Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

«КАКАЯ ВЫ МОЛОДЕЦ!»

Национальный совет американо-советской дружбы пригласил к себе в гости двадцать советских граждан. В группе оказалось восемнадцать мужчин и две женщины. В начале июня восемьдесят третьего года они вылетели из Москвы в США. Мужчины представляли преимущественно ведущие отрасли нашего народного хозяйства. Обе женщины — советскую науку и просвещение.

Людмила Петровна Вишневская, преподаватель Института международных отношений, стала еще и переводчицей группы. А Нина Митрофановна Катупцева, доктор исторических наук, старший научный сотрудник Института истории Академии наук СССР, помимо запланированных встреч с американскими учеными и студентами взялась рассказать о ветеранах Великой Отечественной войны, о том, как в наши дни они борются за мир во всем мире.

Для Катунцевой такое поручение не было затруднительным. Она сама — ветеран войны, единственная в Советском Союзе женщина, которую однополчане избрали председателем Совета ветеранов своей танковой бригады. В разгар битвы за Москву эта бригада входила в состав Московской пролетарской дивизии. А дивизия, как известно, одной из первых получила звание гвардейской.

В боях за освобождение Ельни 23-й гвардейской отдельной танковой бригаде было присвоено звание Ельнинской. Потом она стала Краснознаменной. И на ее боевом знамени засверкали ордена Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого.

Так вот, представьте себе: ветераны, столь прославленной танковой части, среди которых немало Героев Советского Союза, опытных офицеров, отважных воинов, единодушно избирают председателем своего Совета моложавую, хрупкую с виду, невысокого роста женщину с теплым взглядом зеленоватых глаз. Около четверти века она бессменно находится на этом почетном общественном посту.

Чем же заслужила она такое доверие и уважение однополчан?

...Прогноз синоптиков, услышанный Ниной Митрофановной в салоне лайнера, предвещал на весь июнь западному полушарию нестерпимую жару.

«Стерпится... В боях бывало пожарче»,— промелькнуло в сознании Катунцевой. Зной ее нисколько не пугал. Привыкла к нему с детства.

Родилась она на берегу Днепра, в украинской столице, коренная горожанка-киевлянка. Но дед по отцу, Алексей Иванович, не досчитавший до столетия всего несколько лет, умелец-кровельщик, расставался со своей деревней лишь после полевой страды и непременно возвращался к севу. Отец, Митрофан Алексеевич, тоже начинал городскую жизнь сезонником. Постепенно стал бригадиром, десятником, прорабом на стройке. А связи с отчим домом не терял. На лето отвозил в деревню семью — жену Ксению Алексеевну и дочерей Нину и Зою.

Рано осиротели сестренки, остались без матери. Уже не втроем, а вдвоем по-прежнему проводили все лето у деда.

...Память совершает мгновенный скачок в давно прошедшую юность. Мерно рокочут двигатели лайнера. За круглым оконцем иллюминатора толпятся хмурые тучи. А перед мысленным взором Нины Митрофановны — солнечный, ослепительно светлый денек. Они с сестрой Зоей от зари до зари на бескрайнем колхозном поле. Или увяжутся за дедом в ближний лес по грибы и ягоды...

В сорок первом, поближе к лету, наступила пора волнений. Нине пошел семнадцатый. Она заканчивала десятый класс. Подошли выпускные экзамены. А в мыслях — предстоящее поступление в вуз. Придется выдержать серьезный конкурс: семь-восемь претендентов на одно место.

Получен аттестат. В нем пятерки и четверки. Подоспел выпускной бал. Первый бал, как у Наташи Ростовой. Нина с упоением кружилась в танцах, пела в хоре, декламировала. Была переполнена чувством душевного восторга, ожиданием перемен в своей судьбе.

После выпускного бала вчерашние десятиклассники по традиции отправились на Владимирскую горку, спустились к набережной Днепра, гуляли, катались на лодках всю ночь, до рассвета.

