Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»
ОТВАГА
I
Когда бы ни шла Вера Борисовна на фабрику, непременно свернет к Воре посмотреть на тихие воды. Давно ли, кажется, прибегала она на берег босоногой девчонкой с подружками, а сколько воды с той поры утекло.
Ох, и бойкая она была, Верка! Где бы ни появлялась, всегда вокруг нее хоровод девчонок. Очень уж забавно она обо всем рассказывает. А иногда вдруг задумается: а зачем ее отец, шорник Борис Михайлович, оставил просторный дом в деревне Васюково на чудесной речке Талица и перебрался на фабрику, в поселок Краснофлотский? И чем это бывший Вознесенск лучше Васюкова? Разве что работа? Любил он свое дело, а тут ее каждый день край непочатый. И все с уважением: «Борис Михайлович да Борис Михайлович!..»
Летом 1941 года заметно поубавилось в поселке мужчин. Все больше женщин приходило на фабрику, все чаще брались они за обслуживание большего числа станков.
Полисоновы, как и другие семьи, жили сообщениями с фронта: слушали радио, ждали писем. От брата Васи письма приходили ласковые, но сдержанные, ни о чем особенном Вася не расписывал, а знать хотелось многое.
Наступила осень. Вера пошла в девятый класс. Но занятия в школе все чаще срывались: из-за похоронок ребята реже приходили на уроки. Многие подались на фабрику — заменить кормильца, ушедшего на фронт, павшего в бою. Мальчишки, которые еще посещали школу, все, как один, стали ходить в кружок всевобуча, которым руководил Михаил Федорович Кузин, военрук. Ежедневно ребята строем шагали на стрельбище, в лесок за поселком. Узнала о занятиях и Вера. Она сразу вклинилась в мальчишеский строй. Была внимательной, указания военрука выполняла точно, и вышло, что стреляет она не только не хуже, но много лучше ребят. Однако, возвращаясь строем в поселок, не давали Вере нести настоящую винтовку, заменяли деревянной. Мала была девушка очень... Посмеивались над ней в поселке, подтрунивали. Она краснела от гнева. Глаза темнели и суживались. Но ни единой жалобы не проронили упрямо сжатые губы: Вера продолжала походы на стрельбище.
Как-то отец сказал:
— Нынче в поселке черная ночь наступит. Ни одно окно на фабрике светиться не будет: завесить приказано.
Вечером, по возвращении из школы, Веру сразила весть: отец в больнице. Полез, чтобы зашторить окно в цехе, а женщину, что держала лестницу, кто-то отозвал. Под тяжестью шторы шаткое сооружение поползло, Борис Михайлович, падая, разбил голову. Позже врачи сказали, что он остался без глаза.
Пришел и для Веры час расстаться со школой.
Отправилась на фабрику. В цех Веру не взяли: мала ростом. Как ее поставишь к станку, такую малышку?.. Предложили пойти кассиром в фабричную столовую. Работа ответственная, но девятый класс — не пустяк, можно доверить.
Работать приходилось в три смены, но Вера выкраивала время для занятий на стрельбище. Она твердо решила пойти на фронт.
Отец вышел из больницы с черной повязкой на пустой глазнице.
— Ты теперь на Кутузова похож,— сказала Вера.
— Только войны мне как своих ушей не видать.
— Я вместо тебя пойду.
— Да при Кутузове вроде девок не было...
— Были! Надежда Дурова, Василиса Кожина,— начала перечислять Вера.
— Да я — ништо... Не перечу. Гадов надо бить. Был бы у меня глаз...
Наконец-то радио принесло радостную весть: победа под Москвой!
Вера прочитывала все газеты, какие попадались на глаза, словно ждала, что вот-вот увидит слова, обращенные к ней, маленькой, незаметной, но всем своим существом жаждавшей бить проклятых захватчиков. И вдруг увидела сообщение об организации женских курсов отличных стрелков в Кускове.
Вечером под тусклой лампочкой отец и дочь сочиняли письмо в военкомат.
Ответа ждали долго. Он пришел только через четыре месяца. Веру приглашали на прием. Отправилась вместе с отцом.
