Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

ЛИЧНО ОТВЕТСТВЕННА

...Уходят на запад эшелоны с бойцами. На перронах не протолкнуться — женщины провожают на фронт мужей, сыновей, любимых. Очереди добровольцев не убывают в военкоматах. Обязанности ушедших берут на себя оставшиеся в тылу.

А Ковригина? Ее место, случись война, определено заранее: врач. Военнообязанная. Ее тревога не о себе — о тех, кого она оставляет: мать, отца. Еще тревожнее за брата Ивана, за его семью. Воинская часть, в которой он служит, с сорокового года стоит в Литве. А не очень давно он вызвал к себе жену Зинаиду с маленькой дочерью Светланой.

Не лежало сердце их туда отпускать. Уговоры, однако, не помогли.

— Ивану лучше известна обстановка, — возражала его жена. — Уж если он решается вызвать нас...

— Папка лучше знает, чем ты,— повторяла за матерью Светлана.

А теперь где они? Светлана и Зинаида? Что с ними? Для нее-то самой все ясно: передать дела и на фронт. Но в обкоме партии думают иначе.

— Это решать не вам, — выслушав ее, говорит секретарь обкома. — Надо будет — пошлем. Пока работайте.

Пока?!

Через несколько дней решение бюро обкома. Ковригина назначается заместителем председателя областного исполнительного комитета. Помимо всего иного на нее — так записано в решении — возлагается персональная ответственность за прием и устройство населения, эвакуированного из занятых врагом и прифронтовых областей.

— Это — главное, за что вы лично ответственны перед партией и народом! — говорит секретарь обкома.

Но мог ли он тогда представить себе масштабы этой ответственности!

Да и кто мог предвидеть в те дни, что вражеские войска еще до начала зимы оккупируют территорию, на которой в то время проживало более сорока процентов всего населения страны. И огромные массы людей двинутся в глубь России.

...Идут на восток, на Урал, в Сибирь, составы, забитые женщинами, стариками, детьми. Вагоны дачные, пригородные, товарные — «теплушки», в которых тепла нет. Подолгу стоят они в тупиках с отцепленными паровозами, пропуская воинские эшелоны, что мчатся на запад. И те, что вывозят с запада в тыл раненых... Ломаются железнодорожные графики, сверх всякой меры забиты дороги. Громады заводов перемещаются на восток.

Пройдут годы, и свидетели многих событий Великой Отечественной войны у нас в стране и за рубежом назовут это переселение людей и заводов фантастическим, одним из самых поразительных организаторских и человеческих подвигов Советского Союза во время войны.

А пока «круглосуточная работа, беспримерная по своему напряжению и ответственности...» Так напишет позднее в своих воспоминаниях Мария Дмитриевна. Днем и ночью прибывают в Челябинск составы. Первые эшелоны раненых. На вокзале — люди: идут, отработав смену, чтобы помочь, разгрузить, принять...

Прикрытые казенными одеялами беспомощные тела на носилках.

Вереницы автобусов, от вокзала едущие почти шагом.

Мерный стук костылей по госпитальным коридорам.

И ночные дежурства женщин, днем отработавших свое. И щемящая боль, с которой, страшась узнать родные черты, вглядываются они в темнеющие из белой путаницы бинтов лица.

Приходят эшелоны с детьми.

«...Ночь. Четыре часа. Челябинский вокзал. Трескучий мороз. Под ногами звенит застывший перрон, — вспоминает Ковригина. — Длинный, темный, тщательно зашторенный поезд — он привез ленинградских ребят. Идем по вагонам, до отказа набитым детьми, они лежат по двое на каждой полке. Они не спят и не по-детски серьезно смотрят на нас, незнакомых людей. В вагонах удивительно тихо. Все вокруг и эта напряженная тишина, и эти строгие глаза детей — все, все кричит, вопиет о большой беде, о тех черных тучах, что нависли над нашей Родиной...»