Педагоги прочили Нине будущее математика или инженера. Ее оригинальные решения математических задач, точные и красивые чертежи служили образцом для других. А врач Петр Иванович Николаев, руководитель школьного санитарного кружка, советовал:

— Иди, Нина, на медфак.— И в дополнение к аттестату выдал ей справку об успешном окончании медицинского кружка и о том, что она «обладает необходимыми знаниями и практическим навыком оказывать первую помощь пострадавшему в аварии, раненному пулей или осколком снаряда, владеет умением производить уколы, массаж и пр.».

Нет! Ей не хотелось быть математиком, инженером, врачом. Ее влекло другое: история, литература. Еще в пионерском отряде стала посещать литкружок. Первая комсомольская нагрузка — выпуск стенгазеты. С тех пор ее всегда выбирали в редколлегию. На вечерах художественной самодеятельности она читала стихи, участвовала в скетчах «синей блузы», вела политинформацию среди пионеров. И, несомненно, учитывая бойцовский ее характер, с большей охотой училась бы стрелять, чем делать перевязки. Но комсомольское собрание в начале учебного года единодушно решило: мальчикам до выпускных экзаменов сдать нормы на значок «Ворошиловский стрелок», а девочкам выучиться на медицинских сестер.

Буквально через несколько дней после выпускного бала как гром среди ясного неба в каждый дом ворвалось экстренное сообщение о вероломном нападении фашистских орд на советскую землю.

...Лайнер продолжает свой полет. Но Нине Митрофановне чудится, что он не движется, застыл в поднебесье. А ему навстречу стремглав бежит время, торопятся сумерки — они укорачивают день и раньше обычного наступает ночь. Темнеют окна иллюминаторов. И она вспоминает другую ночь, когда вдруг завыла в репродукторе сирена воздушной тревоги и загрохотали зенитки. Нина не пошла в подвал, оборудованный под бомбоубежище, осталась с сестрой в квартире. Едва дождавшись утра, направилась в военкомат. Была уверена: стоит ей там появиться, сказать: хочу на фронт — и сам военком даст ей назначение.

Не тут-то было. Райвоенкомат был битком забит добровольцами. Пришлось долго простоять в очереди к одному из сотрудников. Пока стояла — расспрашивала тех, кто отходил от стола.

Когда подошла очередь Нины, сотрудник, выслушав ее, развел руками:

— Несовершеннолетних не берем... Не имеем права. Почему Нина тогда не упомянула о справке медицинского кружка — сама потом не могла вспомнить. Она считала, что ей, комсомолке, никто не может отказать в праве быть там, где решается судьба Отчизны.

Сотрудник направил упрямую посетительницу к военкому. А тот, лишь взглянув на нее, почему-то рассердился. Не дослушав Нину, встал из-за стола и со словами:

— Не задерживай, девочка. Иди домой,— легонько подталкивая, стал выпроваживать из кабинета.

Она попробовала сопротивляться.

— Я взрослая девушка. Окончила десятилетку. Мне вот-вот семнадцать...

— Когда вот-вот исполнится восемнадцать,— сказал военком,— тогда и явишься. А сейчас, по-моему, тебе и пятнадцати еще нет...

Через несколько дней она снова в очереди. Принесла метрику, свидетельство об окончании школы. И справку медицинского кружка.

Военком просмотрел документы. Лицо его выражало удивление. Видно было, он не знает, что предпринять. Наконец спросил:

— А мама о твоем желании знает?

— Не знает. Ее нет в живых.

— А где же отец?

— Наверное, на фронте. Был за городом на военной стройке, несколько недель не дает о себе знать...

Военком все еще колебался. Нина:

— Не вздумайте меня снова выгонять. Без назначения не уйду...

В числе двухсот добровольцев Нина Катунцева попала в запасный полк. До того как уйти на сборный пункт, попросила соседку присмотреть за больной Зоей.

— Молодец, Нинка! — восклицание сестры было искренним и восторженным.— Пошла бы вслед за тобой. И пойду, только выздоровлю...