— Эка, милая,— сказал военный с усталым лицом.— у тебя только косы большие... Ты же винтовку не удержишь.
— Удержу! — заявила Вера.— Я лучше всех стреляю!
Это было правдой. Все ее выстрелы четко ложились в цель. Вера достала справку, где были записаны результаты стрельб. Но и это не помогло. В приеме на курсы снайперов девушке отказали. Объяснили:
— Туда пока только фронтовиков берем. Обстрелянных.
Отказ был твердым. И Вера решила: пойду в партизаны. Уж там-то малый рост не помеха!..
Вечером снова состоялся семейный совет. На нем Борис Михайлович решил отдать дочке на экипировку все свои сбережения — 550 рублей.
— Держи. Поезжай в Пушкино, купи валенки, платок, штаны ватные... И еще, чего присмотришь. Это мы с матерью покойной на черный день собирали. Нынче враг нашу землю топчет... Чернее дня не придумаешь... Бери!
Вера взяла.
В первый же выходной она отправилась в Пушкино. Магазинов там не густо. Зашла в один — стоят валенки. Добротные, черные. Примерила — велики. На толстый носок, разве... Постояла, подумала: дома мамины валенки лежат. Их и возьму. Телогрейку бы присмотреть... Пошла в другой магазин. Подошла к прилавку — да так и застыла около. На прилавке стояло чудо с нерусским названием «патефон». На весь магазин неслась знакомая мелодия: «Сашка — сорванец, голубоглазый удалец!» После «Саши» был «Андрюша», потом — «У самовара я и моя Маша»... Вера стояла зачарованная.
Наконец она сделала шаг к продавцу и выложила из варежки всю наличность.
Патефон был голубой и очень тяжелый. Не легче оказался и специальный ящик с пластинками. Были там и «Чилита» и «Утомленное солнце»...
Домой возвращалась счастливая, раскрасневшаяся. Она едва волокла свою покупку, а глаза сияли.
Слушать Диковинку собралось все общежитие. До глубокой ночи Вера крутила тугую ручку, а по гулким коридорам неслась музыка. Люди, еле передвигавшие ноги после двенадцатичасовой смены, заходя в коридор, останавливались, прислушивались и шли в комнату, где жили Полисоновы, улыбались просветленно, отходя душой от обыденных забот, сбрасывая усталость.
— Ой, молодец ты, Верушка! Ой, молодец! Ишь как всех взбудоражила, порадовала! Словно сто пудов с души свалилось.
Вера улыбалась. Только в глаза отцу взглянуть не могла. Лишь на другой день подошла к Борису Михайловичу, уткнулась лицом в пиджак, пахнущий кожами, дегтем и еще чем-то неуловимо отцовским, сказала:
— Прости. Валенки и ватник я мамины возьму. А черный-то день вишь как светло всем обернулся...
Отец погладил золотистую головку.
— Ты правильно рассудила. Когда бы нам еще такая радость выпала...
Второй поход в военкомат снова не увенчался успехом: в партизаны Веру не взяли. Зато сказали, что на базе курсов в Кускове будет создана Центральная женская школа снайперской подготовки. Ваше заявление учтем. Ждите вызова.
А есть ли что-нибудь в жизни хуже, чем ждать да догонять?..
Миновал еще год.
В июле сорок третьего пришла похоронка на Васю. Брат умер в госпитале от ран. О его последних днях написала Полисоновым медсестра.
Отец никак не мог осознать гибель своего первенца, все порывался написать ему, пожурить за молчание... Вера брала руки отца в свои, уговаривала как могла. Однажды повела на берег Вори, усадила рядом с собой на мостки, показала на гладкую воду:
— Видишь?.. Двое мы с тобой у нашего Мишки остались. А он маленький. Ему расти надо. Ты у него — вся надежда...
Вера подождала, что ответит отец. Он поднялся.
— Эка, не вовремя мне глаз-то... Видно, впрямь, Верунька, тебе придется фашистов бить. Нонеча еще в военкомат напишем. Надо же кому-нибудь за Васю... Хорошенько...