Цифры подчас впечатляют сильнее слов. Более полумиллиона людей — детей среди них десятки тысяч — приютила Челябинская область в первые же месяцы войны. Дала кров и пищу. Обогрела своей заботой.

«...Это — главное, за что вы отвечаете перед партией и народом».

Отвечала. Вместе с руководителями городов, районов, сельских местностей, где по тщательнейше продуманному плану облисполкома размещались прибывшие. Невозможно, да и нет, пожалуй, нужды, хотя бы обозначить неисчислимость больших и малых проблем, возникавших каждодневно и ежечасно.

Среди всех забот особая — дети. Все, кто был непосредственно причастен к их размещению и устройству, и кто, казалось, не был к тому причастен, стремились в меру своих возможностей облегчить ребятам тяготы войны. Вот как перевозили детей с ближайшей железнодорожной станции в село, где должно было разместиться детдому: «...детей было триста. Да к тому же и персонал. Набрали не без труда подводы в колхозах и учреждениях района. Собрали тулупы, шубы, чтобы укрыть детей в пути от холода и ветра. Везли осторожно. Через каждые 15 — 20 километров делали остановки. Обогревали детей в заранее подготовленных помещениях».

Так было перевезено триста ребят. А в область-то прибыло их более тридцати пяти тысяч — только детдомовских, интернатских, потерявших родителей. Не считая тех, что добирались с родными.

И всех надо было кормить, одевать, лечить, учить...

Из своих далеко не богатых в то время фондов колхозы изыскивали возможности сверх установленных норм подбрасывать детским учреждениям картошку, мясо и молоко. В районных промкомбинатах рабочие из обрезков шили детям теплую одежду, обувку.

...Под присмотром воспитательниц выходили они на прогулку парами в своих одинаковых одежках, эти дети, быть может, еще вчера бывшие чьими-то родными, домашними. И в этой их одинаковости, в интересе, с которым вглядывались они в занавески на окнах встречавшихся по пути домов, словно пытаясь за ними угадать дух пусть чужой, но семьи, чудилась обделенность.

Первыми не выдержали женщины Шадринского района — стали принимать детдомовцев в семьи. Примеру шадринцев последовали и другие районы области. «Не по приказам и циркулярам — по велению сердца...» — вспоминает Ковригина.

Не так все это просто решалось, как пишется. Не обходилось, наверное, без несогласий, споров, сомнений. В каждой семье ведь была в то время своя беда, своя утрата, свои нехватки. И тем не менее росли в уральских семьях ленинградские, белорусские, украинские дети. Став взрослыми, многие из них и поныне считают исконно своими те семьи, что приняли их в военное лихолетье.

«Иногда приходится слышать, что уральцы и сибиряки — люди суровые, неласковые, — пишет Мария Дмитриевна. — Это трижды неправда. За суровою внешностью у сибиряков и уральцев скрывается большое сердце... самое нежное, самое ласковое, самое надежное. Я говорю об этом не ради красного словца. Я знаю это наверняка, ибо за свою жизнь мне довелось повидать многих, очень многих людей, живущих на разных широтах, в разных странах».

...Молния

Челябинск, облисполком, Ковригиной

Решением правительства вы назначены заместителем нарком-здрава СССР. Немедленно выезжайте.

Союзнаркомздрав Митерев

Вот так! Приходит телеграмма с пометкой «правительственная» и в одночасье резко меняет судьбу человека, работу, жизнь.

Впрочем у этой перемены есть своя предыстория.

...В Челябинскую область нередко приезжали из Москвы уполномоченные правительства. Знакомились с состоянием детских учреждений. И Ковригину не однажды вызывали с отчетом в Совет Народных Комиссаров РСФСР, в Москву.

Приезжала. Отчитывалась. Со свойственной ей прямотой говорила о том, чего не хватает, без чего не может обойтись область. Случалось — настаивала. Случалось — требовала.