Но Зоя не успела выздороветь. Больная, ночью уходила она от ворвавшихся в Киев захватчиков. Добралась к тетушке в Стародуб. Но там ее схватили фашисты, угнали вместе с другими сверстниками в Австрию, работать на подземном пороховом заводе. Едва живую спасли девушку в сорок пятом воины Советской Армии — освободительницы.

Об этом Нина узнает после войны. А пока ее гнетет чувство вины перед сестренкой. Зачем оставила? Почему не помогла уехать из Киева? И попрощалась как-то наспех, полагая — скоро вернется.

В запасном полку формируются маршевые роты. Бойцы направляются на фронт. Идут в одном строю бородачи, понюхавшие пороху еще в гражданскую, и безусые юнцы.

Рядом с командиром, стараясь от него не отстать, идет санинструктор Нина Катунцева.

Жаркий июль сорок первого. На промежуточной станции рота спешно грузится в товарняк. Нина едва доплелась до перрона. За спиной скатка не по росту длинной шинели, вещмешок. На плечах крест-накрест противогаз и санитарная сумка. На ногах кирзовые сапоги. Каждая нога, завернутая в две портянки, все равно болтается внутри этой несоразмерной обуви.

Успела натереть ноги до пузырей.

Бойцы помогли ей взобраться в вагон, устроили на дощатых нарах. Сняла сапоги, размотала портянки, оказала себе «первую помощь», подложила под голову вещмешок и мигом провалилась в глубокий сон...

Поезд то полз, то цепенел, поджидая темноты. В Запорожье после короткого отдыха опять двинулись строем. И опять почему-то не на запад, а на восток, к Мелитополю.

Командир разрешил Нине обрезать полы шинели, подогнав ее по росту, и снова скатать. Вместо сапог позволил надеть летние туфли, которые украдкой сунула в ее вещмешок Зоя.

Именно здесь Нина услышала черную весть: гитлеровские войска под Ленинградом, рвутся в Смоленск и на Москву. Забрались под самый Киев...

«Где же Зоя? Что с ней? Где отец? Живы ли?»

Обратилась к политруку за советом. А тот:

— Не ищи, Нина, ветра в поле. Не время заниматься розыском. Отвоюемся, и тогда, кто выживет, найдется...

Справедливый, но неутешительный ответ. Неизвестность угнетала девушку. Политрук, угадывая ее состояние, сказал:

— На первом же привале, Нина, приступим с тобой к выпуску очередного номера Боевого листка. Надо подбодрить бойцов. Листок так и назовем: «В походе». А пока поговори с комсомольцами — пусть сообразят, о чем напишут в заметках. Наверное, и поэт среди нас найдется. Поразведай. К тебе же, сестрица, многие обращаются.

Есть дело, и душе легче.

Где-то между Большим и Малым Токмаком вдруг раздалось тревожное:

— Воздух!.. Воздух!..

Рота залегла. По приближавшимся стервятникам со свастикой на фюзеляже началась беспорядочная стрельба из винтовок и ручных пулеметов. Звено вражеских истребителей с грохотом и воем пронеслось бреющим полетом вдоль дороги, поливая ее смертоносным свинцом.

Нина упала и уткнула голову в траву. Потом поднялась. Надо было помочь раненым. Тут-то и появилось второе звено фашистских стервятников. Дальше она ничего не помнила. Очнулась на раскладушке в палатке полевого госпиталя. Грудь ее была туго перебинтована.

Военврач взглянул в глаза Нины, произнес:

— Отвоевалась. Рана обширная, но не опасная. Осколок царапнул, вроде поцеловал и исчез.

— Скоро встану? — спросила Нина, не реагируя на шутку врача.

— До свадьбы заживет. С ближним транспортом отправлю в тыл.

— Не отправите,— сказала она.— Царапина и тут заживет...

Еще бинты не сняли, а Нина уже приступила к своим обязанностям. Вызвалась отправиться с очередным пополнением в танковую часть, где понадобился санинструктор.