В тот же вечер они отправили новое письмо. На скорый ответ, правда, не надеялись. Но он пришел.
Вера волчком крутилась по длинному коридору общежития, размахивая повесткой. Из комнат выходили люди. Узнав, по какому поводу веселье, поздравляли девчонку, желали крепче бить фрицев да скорее возвращаться с победой.
В школу снайперов Веру провожали с патефоном. До станции везли его на санях, оглашая по-зимнему стылый лес песнями про Сашу и Андрюшу.
II
Январь сорок четвертого. Ясно. Морозно. Три длинных одноэтажных барака на станции Силикатная, где помещалась Центральная женская школа снайперской подготовки, встретили Веру неумолчным гомоном. Одни девчонки были в модных пальто с барашковыми воротниками, другие — в плюшевых жакетах, в валенках, закутанные платками. В руках — узелки, фанерные чемоданчики...
Началось распределение.
— Твое место над моим.— Черноволосая красавица указала на второй этаж нар, уходивших под невысокий потолок.— Полезай!
Вера начала стаскивать теплый платок.
— Ой, девчонки! Посмотрите, какие косы! — воскликнула соседка с завистью. И тут же добавила, подержав в руке тяжелый жгут цвета спелой ржи.— Остригут!
— Обязательно, что-ли? — спросила Вера мрачно.
— А ты с характером! — откликнулась девушка с веснушчатым милым лицом и показала на свои тоненькие, коротко остриженные волосы.— Видишь? Остригли! Я тоже брыкалась. Обрыдалась вся...
— Было бы об чем рыдать! — заметила черненькая.— У тебя три волоса в шесть рядов, а тут море целое! — и потребовала: — Распусти!
Вера послушалась.
Она стояла, с макушки до колен окутанная золотом тщательно промытых пушистых волос, когда в барак вошла одна из командиров.
— Что за представление? — спросила строго. И сразу помягчала, взглянув на Веру.— Да откуда же ты, прелесть такая?.. Жалко... Ведь стричь придется...
Вера глянула на командира сквозь слезы.
— Ну-ну, Лорелея!.. А еще в снайперы собралась! Может, домой повернешь, пока присягу не принимала?..
У Веры сразу высохли глаза. Она вспомнила, что Лорелея — это что-то вроде русалки, только немецкой, которая заманивала воинов в речные пучины. Ну, уж нет! Только не Лорелея!
— И не жалко мне нисколечко,— проговорила негромко.— Режьте!
Вокруг засмеялись.
На другой день Вера ощупала коротко остриженную голову: на месте ли?.. Очень уж легкой она ей показалась.
Зимнее утро не успевало пробрезжить, а курсантки уже строем шагали по двору, делая зарядку. Распорядок дня был неизменно строг: подъем в пять утра; четыре часа — строевая; четыре часа — огневая; потом — топографическая: хождение по азимуту, по ориентирам; занятия на полигоне, а до него — семь километров. По пути — команды: «Танки справа!», «Танки слева!»... Девчонки валились в грязь, в снег, ползли по-пластунски, окапывались... На полигоне — стрельбы, и — в обратный путь. Обмундирование становилось невыносимо тяжелым: ватные брюки намокали, портянки напитывались водой; на поясе — лопата, на плече — винтовка, противогаз, каска, да еще слегу волочить — на дрова, казарму топить... А дрова-то еще распилить и наколоть надо.
В казарме мокрые портянки стелились на нары, под себя — за ночь подсохнут. Мокрые сапоги — около нар. Ватные брюки — к печке. Пар от них, как в бане!
Казалось, после таких «бросков» спать надо как убитой. Но спалось не всегда. Тихонько переговаривались. Вера много узнала о школе, о командирах.
Организовали школу в 1943 году. Но еще с начала декабря 1942 года по инициативе ЦК ВЛКСМ были созданы курсы. Разместили их в бывшем имении графа Шереметева в Кускове, в оранжерее. Стекла выбиты, холод зверский... Но курсантки не унывали: упорно учились ратному делу. Принимали только добровольцев не старше 25 лет. Это по правилам. В основном же оказались там 18—19-летние. Девушки ехали в школу со всей страны. С войной каждая была знакома: бомбежки, голод, похоронки...