В один из приездов ее пригласили в Наркомздрав СССР. И нарком здравоохранения Георгий Андреевич Митерев, подробно расспросив о работе, неожиданно предложил ей должность заместителя наркома по охране детства и материнства.

Где же ей было знать, что речь о ней шла уже тогда, когда на эту должность решено было подобрать человека с периферии — одного из тех, кому первым довелось принять на себя гонимый войною вал человеческой беды. Ее кандидатура представлялась наиболее подходящей, ведь в Челябинскую область, согласно статистике первых месяцев войны, было вывезено наибольшее количество детских учреждений и детей, которых осиротила война, размещенных, устроенных там с завидной организованностью. Это мнение было поддержано и личными впечатлениями представителей наркомата, курировавших область.

Словом, кандидатура Ковригиной была обдумана и предварительно обговорена не только в Наркомздраве, но и в более высоких инстанциях. Оставалось лишь получить ее согласие.

Ковригина согласия не дала.

Отказываться от предложения, означавшего, по существу, признание! От должности такого масштаба! Что это? Быть может, какие-то обстоятельства личной жизни?

Нет! Для Марии Дмитриевны все было значительно сложнее. Она отлично представляла себе принципы организации медицинской службы, если речь шла о здоровье взрослых людей. Но здоровье детей в масштабе не области, а всей страны! Для этого нужны были глубокие профессиональные знания, профессиональный опыт — у нее этого не было. Значит, не было и морального права обманывать себя и других, так считала она.

Мария Дмитриевна возвращалась в Челябинск убежденная, что отказ ее принят.

И вот телеграмма. Не спрашивают — предписывают. Вступает в действие сила, определявшая ее судьбу на всех этапах жизненного пути, — партийная дисциплина!

Оставив дочь на попечении сестры, Ковригина выезжает в Москву. Едет, что греха таить, с невеселыми мыслями.

Уже почти на исходе второй год войны. Однако далеко до победы.

Еще стоят насмерть героические защитники Сталинграда.

Еще фашистские газеты в Берлине вещают о безнадежности сопротивления победоносным войскам фюрера. А в Русаковской больнице лежат дети, вывезенные из освобожденных сел Подмосковья. «Дети, в которых целились, как в солдат», — свидетельствовал главный хирург.

Тогда еще не была известна такая статистика: среди человеческих потерь в годы второй мировой войны почти половину составляло гражданское население: женщины, старики, дети. Тогда еще мир не знал, что уничтожение детей «поверженных народов Востока» было возведено в ранг государственной политики «третьего рейха».

«Дети — будущее страны» — привычное сочетание слов. Привычность стирает подчас их истинное значение. В жестокости военного времени, когда на фронтах решался вопрос, быть или не быть Советскому государству, с невиданной остротой возникал вопрос о его будущем: детях!

Вот какую меру ответственности партия возложила на Ковригину.

...Первые дни в Наркомздраве. Первые встречи с сотрудниками подведомственных отделов и управлений. Эти встречи должны определить, как сложатся дальнейшие отношения.

Возможно, чем-то разочаровав, она оттолкнет от себя людей. Может быть, отношения сложатся по формуле: «подчиненный — руководитель», строго официально, — тогда нелегко работать. Правда, до сей поры ей всегда удавалось установить интонацию уважительного доверия, общности с теми, с кем сводила работа.

Может быть, в силу особенности ее характера: с жестковатой, но подкупающей прямотой признаваться в том, в чем она не сильна, чего не знает. И неправоту свою признавать, если уж такое случается. Может, в ней это от брата Михаила, большевика, красного партизана, чье имя носит ныне одна из улиц их родного сибирского города Катайска, от матери, Варвары Ивановны, от ее уважительной расположенности к людям.

Я не скрывала от будущих своих подчиненных, что мне предстоит еще многое постичь в их работе, буду учиться у них и азам и тонкостям,— вспоминает Мария Дмитриевна.— В конкретных делах они, разумеется, были более сведущими, чем я, в организационных я видела их просчеты...