Танкистов бросали с одного участка на другой. Когда редели экипажи, бригаду отводили на переформировку. Спешно производился ремонт поврежденных в бою машин. Прибывало пополнение. И опять на передовую, в бой. Он мог затянуться и на день, и на сутки, и на несколько дней, а бывало, танкисты находились в огне сражения по целой неделе.

Согласно инструкции Нина должна была оставаться в санитарном взводе — поблизости от передовой. Его располагали в укромном месте — лощине, лесочке,— где рылись землянки для медперсонала, ставились палатки. В них размещался походный госпиталь, операционная. При первой возможности раненых переправляли в тыл.

Сестры милосердия, фельдшера, санинструкторы — помощники и сподвижники врачей — всегда были по горло загружены. И всегда над ними, как дамоклов меч, висела угроза обстрела, а то и окружения. Сюда нередко долетали и шальная мина, и осколок артиллерийского снаряда.

Самая молодая в санвзводе, худенькая, застенчивая, очень скромная в обращении, Нина буквально преображалась в момент опасности. Стоило ей услышать сигнал к бою, и она уже мчится за танками на транспортере с мотопехотой. У нее с детства проявился бойцовский характер, очевидно унаследованный от деда и отца. Он и заставлял ее по собственной воле устремляться в самое пекло, находиться на огневой позиции, вместе с танкистами в атаке или контратаке, каждое мгновение рискуя собой. Своей подруге Нина позже скажет:

— Больше всего на свете мне хотелось с боем ворваться в родной Киев. Вернуться домой. Увидеть сестру, отца...

С того дня, когда девушка узнала, что фашисты под Киевом, она постоянно следила за ходом боевых действий, досадовала, почему их танковую бригаду не посылают на подмогу защитникам украинской столицы.

Между тем великая битва под Москвой разгоралась. Нашим войскам приходилось обороняться, отбивать наступавшего противника, который имел в то время значительное превосходство в истребительной и бомбардировочной авиации, наземных войсках, танках и другой военной технике.

В расчетах фашистов особое место занимал район Наро-Фоминска, где они стремились прорваться к Москве. Действовавшая здесь 222-я стрелковая дивизия, которой командовал полковник К. И. Миронов, была крайне малочисленна и измотана в предыдущих боях. «Быть бы беде,— писал Маршал Советского Союза Г. К. Жуков,— но в этот опасный момент подошла из резерва Ставки 1-я Московская гвардейская мотострелковая дивизия под командованием Героя Советского Союза А. И. Лизюкова. Эта дивизия была усилена 5-й танковой бригадой подполковника М. Г. Сахно и введена в бой». В этой танковой бригаде санинструктором воевала Нина Катунцева.

Нина не вела счета спасенным ею танкистам и мотострелкам. Превозмогая страх, оглохшая от гудения танков, мобилизовав всю свою волю, она ползла к подожженной снарядом машине. Больше всего на свете ее волновала мысль: не опоздать, успеть оттащить от горящего танка обожженных и контуженных танкистов. Успевала. Оттаскивала. Тянула на себе до ближайшей санитарной машины, в траншею или окоп, где оказывала первую помощь.

В ноябре сорок первого под Наро-Фоминском советское командование решило заслать в тыл врага несколько десантных групп. Одну из них повел за собой командир разведроты Николай Берлин.

Зима еще не успела одеть в ледяной панцирь все русло Нары. Кое-где оставались разводья. И Берлин с девятнадцатью разведчиками, которые вызвались выполнить опасное задание — взорвать штаб противника,— полагали незаметно переправиться на плоту через реку. Со сборными секциями плота, бутылками КМ, оружием и другим снаряжением группа в полночь двинулась к берегу.

— Пойду с вами,— сказала командиру Нина.— Может, дорогой вас обстреляют, понадоблюсь...

— Ладно,— согласился Берлин.

Дорогу до Нары замело снегом. Под ним — наледь. Один разведчик у самого берега поскользнулся, упал и так неловко, что разбил бутылку с горючим. Она взорвалась, вспыхнула. Но Нина сумела спасти бойца. Обработала ожоги спиртом, промыла их, наложила стерильные повязки, доставила в медсанбат.