С легкой руки начальника школы Норы Павловны Чегодаевой рослых курсанток окрестили «королевами», а тех, кто был не выше винтовки без штыка,— «карандашиками».
Уже тогда, в начале существования школы, девушки занимались по 15 часов в сутки: изучали уставы и баллистику, устройство стрелкового оружия и тактику, постигали военную топографию и инженерно-саперное дело... Снайперу, чтобы перехитрить и победить врага, знать и уметь надо очень многое. Снайпер — специалист наивысшей военной квалификации!
«Старички» явно гордились школой, ее начальником и командирами. О начальнике политотдела Екатерине Никифоровне Никифоровой говорили с особой теплотой. К ней в любую минуту шли, словно к матери.
Вера любила эти редкие ночные разговоры. А за ними после короткого отдыха — снова и снова занятия. Взводный твердил одно: «Всегда помните слова Суворова — тяжело в ученье, легко в бою».
III
Снайперы готовились к отправке на фронт. Оружие проверено и пристреляно, на местности отработаны тактические задачи. Внешне у всех бравый вид: гимнастерки подогнаны по фигуре, сапоги начищены. Настроение приподнятое. Инспекторские стрельбы прошли отлично.
25 августа 1944 года от Ржевского вокзала поезд увозил снайперов на Прибалтийский фронт.
За окнами вагонов — разоренные села и города. Позади остались Вилань, Резекне...
На ночлег прибывшие остановились на окраине Мадоны. Ночью был сильный обстрел. Никто не уснул ни на секунду. Бои шли совсем рядом.
Вера с удивлением смотрела на таких бойких в школе девчат. Ей тоже было не по себе. Подумалось: струсила?.. Нет. Нет. И еще раз — нет! И никто не струсил. Это просто временная растерянность, это пройдет...
Наутро бывшие курсантки строем пришли в штаб армии. Пока школьные командиры, сопровождавшие новичков, вели переговоры с командованием, к девушкам стали подходить солдаты. Расспрашивали, кто откуда — искали земляков. Другие стояли в стороне, рассматривали необычное пополнение. Кто-то бросил иронически:
— Воины... Ростом с винтовку!..
Пожилой солдат с желтой лычкой на гимнастерке, говорившей о тяжелом ранении, пришитой повыше ордена Красной Звезды, тепло смотрел на девушек.
— В нашей армии есть девушки-снайперы. Из вашей школы. Мне приходилось бывать с ними на переднем крае — молодцы! Может, не доведется нам встретиться, так пожелаю я вам мужества в опасном деле. А на солдат не серчайте — шутят они.
28 августа выпускницы Центральной школы снайперов были зачислены в 10-ю гвардейскую армию Прибалтийского фронта.
В запасном полку, куда направили новичков, девушки встретились с коллегами — выпускницами их школы, которые прибыли на фронт еще в апреле сорок четвертого. Не пропуская ни одного слова, слушала Вера рассказы уже побывавших в деле снайперов.
— Хотите победить и уцелеть — соблюдайте предельную осторожность и внимание. К каждой мелочи. Замечайте все. Любому пустяку придавайте значение. А к себе, к своим действиям — требовательность и требовательность! Это — основное.
Ежедневно на рассвете связные по очереди провожали снайперов на передний край. Пробирались по траншее. Впереди метрах в 400 — 500— черная полоса фашистских окопов. Девушки всматривались пристально. У Веры от напряжения слезились глаза.
Первой открыла счет Саша Матюнина.
— Пришли. Темно еще было,— рассказывала она.— Устроились в небольшом окопчике — ночью там пулемет стоял. До полудня вели наблюдение. Вот и выследила... Ходит фриц, почти не пригибаясь, гуляет себе... Посоветовались. Аня Елисеева, снайперская моя пара, говорит: «Стреляй ты, я боюсь». Я и выстрелила. В оптику видно было, как упал фашист... А мы друг дружке поклялись: никому не скажем про удачу. Вдруг не поверят.
