Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

ДИРЕКТОР

1

Поезд шел из Ленинграда в Москву. Анна Северьянова возвращалась домой после долгих месяцев, проведенных в осажденном городе. Лицо молодой женщины с темными, заколотыми в пучок волосами еще носило отпечаток блокадной жизни, но не потеряло своей миловидности, взгляд ярких карих глаз был добрым и мягким.

В разговоры с соседями Анна не вступала, а все больше смотрела в окно. Печальны были картины, сменявшиеся в оконной раме: израненная воронками бомб земля, подбитые орудия, опрокинутые машины, бетонные плиты взорванных дотов, разрушенные железнодорожные станции, груды искореженного металла...

Поезд уходил от Ленинграда все дальше и дальше. За окном начало темнеть, кто-то опустил шторку, и скрылись из глаз пейзажи со следами недавних боев.

Впору уже было заснуть, но сон не шел: отгоняли его думы и воспоминания. Впервые за долгое время Анна могла собраться с мыслями. Завтра в Москве появятся новые заботы, новое бремя ответственности ляжет на ее плечи.

Почти два с половиной года провела Анна в Ленинграде. Когда она приехала в этот город, шел первый месяц войны. До этого среди тысяч других на стол военкомата легло ее заявление: «Прошу послать меня на фронт. Готова выполнить любое задание». Анна готовилась стать санитаркой. Когда началась война, поступила на курсы медсестер. Усердно училась, чтобы быть готовой сразу, как вызовут, отправиться на фронт. Но получилось иначе. Ей сказали:

— Мы знаем вас как организатора комсомола, как руководителя всей пионерии и, наконец, как секретаря партийной организации крупного предприятия. И хотим доверить вам специальное задание, очень ответственное и опасное. Подумайте и дайте ответ.

Колебаний у Анны не было. Она принадлежала к племени комсомольцев двадцатых годов, которые с ранних лет стремились быть там, где всего нужнее, мечтали о подвигах и сокрушались, что гражданская война закончилась до того, как они стали взрослыми.

Но была дочка, десятилетняя Галя. В начале лета она уехала в подмосковный пионерский лагерь. Как быть с ней? На помощь пришла сестра Шура, геолог, которая работала в Башкирии. Она возьмет Галю из лагеря и увезет к себе. Если с Анной что-нибудь случится, Шура заменит ее дочке мать. Что-нибудь случится? Да ничего с ней случиться не может!..

Отчего возникла у Анны такая убежденность, она и сама не знала. Скорее всего от жизнелюбия и оптимизма, который всегда ей сопутствовал. Приехала в Ленинград — почти незнакомый ей город — и стала привыкать к новой жизни. Получила комнату, соседям сказала, что бежала от фашистов из Павловска. Как предусматривалось ее специальным заданием, устроилась на фабрику швеей, шила телогрейки для солдат.

Здесь, в Ленинграде, который уже через месяц после ее приезда оказался отрезанным от всей страны кольцом вражеской блокады, Анна в полной мере испытала все, что выпало на долю ленинградцев. Ежедневно шла она на фабрику пешком мимо вмерзших в снег трамваев и троллейбусов. Как и всем жителям города, ей приходилось скалывать лед, разбирать на Охте деревянные дома на топливо, дежурить на крыше, гасить зажигательные бомбы. Стоять в очереди за дневной «пайкой» — куском сырого черного хлеба. Ходить на Неву за водой. Летом копать огороды. Убирать улицы. Но была у нее еще и другая жизнь.

Существовала опасность, что гитлеровцы прорвут оборону и вторгнутся в город. К этому надо было готовиться. И подготовка требовала дополнительных сил, напряжения и времени. После рабочего дня Анна и ее товарищи, которых партия направила в Ленинград, становились бойцами одной группы, и сколько их было, знала только она, старшая группы, их командир. Ей одной было известно, кто где живет, где работает, где прячет доверенное ему оружие, кто как себя чувствует.

Небольшими группами выезжали они за город и там учились взрывному делу. Часто ходили в тир. тренировались в стрельбе. Изучали методы шифровки и кодирования.