Не удержала память фамилии всех спасенных ею солдат. Зато они не могут забыть храбрую и отзывчивую девушку-санинструктора. И временами напоминают о себе.

Вот одно из писем. Его автор — гвардии капитан в отставке Никанор Антипович Федорук, один из ветеранов бригады. «В бою,— пишет он автору очерка,— человек раскрывается сразу, легко и безошибочно можно определить его деловые, боевые и товарищеские качества. Его достоинства и недостатки.

Нину Катунцеву мне довелось видеть во многих боях. Смелая, самоотверженная, преданная своему нелегкому делу санитара. Без колебаний, в любых условиях она всегда устремлялась на выручку раненого бойца, оказывала необходимую помощь, не считаясь с грозящей ей опасностью...

Наша часть была направлена на переформировку. Короткая передышка. Танкистам дана возможность заняться собой, подлечиться в медсанвзводе. Он тогда находился в деревне Чваново, Сухиничского района, в пустовавшем доме из двух комнат. Их наспех превратили в госпитальные «палаты». В одной — мужское отделение, там и я залечивал трудно заживающую рану. В соседнем, женском, находилась Нина. У нее извлекли особенно «беспокойный» осколок.

Госпитальный врач в шутку называл ее «металлоемкой».

— Когда постепенно из нее извлекут все осколки,— уверял он,— Нина грамм двести потеряет в собственном весе.

Она отшучивалась:

— Вес в обществе гораздо важнее собственного.

Однажды в неурочный час появился в нашей мужской «палате» военврач, гвардии капитан медицинской службы Леонид Прокофьевич Моруженко и полушепотом предупредил меня:

— Будьте готовы к вызову в подразделение. Ночью уходим на передовую.

Я стал собираться.

Сказал ли врач о том же в женской палате или лежавшие там больные подслушали наш разговор, не знаю. Едва он вышел от нас, как, постучав в дверь, вошла в комнату в больничном халате Нина. И умоляющим голосом попросила:

— Товарищ гвардии старший лейтенант, пожалуйста, возьмите и меня с собой.

Я сурово ответил:

— Не чуди! Лечись как следует! — И пригрозил: — Уйдешь, сочтут самоволкой, воинский устав знаешь?

Нина молча вернулась в свою палату.

Почти тут же явился сержант и вручил мне приказ: немедленно прибыть в расположение своего взвода.

С наступлением темноты мы совершили марш в южном направлении. В район Думиничи — Дубровка. Первый и второй танковые батальоны с приданными им автоматчиками с ходу вступили в бой. Не стану вам описывать подробности. Бой был яростным, жестоким, кровопролитным. Враг упорно сопротивлялся, контратаковал. Участок, на котором мы действовали, оказался под массированным артиллерийским огнем. От него, казалось, не спастись ни в траншее, ни в броне танка. Вдруг вижу со своего транспортера: кто-то пригнувшись, в полной амуниции, с санитарной сумкой через плечо короткими перебежками приближается к нам. Это была Нина. Я соскочил с транспортера и к ней наперерез. Кричу:

— Приземляйся, цыпленок непокорный! Она упала. Спрашиваю:

— Допрыгалась, ранена? Отвечает:

— Нет!.. А где «Беспощадный»? Потеряла из виду...

— В машину, там разберемся,— скомандовал ей.

Она вскочила на транспортер. А я понял, что Нина, не щадя себя, ищет наш краснознаменный танк КВ, названный «Беспощадным». Ищет потому, что там ее сердце...»

Танк «Беспощадный» был построен на средства известных поэтов Самуила Маршака, Виктора Гусева, Сергея Михалкова и художников-сатириков Кукрыниксов — Михаила Куприянова, Порфирия Крылова и Николая Соколова. Писатели и художники дали своему танку название и вручили его бригаде. На его корпусе Кукрыниксы нарисовали жерло пушки, бьющей по Гитлеру. Под рисунком поместили стихотворное напутствие экипажу, сочиненное Маршаком и Михалковым:

О предстоящей торжественной передаче танка экипажу Нина узнала за день до этого события —- утром 24 мая 1942 года. Рассказал ей об этом Алексей Фатеев, верный друг.