Как стемнело, выбрались девчата из окопчика. Солдаты поздравляли их. Они наблюдали за снайперами и видели, как все произошло. И подруги поздравили.
Свой боевой счет Вера открыла на этом же участке. А вместе с ней — Маша Маликова, Саша Солодкова и Верина снайперская пара Аня Блохина.
— Волновалась? — спросила Веру Саша Солодкова.
— Еще бы... Только там, в школе, по мишеням, вроде страшнее было.
До Риги оставалось 117 километров. Части 10-й армии с боями продвигались на запад. Девушкам приходилось делать марши по 25 — 30 километров в день. Натренированные в школе, они без особого труда переносили нагрузку.
На каждом привале девушки разувались, мыли ноги ледяной водой, несколько минут ходили босиком, потом собирались вместе и пели: «Синенький скромный платочек», «Катюшу», «На позиции девушка провожала бойца»... Песни плыли в ночи тихой волной, согревая сердца надеждой.
К 12 октября вся техника была сосредоточена на подступах к Риге.
Почему Вере запомнился этот день?
— Наши части шли и шли вперед,— вспоминает она.— Здесь мы впервые увидели в действии знаменитые «катюши», боевые порядки орудий и танков... Готовилось большое наступление. Командиром нашей роты был капитан Ретунский Василий Митрофанович. Воевал он с начала войны, имел тяжелое ранение. С виду — суров, неразговорчив. Дисциплина для него — закон жизни. Строг был к нам и внимателен, все сам проверял.
Они знали: командир гордился опрятностью девушек-снайперов, их подтянутостью. А в тот день случилось ЧП. Стояли на хуторе. Командиры отделений назначили караулы. На посту оказалась Капа Сенина, веселая говоруха. Одной стоять тоскливо. Наверное, задумалась Капа, не заметила, как к дому подошли несколько солдат.
— Снайперы, здравствуйте!
Капа узнала знакомых разведчиков. Завязался разговор. На голоса вышли из дома еще несколько подруг. Вдруг Капа насторожилась.
— Ретунский идет! Уходите!
Снайперы кинулись в дом, а разведчики остались в недоумении. Капа быстро шептала им:
— На посту я, не положено...
Поприветствовав капитана, разведчики ушли. А в доме было неспокойно. Поняли девчата: не пройдет даром «беседа»... Так и вышло. Капа с поста была снята. Она стояла перед строем, низко опустив голову.
Вере было беспокойно и стыдно. Почему?.. Ведь проштрафилась не она, а совесть мучила, будто с ней самой все это случилось.
От Риги путь снайперов лежал в Ауце. Там получили зимнюю одежду. Интенданты постарались для девушек, выдали ладно сшитые ватные брюки, теплые портянки, шапки-ушанки, сапоги...
Целый день шла примерка. Обновки подбирались по росту, пересаживались пуговицы и крючки. Все казались толстыми, нескладными и очень жалели, что нет зеркала. Отбой дали поздно. Девчата уже устроились на нарах, когда вошел командир.
— На рассвете выходим на задание. Участок 56-й гвардейской стрелковой дивизии.
Как всегда, командир напомнил об осторожности, о том, что снайперам предстоит быть на самом переднем крае.
Девушек охватило волнение. То одна, то другая, несмотря на поздний час, брались за бумагу и карандаши. Вера тоже написала отцу и братишке:
«Родные мои! Живу хорошо. Обо мне нисколько не беспокойтесь. Сообщаю, что иду на задание, а поэтому писем от меня не будет дней 15 — 18. Высылаю фото. Оно сделано возле дома, где мы жили до сегодняшнего дня. В верхнем ряду рядом со мной стоит Аня Блохина. Она в моем отделении. Внизу сидит против меня наш агитработник, а с левой стороны — старшина нашей роты. Фото только одно, а поэтому, дорогой папа, покажи его всем, если пойдешь на фабрику: Марии Петровне, Дусе Пегановой, ну и всем родным. Сберегите его.
Мишенька, родной, слушайся папу.
Ваша дочь и сестра Вера».