Тем, кто раньше не был с ней знаком, Анна казалась замкнутой, даже суховатой. Она всегда говорила о деле, которое они делали сообща, была всецело этим поглощена. Только те, кто знали ее ближе, чувствовали ее душевное состояние, ее боль при каждом поражении советских войск, при виде страданий ленинградцев, ее волнения из-за дочки, которая находится там, на Большой земле.

Когда советские войска прорвали кольцо блокады, Анну Северьянову отозвали в Москву. Лежа без сна на вагонной полке, она перебирала в памяти события недавнего времени. Какими тяжелыми были эти долгие ленинградские дни!.. И как же дорог стал ей прежде совсем незнакомый город! Пройдет несколько лет, и Анна снова приедет сюда с дочкой Галей, будет ходить с ней но его улицам, площадям и набережным и показывать те места, с которыми была связана ее жизнь. В Ленинграде она лучше узнала себя, поняла меру своей выносливости, свои физические и моральные возможности.

2

Из Москвы в Свердловск Анна приехала, никого заранее не предупредив. Разыскала деревянный двухэтажный флигелек во дворе. Ей навстречу с ведрами в руках выбежала тоненькая темноволосая девочка. Увидев Анну, остановилась в оцепенении.

— Что же ты стоишь, Галчонок? — спросила Анна дрогнувшим голосом.

Девочка ахнула, бросила ведра и повисла на шее у матери.

Еще в Москве от подруги Анна узнала, что Гале пришлось немало пережить. Сестра Шура, как обещала, взяла девочку из пионерского лагеря и увезла к себе в Бугуруслан, но потом тяжело заболела и ее отправили в Уфу. Там Шура вскоре умерла в больнице. Галя осталась одна в чужом городе. Жила у Шуриной знакомой, ходила в школу, не всегда была сыта. Словом, вела самостоятельную жизнь эвакуированной, пока ее не разыскали дедушка и бабушка, родители ее отца... Так она попала в Свердловск.

...Вечер прошел в разговорах и воспоминаниях. Анна отогревала душу в неожиданно обретенном семейном кругу. Ей так необходимо было немного тепла: ведь два ее брата погибли на фронте, сестра умерла. Родителей уже давно не было на свете. Галя все жалась к матери, не сводила с нее восхищенных глаз. Анна подробно рассказывала о Ленинграде — все пережитое еще лежало у нее на душе... А потом разговор обратился к прошлому, к тому времени, когда с ними был Яша — ее муж, отец Гали, дорогой им всем человек.

С Яковом Ильиным, писателем, заместителем редактора «Комсомольской правды», Анна познакомилась в бытность свою секретарем комсомольской организации шелкоткацкой фабрики «Туркшелк». Оба они были членами райкома комсомола Хамовнического района Москвы.

У Яши и Анны было много общего, и прежде всего глубокая преданность партии, стремление полностью, без остатка отдавать себя работе. Только детство у них было разное. Яша получил хорошее образование. Анна была девочкой с московской окраины, выросла в многодетной рабочей семье, знала нужду, нянчила меньших братьев и сестер — некоторые из них из-за тяжелой жизни не дожили и до года. После Октябрьской революции пошла в школу, стала пионеркой. Одной из первых вступила в комсомол. Свой трудовой путь начала крутильщицей на текстильной фабрике «Туркшелк».

Яша был старше, опытнее. Он старался передать Анне свои знания, приобщал ее к литературе, музыке, искусству. Ее природный ум схватывал все очень быстро. Развитию Анны способствовала и комсомольская среда.

В девятнадцать лет Анна стала членом партии. В двадцать она одной из первых девушек была избрана членом ЦК ВЛКСМ и стала председателем Центрального бюро детской коммунистической организации, возглавляла пионерское движение всей страны. За это в числе первых шести комсомольцев награждена орденом Ленина.

Яше и Анне приходилось часто разлучаться. Около двух лет провела она в Иванове, где возглавляла областную комсомольскую организацию. Яша то и дело уезжал в командировки на крупнейшие стройки первой пятилетки. «Это и есть жизнь,— писал Яша в одном из писем.— Любовь, работа, напряжение всех сил для достижения определенной цели».

Последний год своей жизни Яков Ильин провел на Сталинградском тракторном заводе, о рабочих которого написал книгу «Большой конвейер». В поездках он подорвал свое здоровье. В двадцать четыре года Анна осталась вдвоем с крохотной Галей...