Алексей Иванович Фатеев — башенный стрелок, способный при необходимости заменить и радиста, и механика-водителя, и командира танка. Родился он в марте двадцать первого года в Туле, в семье потомственного оружейника. Рядом с комсомольским значком Алексей постоянно носил второй — «Ворошиловский стрелок». Среди сверстников слыл умельцем. Все школьные годы был отличником. Плакат нарисовать, лозунг, стенгазету оформить постоянно поручали Алеше. Товарищеская вечеринка, концерт художественной самодеятельности не обходились без юного поэта Алексея Фатеева. Он окончил десятилетку с почетной грамотой. Выдержал конкурсные экзамены в Тульский политехнический институт.

Армейскую службу Алексей начал в Белоруссии, вблизи нашей западной границы. С Ниной познакомился, когда на его гимнастерке уже сверкала медаль «За отвагу», вскоре ему вручили орден Красной Звезды. Такой же, как у Нины.

Судьбы этих двух людей были во многом схожи: оба ничего не знали о родных, мечтали после войны продолжать учебу и соединить свои жизни. Однако через несколько месяцев после передачи танка «Беспощадный» его экипажу Алексей погиб, приняв на себя в ходе боя командование машиной.

...Роковые месяцы жестоких, смертельных боев. Как-то сразу Нина вошла в экипаж «Беспощадного», стала как бы его членом. Краснознаменный, он вел за собой бронированную армаду гвардейской части. Катунцева сопровождала танкистов в боях, оказывала им первую помощь. А они старались всячески уберечь ее от постоянной опасности.

Наладилась переписка между экипажем танка и деятелями искусств. Танкисты сообщали им о количестве уничтоженных вражьих танков и другой военной техники, сообщали о наиболее примечательных днях фронтовой жизни. «Нас единодушно приняли в партию», «Нами пройдено с боями уже семьсот километров»,— отчитывались танкисты перед московскими друзьями — писателями и художниками. Эти боевые километры были и километрами Нины Катунцевой. Где «Беспощадный», там и она.

Начало марта сорок третьего. Сломлено отчаянное сопротивление гитлеровцев. «Беспощадный» первым ворвался в деревню. Подавил огневые точки противника. Подбил и поджег три танка, а остальные обратил в бегство, но и сам получил две пробоины. Осколком ранен механик-водитель Егор Царапин. Превозмогая боль, он выводит «Беспощадного» из зоны обстрела. Нина помогает дотащить Егора в лощину, быстро перевязывает рану, доставляет в санвзвод. Одновременно Алексей Фатеев ремонтирует машину.

— У меня подобралась подходящая парочка,— смеясь, сказал командир танка Павел Хорошилов.— Два отменных лекаря в экипаже. Нина спасает моих железных ребят, Алеша — нашего бронированного конька-горбунка. Никто тогда не знал, что это его последняя, запомнившаяся Нине шутка, звучавшая для нее похвалой. При очередной атаке танк попал под шквальный огонь фашистских орудий. Хорошилова смертельно ранило. Он умирал на руках Фатеева. Нина подскочила к машине, пыталась помочь командиру, но тщетно. Видела, как затуманили слезы глаза Алексея. Он потерял не только командира, по и близкого друга. Перед тем как принять командование танком, Алексей Фатеев сумел передать Нине записку, четыре бесхитростные строчки:

...Его похоронили у деревни Зимницы, на калужской земле. Залпами из автоматов проводили танкисты Алексея Фатеева, награжденного посмертно орденом Отечественной войны I степени.

Нина продолжала воевать вместе с танкистами. Обладая мгновенной реакцией, не теряясь в самые критические моменты, она умела пробраться к горящей машине, спасти раненых или контуженых, вынести их из-под обстрела. Но в одном из боев сама попала под минометный огонь...