Утро встретило снайперов туманом и моросящим дождем. Шли по обочине большака. По обе стороны — разрушенные дома, покосившиеся, полусгоревшие заборы и... цветы. Желтые, лиловые, красные... Они издавали аромат, хотя были поломаны, затоптаны вражескими сапогами.
На КП 56-й дивизии снайперов встретили приветливо. Разместили в сарае, оборудованном нарами. От волнения, от холода ли девушкам не спалось.
Связной пришел рано.
Девчата быстро собирались. Снайперов было четверо: Маша Маликова с Машей Прянкиной и Аня Блохина с Верой Полисоновой.
Темно. Сначала шли мелколесьем. Затем вышли на сжатое поле. Молчали. Слышно было только шарканье сапог да тихое дыхание.
Связной предупредил:
— Участок простреливается. Пойдем с интервалом пять-шесть шагов.
До НП дошли благополучно. В блиндаже их встретил старший лейтенант. Как командир отделения, Вера доложила: прибыли для выполнения боевого задания. Офицер встал, поздоровался, усадил снайперов. В блиндаж вошли еще два офицера. Девушки вскочили, приветствуя их, а те обрадованно заговорили:
— Ух, здорово, что вы пришли! Во-первых, солдаты обрадуются: пополнение! Во-вторых, двое суток мы ведем бой за населенный пункт Пирули. От него одни бревна да печи остались, а фашистов все никак не высадим. Значит, сегодня во что бы то ни стало надо выполнить задачу: завтра же — седьмое ноября!..
— У противника на обоих флангах установлены пулеметные точки. Ваша задача — выследить их и постараться уничтожить.
Мелкими ходами сообщений снайперы и связной добрались до траншей. Короткие пулеметные очереди доносились с обеих сторон. Обе Маши в сопровождении комроты стали пробираться на правый фланг. Вера и Аня — на левый.
В траншеях сыро, осклизло. Глина прилипает к лопатке. Вера и Аня окопались в удобном месте, расположили винтовки. Рассвело. К девушкам то и дело пробирались бойцы. Каждый говорил:
— Осторожнее!.. Как ракета возвестит атаку, в укрытие идите. Вы у нас — золотой фонд!
Пулеметные точки врага находились от стрелков в 300— 350 метрах и хорошо просматривались. Девушки ясно видели мелькавшие фигуры гитлеровцев.
К Вере дважды подходил старший лейтенант. Строго приказал:
— Выполните задание, уходите в укрытие. Возможен обстрел. В атаку не ходить!
Лицо его было сурово. Вера видела, как он подходил к каждому солдату, о чем-то говорил, хлопал по плечу.
Атака... Как это будет?..
Заговорила наша артиллерия. За ней — минометы. Взвилась ракета, другая, и многократное «ура!» подняло солдат. Снайперы вели прицельный огонь. На левом фланге вражеский пулемет замолчал.
Дальнейшее произошло так стремительно, что Вера с Аней не успели отойти в укрытие. Под жестоким минометным обстрелом девушки увидели раненых. Оставив траншею, они добрались до первого. Ранение тяжелое — в живот. Аня разматывала бинты, Вера перевязывала. Они уложили раненого на плащ-палатку и ползком поволокли к опушке леса. Там ожидали санупряжки на собаках.
Обстрел не прекращался. Сдав раненого, девушки спешили оказать помощь другим.
— Тем временем,— вспоминает Вера Борисовна,— наши выполнили приказ и укрепились на новой позиции. Были, конечно, убитые. Четверо. Среди них — комроты... Отправив всех раненых, мы вернулись за своими винтовками. Их землей засыпало во время обстрела. Вернулись в блиндаж. Обе Маши уже там были. Крепко мы тогда обнимались.
Уже стемнело, когда связной провожал снайперов. Слышался треск пулеметных очередей. Шли цепочкой.
— О вас говорили на КП батальона и полка,— сказал связной,— и в медсанбате тоже. Молодцы, девчата! С наступающим праздником вас!
Вера докладывала командиру:
— Товарищ капитан! Снайперы гвардии младшие сержанты Маликова, Прянкина, Блохина, гвардии сержант Полисонова вернулись с задания.