А сейчас уже большая Галя сидела с ней рядом, ловила каждое сказанное об отце слово.

— Ты теперь надолго останешься со мной, мама? — наконец задала она вопрос, который все откладывала, боясь отрицательного ответа.

— Мы не расстанемся с тобой, дочка,— ответила Анна,— поедем вместе в Москву.

Сборы были недолги. Все трогательные напутствия стариков выслушаны. Анна с Галей садятся в поезд и едут в Москву. Сейчас они вдвоем и впервые мать разговаривает с дочерью на равных. Галя хочет узнать о матери как можно больше, осмыслить свои детские отрывочные воспоминания. И Анна подробно отвечает на Галины вопросы.

3

Путь к Измайловской фабрике лежал через заснеженное поле. В конце его возвышалось кирпичное здание, окруженное невысокими деревянными и каменными постройками. Они составляли поселок, в котором жили более двух с половиной тысяч текстильщиков.

Почти сто лет стояла здесь эта фабрика. В. И. Ленин упоминает о ней в своем труде «Развитие капитализма в России»: «...большое подмосковное село Черкизово представляет, по словам местных жителей, одну большую фабрику и является, в буквальном смысле этого слова, продолжением Москвы... Тут же рядом, за Семеновской заставой... ютится опять-таки множество разнообразных фабрик... На недалеком же расстоянии отсюда мы видим село Измайлово со своими ткацкими заведениями и с огромной Измайловской мануфактурой...» ¹

Стоял декабрь 1943 года, когда Анна впервые шла полем Измайлова по протоптанной в снегу тропинке. Шла и вглядывалась в очертания поднимавшегося перед ней здания. Что ждет ее там, за этими потемневшими от времени кирпичными стенами? И как всегда, когда предстояло новое дело, возникали сомнения: «Справлюсь ли?»

Ей было известно, что фабрика находится в прорыве и систематически срывает план выполнения военных заказов, что оборудование устарело и износилось и что положение ее, Анны Северьяновой, директора фабрики, будет не из легких. Ну, что ж, не привыкать!

И вот она в сопровождении главного инженера ходит по цехам. Запустение и грязь в холодных помещениях. Слабый свет фонарей «летучая мышь». Промерзший чугун бездействующих машин — электроэнергия подается не всегда и в первую очередь тем предприятиям, которые выполняют план. Скользкий от стекающего со станков смазочного масла пол с прилипшим к нему пухом. Разбросанное в беспорядке тряпье для обтирки станков. Закутанные во что придется работницы, сидящие на ящиках или уныло расхаживающие по цеху.

— Вот ведь не работают, хоть бы цех прибрали!— невольно подумала Анна.— Почему они так равнодушно относятся к тому, что их окружает? От такой грязи и пряжа пачкается, больше брака будет.

— Время военное, людям трудно живется. Чего с них спросишь?— ответил главный инженер, когда Анна задала ему этот вопрос.

«Чего с них спросишь?— мысленно повторила Анна.— Странная позиция!»

— Если вы, Нюра, хотите лучше понять человека,— говорила ей как-то Надежда Константиновна Крупская, хорошо знавшая ее в начале 30-х годов,— постарайтесь хотя бы на минуту поставить себя в его положение.

И Анна старалась понять работниц Измайловской фабрики. Она собирала коммунистов, встречалась с лучшими производственниками, ходила по цехам, разговаривала с ткачихами и прядильщицами у их рабочих мест.

Постепенно у нее сложилось впечатление, что частые простои из-за перебоев в подаче электроэнергии — далеко не главная причина тяжелого положения Измайловской фабрики. Самое сложное в том, что работницы потеряли веру в необходимость дела, которое они делают.

Однажды из ткацкого цеха сообщили, что работницы, не дождавшись конца смены, разошлись по домам.

— Это неслыханно!— заволновалась секретарь парткома Ева Марковна Шмаргонер, она немногим раньше Анны пришла на фабрику.— Надо скорее вернуть всех обратно!

— И давай с ними сразу поговорим,— сказала Северьянова.

Ткачих собирали по квартирам и общежитиям — все они жили на территории фабрики.

— Я хочу знать, почему вы ушли из цеха?— спросила Анна, когда все работницы возвратились в цех.