И еще одна встреча нового заместителя наркома — в Центральном научно-исследовательском институте педиатрии. На этот коллектив предстоит опираться во многом. Как положено, осмотр института, встреча с сотрудниками.

— Вот перед вами профессора, ученые, цвет педиатрической науки страны — так примерно представляет собравшихся директор института. — Нам, конечно, хотелось бы услышать, какие задачи ставит Наркомздрав перед нами.

Ответ замнаркома ожидается с вежливым интересом.

Отвечает Ковригина со свойственной ей прямотой. Сегодня она еще не смогла бы поставить перед учеными института конкретных задач, для этого нужно хорошо представлять себе состояние педиатрической службы в стране. У нее такого представления нет пока. Но и ей, в свою очередь, хотелось бы услышать, что сделано институтом в плане реальной помощи детям за время войны и эвакуации.

Общая задача ясна. Война лишила детей самого необходимого. Молоко, витамины — все проблема. Чем восполнить это?

Быть может, говоря так, Ковригина вспоминает, что соль, которой не хватало Челябинской области, научились добывать из соленой воды озер. Когда не хватало мыла, перерабатывали в щелочь древесную золу. Делали минеральное мыло из моющих глин... Но это все — частности. Важно направить мысли так, чтобы проблемы, над которыми работает институт, давали практический выход сейчас, немедленно.

По существу замнаркома и говорит о задачах момента...

...Близился день Победы. Стремительно продвигались на запад советские войска. Освобождена Украина, Белоруссия, Литва...

На литовской земле затерялся след Ивана Ковригина, его семьи.

Три с лишним года Мария Дмитриевна ничего не знает о них. И вот наконец письмо. От жены командира части, в которой служил Иван. Пишет: в ночь на 22 июня политрук Ковригин Иван Дмитриевич находился в военном лагере близ границы. Он скорее всего погиб в первые же часы войны. Семьи командного состава пытались вывезти в тыл на автомашинах. Дорогу, однако, преградил фашистский десант. Женщины с детьми разбежались по хуторам. Но вскоре вместе с оккупантами появился бывший хозяин имения, собрав их всех, заставил батрачить на себя.

Пишет: Зинаида Ковригина умерла в одночасье еще в 1943 году, задолго до освобождения. А она, как могла в тех условиях, не оставляла девочку. Девочка и сейчас у нее.

Спрашивает: как поступить теперь со Светланой? Отдать в детский дом? Или, может быть, ее возьмут родственники?

Возьмут ли?

Была у Марии Дмитриевны одна дочь, Таня. Будет теперь вторая, Светлана.

...Светлану ей привозят эпидемиологи из бригады, находившейся в Литве. Противоэпидемические бригады сразу же направляются Наркомздравом в освобожденные от врага районы.

Светлана! Ничего не осталось от той живой, веселой девчушки, что резво бежала по перрону в день отъезда к отцу. Не поднявшийся от земли росточек, казалось, почти и не выросшая за эти годы. Прозрачная пленочка, тень ребенка, молчаливо таящая пережитое.

Словно явило себя в ее облике все поруганное, растоптанное фашизмом детство.

...Утро заместителя наркома начинается со звонка по «вертушке». Звонит заместитель Председателя Совнаркома Розалия Самойловна Землячка. Она курирует в правительстве вопросы здравоохранения.

Одна из соратниц Ленина. Секретарь Московского комитета РСДРП. Участница вооруженного восстания в октябре семнадцатого. В гражданскую войну — начальник политотделов 8-й и 13-й армий... С душевным трепетом Ковригина ожидала встречи с ней. Но работать под руководством Землячки оказалось непросто. Часто утренний разговор по «вертушке» начинается так:

— Ковригина! Опять у вас дети в Москве не получают молока?