Снайперы оказались в объятиях подруг. Слезы и смех — все смешалось. Девушек поздравляли какие-то офицеры. Потом стащили с них мокрые сапоги и шинели, усадили на нары, принесли ужин и девушки ели его из одного котелка.
Девичий сарай преобразился. В нем гудели железные печки, сделанные из бочек. Две гильзы, заправленные соляркой, светили, как десятилинейные лампы. Из-за перегородки доносились басистые голоса: в дивизию прибыло новое пополнение.
Отогревшись и отдохнув, рассказали подругам подробности прошедшего дня. Не заметили, как на их половину пришел сосед, капитан Сладских. Он тоже слушал рассказ снайперов. Сказал:
— Спасибо, девчата. Может, доведется вместе сражаться, считайте нас своими друзьями и братьями.
Девушки засыпали, не ведая, что завтра из их рядов смерть вырвет младшего сержанта горьковчанку Лелю Бегунову.
Едва оплакали первую потерю, осколком снаряда смертельно ранило Тосю Чипову. На счету этой веселой певуньи-москвички было восемнадцать гитлеровцев. Посмертно Тосю наградили орденом Отечественной войны II степени.
Новое задание в 162-м стрелковом полку. Провожая снайперов на передовую, майор напутствовал их:
— На участке недавно шли ожесточенные бои. Враг потерял много техники И живой силы. Лютует... Наши — на высоте. Неприятель — в низине, на опушке леса. Обстрелы частые, густые, будьте осторожны!
Вера Полисонова со своей снайперской парой Машей Чистовой еще до рассвета пришли на передовую. Рассредоточились. Установив точную дистанцию, определив скорость ветра, ясно видя врага в оптику, открыли огонь. Там же находились снайперы Клавдия Кузнецова и Тося Ерзина. По два гитлеровца прибавилось к счету Веры и Маши.
Вскоре кто-то из бойцов сказал Вере:
— Снайпера убило. Только не знаю кого.
Отделение напряженно ждало. Показалась группа солдат. Они осторожно несли на руках Тосю Ерзину. Осколком снаряда ей пробило грудь. От документов, лежавших в карманах гимнастерки, остались окровавленные клочки...
Девушки просидели возле тела подруги всю ночь. Утром трехкратным салютом проводили Тосю. Еще суровее, еще требовательнее стали девушки к самим себе и друг к другу.
После боев девушки с нетерпением ждали почтальона Лешу. Выглядел он подростком: ладный, веселый, быстрый, как белка. Он всегда знал, кто где из бойцов находится, несмотря на смену позиций. Пешком, верхом, на велосипеде, в любую погоду находил он солдат и вручал им письма. Снайперам Леша оказывал особое внимание.
Долгожданные треугольнички, газеты переходили из рук в руки. Новостями делились тут же. Ане Блохиной и Саше Матюниной с Рязанщины матери сообщали: «Урожай собрали хороший, работаем со света до темноты, вспоминаем вас». Командиру взвода Тамаре Царевой мать писала: «Работаем по 12 часов. Текстильщики Ногинска знают, что их продукция идет на обмундирование солдат». Вера Полисонова получала письма не только из дому. С фабрики имени Красной Армии и Флота, откуда она уехала в школу снайперов, ей сообщали: «Фабрика получает классные места. Дважды к нам приезжал А. Н. Косыгин. На собрании он обратился к рабочим с благодарностью за их труд и сказал, что кирза очень нужна стране. Вы обуваете нашу армию. Умножайте же свои успехи!» Ане Ткачук и Юле Лирчиковой родные писали с Урала: «Работаем для фронта. Наша продукция боевая».
Наступила зима, снежная, морозная. Выслеживая врага, снайперам приходилось по нескольку часов почти неподвижно лежать на снегу. Земля промерзла, лопатка, звеня, скользила по ней. Старались делать небольшие ячейки. Набрасывать брустверы. От сверкающей снежной белизны резало глаза.
Командованию 7-й гвардейской дивизии нужен был «язык». За час до рассвета на участке проходила разведка боем. Когда снайперы пришли на передний край, комроты обратил их внимание на нейтральную зону. Там в снегу лежали двенадцать неподвижных фигур в маскхалатах. Около каждой — автомат.