Все молчали.

— Я жду ответа!— более настойчиво произнесла Анна Алексеевна.

— Так уж смена почти к концу...— нерешительно произнесла женщина в засаленной телогрейке.

— Чего же тут болтаться, коли все равно не работаем?— поддержала ее другая.

— И вам не стыдно?

Директор оглядела женщин, которые стояли перед ней. Они отводили глаза, некоторые опустили головы.

— Я знаю, что вам трудно, и понимаю ваши трудности, но как же можно забыть свои обязанности перед фронтовиками!

Анна говорила спокойно, как-то по-матерински, и это заставляло прислушиваться к ее словам.

— Трудно, но ведь мы должны давать фронту...

— Уж чего там давать! Не помним, когда план выполняли! — пробурчала женщина, укутанная в платок по самые глаза.

— Не выполняли, так будем выполнять!— сказала Северьянова.— Я вам это обещаю. Мы обязаны выполнять военные заказы, давать фронту все необходимое. Нельзя только опускать руки...

— Мы, конечно, можем привлечь их к ответственности по законам военного времени,— сказала Анна, когда они с секретарем парткома вышли из цеха.— Это проще всего. Но не будет ли это признаком нашей слабости? Ведь мы должны добиваться, чтобы у людей появилось желание работать, возникло чувство ответственности.

— Ну, что ж, будем добиваться! — сказала Ева Марковна.— Они должны ответить за свой проступок. Пусть отвечают трудом.

Чтобы понять причины равнодушия работниц, Анна Алексеевна решила прежде всего посоветоваться со специалистами фабрики, опереться на их мнение. Своими мыслями она поделилась с секретарем парткома и нашла в ней поддержку.

— Я не знаю всех сложностей производственного процесса,— сказала Северьянова на собрании актива ИТР.— Доверяю вам. Что делать, чтобы вывести фабрику из прорыва?

— Война!.. Что же тут поделаешь?! — вздохнул главный инженер.— Разве дело в нас? Был бы ток да новые станки, мы бы сумели...

— Значит, вы считаете положение безвыходным? — спросила Анна. Главный инженер пожал плечами.— А если нас будут нормально снабжать электроэнергией?

— Навряд ли удастся. И до вас пытались.

— Просто пытаться мало. Но ведь и мы должны доказать, что коллектив способен выполнять план. Как это сделать?

Никто не ответил.

«Неужели так и не удастся их расшевелить?» — подумала Анна, и ей стало не по себе.

— Мнение главного инженера мы уже выслушали. Что же скажут начальники производства? Например, начальник ткацкого производства? Товарищ Кроник человек на фабрике новый, а у нового человека всегда глаз острее.

— Не знаю, острый ли у меня глаз,— сказала Софья Владимировна Кроник,— но я знаю, что у ткачихи не может быть желания работать на станке, который плохо налажен и тяжело поддается ее рукам. Значит, в первую очередь надо привести в порядок станки, наладить их.

— Вот ведь и я так считаю,— оживился главный инженер,— да помощники мастера все на фронте и слесарить некому.

— Надо учить!— твердо сказала начальник ткацкого производства.— Самых крепких девушек будем учить.

Для обучения отобрали семнадцать ткачих. Девушкам на первых порах приходилось нелегко: замерзший чугун, тяжеленный гаечный ключ. И слезы тут были, и просьбы отпустить с производства. Однако постепенно все вошло в колею. В цехе стало семнадцать наладчиков.

Вскоре после разговора с инженерами к директору пришла одна из лучших прядильщиц, коммунистка Дуся Макарова.

— Мы в прядильном цехе тоже хотим курсы открыть,— сказала она.— И у нас свои наладчики будут. Что, мы хуже ткачих?

— Нет, наверное, не хуже,— улыбнулась Анна, глядя на эту рослую крепкую девушку.— А учить кто будет?

— Как кто? — удивилась Дуся.— Конечно, я. Свой станок всегда сама налаживаю.

И Дуся рьяно взялась за обучение своих товарок. Энергии у нее было хоть отбавляй. Хлопотала вокруг учениц, как мать. Кому поможет, кого похвалит, а кого и обругает. Был у нее такой недостаток — любила словечки покрепче. Но это не мешало ей быть человеком необыкновенно добросовестным и ответственным.