Землячка объяснений не слушает. Ссылок на положение в Наркомторге не принимает. Объективных причин не признает. Непримирима к отсутствию инициативы. Глубоко озабочена детскими судьбами. Считает: в заботе о детях нет мелочей.

— За выполнение постановления отвечаете вы Ковригина. С вас я и буду спрашивать!

В документе, о котором говорит Розалия Самойловна, намечена широкая программа улучшения работы органов Наркомздрава и детских учреждений. Контроль за его выполнением возложен на заместителя народного комиссара М. Д. Ковригину.

Да, она действительно отвечает за то, чтобы решения правительства претворялись в жизнь неуклонно. Чтобы работали столовые усиленного и диетического питания для детей в тридцати четырех городах. Чтобы повсюду дети получали витамин С в виде настоя из плодов шиповника и хвои. Чтобы была восстановлена участковая система врачей в городских консультациях и детских поликлиниках. Чтобы больные дети получали необходимую помощь на дому. Чтобы в восемнадцати городах, в том числе и в Москве, дети имели молоко согласно возрастным нормам.

Да всего и не перечислишь, за что она, Ковригина, со своими сотрудниками должна отвечать. Отвечать как заместитель народного комиссара здравоохранения.

На первых порах подчас опускались руки. Одолевали мысли: соответствует ли она тем требованиям, что предъявляются к ней. И не была ли она права, отказываясь. И не было бы правильнее вернуться в Челябинск...

Так думалось. Так однажды и выговорилось вслух. И — дошло до Землячки. И вот примерно какой состоялся между ними разговор:

— Говорят, вы, Ковригина, недовольны мной?

— Я собой недовольна, Розалия Самойловна. Видно, эта работа мне не по плечу.

Та внимательно поглядела на нее:

— Садитесь, Ковригина, и слушайте. Я с вас требую, потому что ценю и уважаю вас. Иначе для чего бы мне на вас силы тратить! За резкость не обижайтесь. Думаете, Владимир Ильич не бывал с нами резок? Дело этого требует. Идите, работайте. Никто вас в Челябинск не отпустит...

Легче стало Ковригиной работать после этого разговора? Пожалуй, нет. Уверенней!

«Дорогая Мария Дмитриевна!

Вы — комсомолка легендарных двадцатых годов, навсегда сохранившая молодой задор, являетесь во всем примером для нас.

Мы знаем вас как человека, в котором талант ученого и организатора слились с лучшими человеческими качествами: благородством, сердечной теплотой, тем обаянием ума и сердца, которые делают общение с Вами большой радостью.

Мы любим Вас и гордимся Вами».

Строки эти выбраны из того поистине неисчислимого количества поздравлений, что получены Марией Дмитриевной Ковригиной в день ее семидесятилетия. Не только со всех концов нашей страны, но и из зарубежных стран, где имя ее известно и почитаемо. Мария Дмитриевна — заслуженный врач РСФСР, ректор Центрального института усовершенствования врачей, кавалер ордена Ленина, трех орденов Трудового Красного Знамени, ордена Октябрьской Революции. А также Командорского креста ордена «Возрождения Польши». Она почетный доктор Варшавской академии усовершенствования в медицинских науках.

— Когда ты уже прошагал дорогу в семьдесят лет, когда у тебя седая голова и не совсем здоровое сердце, бывают такие ночи, что не приходит сон... В" такие ночи спрашиваешь себя: кем ты был? Кем ты стал? Как прожита твоя жизнь?

Так говорила, выступая на праздновании своего юбилея, Мария Дмитриевна:

— В Октябре семнадцатого мне было семь лет. Если бы не было Октября семнадцатого, не было бы Советской власти. Не могло бы быть нашей сегодняшней встречи. Ничего не могло бы быть для меня, седьмого ребенка в многодетной крестьянской семье.

Меня воспитала великая эпоха, в которой мне выпало счастье работать и жить...