В почти безнадежном состоянии ее подобрали танкисты и переправили в тыл. Началось томительное путешествие по госпиталям. Лечение затянулось. Одна операция следовала за другой. Лишенная возможности писать, так как правая рука бездействовала, Нина сумела сохранить связь со своими боевыми друзьями. Диктовала соседкам по палате письма танкистам. Получала «треугольники» в ответ. Ее ждали, надеялись — вернется. И она верила в свое выздоровление и возвращение в строй, хотя приговор врачей не оставлял надежды: ее признали не пригодной к армейской службе.

Что же! Она все равно будет полезной своей Родине!

...Американские борцы за мир поджидали гостей в аэропорту Бостона. Встреча была теплой и сердечной. За двадцать дней путешествия советская делегация побывала во многих городах США. Это была лишь одна из многочисленных поездок Нины Митрофановны Катунцевой. Кроме США она побывала в Болгарии, Марокко, Нидерландах, Чехословакии, Югославии, дважды в Японии, Аргентине, Бразилии, Перу...

После каждой поездки множится число ее друзей. Ей шлют книги, просят научной консультации. Она помогает аспирантам, прибывающим из различных стран. Вот лишь несколько строк из письма Валерии Голлан — профессора славянской лингвистики и литературы университета Индианы в США: «Дорогая Нина Митрофановна! Я так хорошо провела с вами время, когда ваша группа была в Питсбурге. У меня осталось чувство, будто мы не только что познакомились, а давно дружны... Я бы очень хотела приехать в Москву, но боюсь — эту поездку придется пока отложить... Жду с нетерпением вашей весточки...» Дальше американский профессор просит советского коллегу помочь аспиранту Калифорнийского университета в работе над диссертацией о рабочем классе Советской России в двадцатые годы.

Нина Митрофановна хорошо помнит свои беседы с Валерией Голлан. Ее недоверчивый и удивленный взгляд, когда узнала, что в разгар войны Катунцева, раненая фронтовичка, между двумя операциями в Боткинской больнице готовилась к поступлению на исторический факультет Московского университета! Помнит и ее недоуменные вопросы: «Кто же помогал вам? Кто субсидировал учение? Сколько оно стоило?» Нина Митрофановна сказала тогда: «Ничего не стоило, кроме собственной настойчивости».

Вспомнила, как училась держать ручку и писать левой рукой. Окончила университет, была оставлена в аспирантуре, защитила кандидатскую и докторскую диссертации. Теперь Нина Митрофановна — автор ряда книг, ее издают не только в нашей стране, но и за рубежом. И все эти годы Катунцева оставалась со своей танковой бригадой, со своими боевыми товарищами. Сразу же после Победы взялась собирать и организовывать ветеранов вокруг возглавляемого ею Совета. Многое, очень многое сделано этим Советом: посажены «сады памяти», созданы музеи боевой и трудовой славы, ведется огромная воспитательная работа в воинских частях и учебных заведениях.

Упрочилась дружба Совета ветеранов и его председателя с писателями, художниками. Нина Митрофановна — свой человек в Центральном доме литераторов. По ее инициативе здесь находится модель танка «Беспощадный», подаренного фронтовикам советскими писателями. Художники Кукрыниксы непременно зовут ее на вернисажи своих работ.

«Милая и родная наша Ниночка Митрофановна! С большой радостью и волнением встретили мы Вас на открытии выставки и слушали Ваши, как всегда, простые и умные слова,— взволнованно написал ей один из Кукрыниксов, Николай Александрович Соколов.— Какая Вы молодец! И красивая, и молодая, разве кто-нибудь поверит, что Вы были участницей Великой Отечественной войны. Да еще с тяжелым ранением. Никогда и никто! Вот Вам и танковые войска. Спасибо огромное от всех художников!»

Такая она, Нина Катунцева - коммунистка, доктор исторических наук, борец за мир и счастье людей.