Постепенно узнавала Анна Алексеевна людей, с которыми ей предстояло налаживать работу на Измайловской фабрике. У нее появлялось все больше помощников. Без сожаления расставалась с теми, кто мешал. Пришлось, например, расстаться с главным инженером, который оказался совершенно беспомощным работником.

С помощью парткома, коллектива коммунистов Анна Алексеевна добилась, чтобы фабрику постоянно снабжали электроэнергией. Вместе с новым главным инженером получили на заводе «Калибр» токарные станки для механической мастерской, авиационный завод помог болтами и гайками. Наладили ремонт станков.

Из цехов доносился ровный шум работающих машин. Чище стало в производственных помещениях. Партийная организация, руководство фабрики требовали повышения культуры производства.

Анна Алексеевна не терпела беспорядок, брошенные возле станков тряпки, пролитое на пол смазочное масло. Работницы стали активнее следить за порядком. Хотя в цехах было холодно, они уже не томились без дела.

Теперь почти всегда в квартирах работниц зажигался электрический свет, появились сделанные в механической мастерской железные печки «буржуйки». Удалось освободить двухэтажное здание для яслей и детского сада, а его жильцов расселить по другим домам. И ходила после своего рабочего дня по квартирам Дуся Макарова, навещала слабых, больных, старых людей, приносила им продукты по карточкам и лекарства, устраивала в больницы. Так возникла на фабрике хорошая традиция взаимной помощи, заботы друг о друге.

Анна Алексеевна делила с коллективом все трудности. Жили они с дочкой Галей в десятиметровой комнате фабричного дома. Своего имущества никакого не имели, все казенное. Целыми днями пропадала она на фабрике, часто и ночью туда уходила. Случалось, что Галя, которая взяла на себя все домашние заботы, позвонит ей по телефону и раз, и два, и три, снова и снова услышит в ответ: «Скоро, скоро приду!» — да так и заснет, не дождавшись матери.

Никаких привилегий для себя Анна не признавала. Как-то, войдя в свой кабинет, нашла на столе солидный сверток. В пакете оказался большой кусок свежей свинины. Выяснилось, что его принес начальник ОРСа. Тот был тут же вызван к директору.

— Свинью при столовой откармливали, теперь зарезали и, как положено руководящим товарищам...— объяснил он.

— Соберите все, что раздали, и отнесите в столовую для общественного питания,— сказала Анна Алексеевна.

— Жить вы, Анна Алексеевна, не умеете! А могли бы озолотиться!

Эти слова услышала она однажды от начальника артели, которая получала пряжу от Измайловской фабрики. Он явился к Северьяновой с жалобой на начальника технического контроля Зинаиду Васильеву, которая отказалась списать в брак пряжи больше, чем это положено по норме.

— Вы меня извините,— ответила ему Анна.— Но разговаривать мне с вами, собственно, не о чем!

«Может быть, я действительно жить не умею?— усмехнулась про себя.— Надо бы такого типа с лестницы спустить, а я с ним так учтиво...»

4

Морозным январским вечером засверкали в небе Москвы яркие брызги праздничного салюта. Советские войска полностью освободили Ленинград от фашистской блокады. Для Анны это был торжественный вечер. Счастливая и взволнованная, рассказывала она работницам о героизме ленинградцев, которому была свидетелем.

— Наша фабрика не делает ни снарядов, ни патронов, а только миткаль для солдатского белья и марлю для бинтов,— говорила Анна Алексеевна,— но и вы участницы общего дела, вы вносите свой вклад в освобождение Родины от фашистов. Мне хочется, чтобы это дошло до сердца каждой из вас.

Работницы тянулись к Анне Алексеевне, поверяли ей свои беды и заботы, невзгоды и сомнения. Она никогда не отказывалась выслушать, старалась ободрить, дать совет, помочь.

Фабрика уже работала в три смены, и партийная организация уделяла много внимания отстающим бригадам. Руководители производства не знали ни сна ни отдыха. Галя с грустью вспоминала те довоенные воскресенья, когда мама собирала у себя всех детей большой коммунальной квартиры и каждый должен был рассказать сказку. Последней сказкой, самой увлекательной и необыкновенной, всегда была мамина...

