ему ни сна ни покоя.

На протяжении многих лет доктор Юсуфджанова занималась проблемами переливания крови. После стажировки в Ленинграде она возглавила областную службу крови, учила ленинабадских коллег новейшим методам работы, организовывала донорские курсы, стала инициатором безвозмездного донорства, сумела привлечь к этой благородной деятельности сотни своих земляков. Биходжал Ибрагимовна читала лекции на областных совещаниях медиков, организовала в пяти районах Ленинабадской области пункты переливания крови. Ходила на заводы, фабрики, в учреждения, агитировала молодежь. Недавно по инициативе доктора Юсуфджановой в Ленинабадской области построена типовая станция переливания крови.

Успешно трудятся на ниве здравоохранения и многочисленные ученики Биходжал Ибрагимовны. Многие из них стали ведущими врачами области — заведующий станцией переливания крови Нуретдин Мухитдинович Мухитдинов, заведующий хирургическим отделением Ленинабадской областной больницы Юсуф Муминович Муминов. заслуженный врач республики, орденоносец Акрам Акбарович Акбаров...

Работы у доктора Юсуфджановой предостаточно, но она успевает заниматься и делами общественными, Биходжал Ибрагимовна — секретарь женсовета, вместе с его председателем, ткачихой, Героем Социалистического Труда, Хамрой Таировой она активно помогает землякам добрым советом и делом.

...Легкий толчок, самолет коснулся земли, пробежал по бетонной полосе и остановился, из кабины вышел Шоди.

— Приехали, доктор. Быстро долетели, как и обещал — всего-навсего пятьдесят минут.