— Простреливают. Даже трупы убрать не можем... Снайперы ждали долго. Казалось, все замерло на той стороне.
Наконец еле заметное движение... Два выстрела снайперов прозвучали, как один. А в ответ — молчание.
— Ага!.. Значит, один он там сидел! — торжествующе воскликнул комроты.— Молодцы!
В новогоднюю ночь Вера писала домой:
«Дорогие мои, подружки мои празднуют, а я танцевать не выучилась. Сидим в блиндаже, греемся у печки. Со мной еще шестеро — тоже не балерины. Жаль, конечно... После войны непременно танцевать научусь! А пока желаю вам всего хорошего. Л вы мне пожелайте всегда встречать новый год с вами».
Новый, 1945 год снайперы начали в 198-й литовской стрелковой дивизии. Все вокруг говорило о недавних грозных сражениях. Изо дня в день выслеживали снайперы неприятельских «кукушек», неизменно добивались успеха. Среди девушек тоже были потери: ранило Фаю Кузьмину и Галю Нилову.
В один из зимних дней приехало командование.
Снайперов выстроили в две шеренги. Они стояли стройные, подтянутые, взволнованные. Шло награждение.
— Полисонова, Блохина, Солодкова, Прянкина,— читал офицер,— награждаются медалями «За отвагу»!
— Служу Советскому Союзу! — звучали девичьи голоса. Бои продолжались. Солнце с каждым днем вставало все раньше, а на передний край все равно надо было попадать до рассвета. Случалось, что бойцов в обороне было совсем мало и снайперы не возвращались вечером в блиндажи, до боли в глазах всматриваясь в темноту, прислушиваясь к каждому шороху. Они не позволяли ни одному вражескому солдату ни на мгновение поднять голову.
И вот пришло 9 Мая!
«Дорогие мои! — писала в этот день Вера домой.— Вот и Победа! Победа! Как громко звучит это слово! Радости, счастью нет конца. Все повторяют: Победа! Слава русским воинам! Ура! Я вернусь скоро, буду с вами. Я кандидат ВКП(б)! Привет вам от всего моего отделения. Будьте здоровы. Крепко вас целую.
Ваша дочь и сестра Вера».
27 августа 1945 года Веру с ее голубым патефоном встречали родные и соседи.
IV
В маленькой квартире Веры Борисовны хранятся сотни солдатских писем. Как огонь во фронтовом костре, поддерживают ветераны старую дружбу.
С тех далеких лет сохранила Полисонова тетрадку учета своего отделения. Пожелтевшие листки сберегли имена подруг. Многие поменяли фамилии, но беспокойный характер бывшего командира отделения не позволил никому затеряться. Она разыскивала однополчанок с упорством и терпением снайпера.
Как жила эти годы Вера Борисовна?
— Ткачихой стала. Этот труд тоже снайперского внимания требует,—улыбается она. — Выбрали меня в комсомольские вожаки — секретарем комитета ВЛКСМ на фабрике. Потом снова в цех потянуло. Техникум окончила, стала работать инструктором производственного обучения, мастером ОТК. Л потом секретарем парткома избрали. На фабрике около шестисот коммунистов. Народ замечательный... Сначала на год выбрали. Затем — еще на два. Да так и проработала четырнадцать лет без смены. Много всего было и все интересно...
За итоги работы в девятой пятилетке Вера Борисовна Полисонова награждена орденом Трудового Красного Знамени.
— В тот год фабрика наша в число первых вышла в Подмосковье,— с гордостью рассказывает она.— А в сентябре восьмидесятого, как вошла я в пенсионный возраст, решила, что дело свое должна молодым передать. Отчиталась на бюро горкома и попросила перевести меня в отдел техники безопасности. Теперь учу молодых рабочих с техникой нашей обращаться. Она у нас очень сложная. С ней, как в снайперском деле, осторожность и точность нужны.
К Вере Борисовне часто приезжают ее одпополчанки. Она водит их по фабрике, как по родному дому, который стал ей и родной семьей.