Через два месяца после прихода нового директора Измайловская фабрика впервые выполнила план и с тех пор выполняла его регулярно. Производство стало ритмичным, это позволило работницам перейти на обслуживание десятка и более станков. Одной из первых стала работать на сорока станках лучшая ткачиха фабрики Клава Шишкова. По собственной инициативе она обучала и свою сменщицу Дусю Смолянову, только что закончившую ФЗУ, тому, что сама умела. Вскоре у нее нашлись последователи.

Анна Алексеевна Северьянова верила в свой коллектив, в огромные возможности работников и помогала им раскрыться по-настоящему. Когда ее спросили однажды, в чем секрет ее успеха как руководителя, она ответила:

— Секрета нет. Я люблю обходить цехи рано утром или в ночь, поговорить с рабочими, посмотреть все своими глазами, поэтому лично знаю очень многих, знаю, чем живут, сколько у кого детей и как они их воспитывают... Вообще, у нас сама жизнь установила некоторые заповеди. Наука и техника развиваются головокружительно, но отношения с людьми остаются такими, как Ленин нас учил, и если это нарушить, то никакая техника не вывезет.

Война постепенно уходила с советской земли. Все чаще вспыхивали в небе столицы огни праздничных салютов. Вот уже перешли советские войска границы нашей Родины. Освобождают от фашизма братские страны. Все ближе и ближе Берлин. И, наконец, великий день! Победа!

На Измайловской фабрике накрывают праздничные столы, встречают фронтовиков, которые снова возвращаются в свои цеха. Защитникам Родины говорят слова благодарности и передают в их опытные руки всю технику фабрики.

Кончилась война, и уже можно помечтать о будущем своего предприятия. И Анна Алексеевна мечтает о том, как станут перестраиваться старые, тесные и неудобные фабричные помещения. Ведь люди проводят на производстве треть суток — это их второй дом, в нем должно быть просторно, красиво, чисто. Нужно позаботиться о механизации основных процессов, смелее вводить автоматику, чтобы труд приносил людям радость.

Мечтала Северьянова возвести неподалеку от фабрики современные жилые дома. И о детях думала: вот бы построить в Крыму санаторий для детей рабочих фабрики!

Все эти мечты Анны Алексеевны осуществились, но только не в Измайлове, а на Красной Пресне. Осенью 1946 года ее назначили директором комбината «Трехгорная мануфактура», коллектив которого был вдвое больше, чем на Измайловской фабрике. Там многие помнили ее еще с довоенных времен, когда она была секретарем партийной организации.

Директором комбината «Трехгорная мануфактура» Северьянова проработала девять лет. За это время значительно повысилась его производительность, улучшились быт и материальное положение рабочих. Она обладала способностью улавливать новое в технике и заранее видеть его результаты, заражала окружающих стремлением к техническим усовершенствованиям. И здесь в каждом рабочем она видела человека творческого, помогала людям открывать в себе новые возможности.

В 1949 году комбинат «Трехгорная мануфактура» отмечал свой 150-летний юбилей. Его директор Анна Алексеевна Северьянова была награждена вторым орденом Ленина. Получив в 1955 году назначение в Комитет по труду и зарплате при Совете Министров СССР, она не порывала связи со своим предприятием и часто приходила на комбинат. Ее неизменно встречали с радостью — она оставила по себе добрую память. Новые работники с интересом спрашивали: «Кто она, эта женщина, которой все так рады?»

— Это же Северьянова!— отвечали им, и они понимающе кивали головой. Не было человека на предприятии, который бы о ней не слыхал.

Северьянова была членом Комитета советских женщин. Неоднократно возглавляла советские делегации женщин за рубежом, участвовала во многих международных конференциях и встречах. За активное участие в международном женском рабочем движении награждена третьим орденом Ленина.

До последних дней своей жизни Анна Алексеевна жила на Красной Пресне. В 1969 году ее не стало. Проводить в последний путь своего директора пришли почти вся «Трехгорка» и многие работники Измайловской фабрики.

В память о бывшем директоре комбината 3-я Звенигородская улица на Красной Пресне, где она провела последние двадцать лет своей жизни, переименована в улицу Анны Северьяновой. Текстильщики «Трехгорки» и Измайловской фабрики помнят коммуниста, директора, замечательного человека...