Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

СОВЕТСКИЙ ХАРАКТЕР

В самом начале Великой Отечественной войны, в конце июля 1941 года, один из крупных ленинградских оборонных заводов эвакуировали в тыл, за тысячи километров от Ленинграда, на берега реки Белой. Решение это было принято стремительно. Многие отцы и матери выехали с заводом, не сумев взять с собой детей из пионерских лагерей.

Мирная жизнь еще текла, как вытекают последние капли из крана. В городе продавали цветы и мороженое. Легко было поверить, что и в дальнейшем ничего особенного не произойдет, фашистов отгонят, а дети спокойно проведут лето в ленинградских пригородах и приедут к родителям в сопровождении педагогов, пионервожатых и заведующего хозяйством.

Однако едва эшелоны с людьми и оборудованием прибыли к месту назначения, как стало известно, что фашистские войска ценой огромных потерь приблизились непосредственно к Ленинграду. Днем и ночью на подступах к городу грохотали бои, полыхало зарево пожаров. Ленинградцы строили линии оборонительных укреплений.

Коллектив завода, эвакуированного на восток, был в тревоге.

Говорили и думали только о детях. Составили списки. Оказалось, что более трехсот детей осталось в ленинградских пригородах. Матери ходили с опухшими от слез глазами. Телеграммы с запросами о судьбе детей отправлялись в Ленинград пачками.

Именно в это время в партком завода пришла инженер-плановик Людмила Руденко и сказала, что она берет на себя задачу добраться до Ленинграда, разыскать, собрать детей и привезти их.

Секретарь парткома посмотрел на нее внимательно и вдруг вспомнил, что эта самая Руденко, хотя она и недавно работала на заводе, сумела собрать матерей, успокоить их, составить списки детей и дать обязательство, что заводская общественность привезет детей. Ему понравилась ее решительность, инициатива и энергия.

— Думаю, что справишься, — сказал он. — Поезжай.

В тот же вечер охваченные тревогой матери проводили Людмилу Руденко в город на вокзал.

Стояли жаркие августовские дни. Она поехала в сером летнем костюме, без каких-либо вещей. Ее чемодан доверху был набит материнскими письмами к детям, исполненными такой любви, страданий и тревог, что не только читать, а нести их было мучительно, — казалось, положили в руку горящий уголь.

Вокзальная площадь была заполнена людьми, узлами, корзинами, чемоданами. Невозможно было протолкаться. А над всем этим стоял неумолчный, как рокот невидимого мотора, шум многотысячной толпы.

Людмила Руденко пробилась к военному коменданту в здание вокзала. Предъявив свои документы и обращения заводских организаций, она просила помочь ой сесть в любой поезд.

Но комендант, который не спал несколько суток, посмотрел на нее невидящими глазами и сказал:

— Гражданка, очистите помещение. Сейчас идут только воинские эшелоны. Разве не видите, что делается.

Она раскрыла перед ним свой чемодан с письмами и заставила его выслушать себя.

— Неужели вы не понимаете? Наверное, у вас нет детей? — сказала она горячо.

Комендант махнул рукой, и лицо его сморщилось.

— Дети есть, гражданка, но сделать ничего не могу. Освободите помещение.

— Почему же... Почему? — вырвалось у нее.

— Ничего нельзя сделать.

— Ничего нельзя сделать? Если так... Я не доеду. Она заплакала.

Комендант потоптался возле нее в растерянности, которая обычно овладевает мужчинами, когда плачут женщины. Потом он рассердился.

— Конечно, не доедете, — сказал он. — Не того человека выбрали. Надо было такого человека выбирать, который доедет.

Говоря это, он подвел ее к выходу на платформу и, переступив порог вокзала, сказал доверительно:

— Вот идут эшелоны каждый час, а куда идут — военная тайна.

Он козырнул и оставил ее на платформе.

Все пути были забиты воинскими эшелонами, платформами с орудиями и зенитными установками. Какой-то из них скоро должен был отправиться. Но какой?.. Об этом можно было только догадываться.

Переводили стрелки... Куда-то в одном направлении, спрыгивая с высокой платформы, бежали бойцы. Кто-то приглушенно крикнул: «Двести шестой по вагонам». И тотчас же два бойца, пробежав мимо нее, спрыгнули вниз.

Она подняла свой чемодан и побежала за ними.

Ей пришлось преодолеть несколько путей и тормозных площадок, пока она увидела, что бойцы, протягивая друг другу руки, вскакивают в вагоны. Она решительно поднялась на пустую тормозную площадку и с замирающим сердцем остановилась. В ту же минуту раздался далекий гудок паровоза и поезд тронулся.

Она провела ночь на площадке, сидя на своем чемодане, не смыкая глаз. На рассвете ее довольно грубо ссадили с поезда и отвели к военному коменданту. Здесь она снова доказывала, требовала и открывала чемодан с письмами.

«Значит, не того человека выбрали. Надо было такого человека выбирать, который доедет, — мысленно повторяла она. — Так вот, доеду!»

Несколько часов спустя со свертком лепешек, купленных на базаре, она снова стояла на путях.

Пересаживаясь с поезда на поезд, она попала наконец в районе Рыбинска в вагон с лошадьми: Бойцы, сопровождавшие лошадей, обнаружили ее на прессованном сене, где она спала, положив под голову чемодан с письмами. Ее не отвели на этот раз к коменданту только потому, что не успели. Началась бомбежка. Она осталась в эшелоне, поила лошадей, убирала вагон и варила своим спутникам кулеш из концентратов.

Когда поезд подошел к Малой Вишере, где предположительно мог быть ее сын Володька, бойцы, уже знавшие ее историю, закрыли двери вагона, чтобы она не видела, что Малая Вишера сожжена дотла.

Через день добралась она до станции Ленинград-Сортировочная. Здесь простилась с бойцами и час спустя шла по знакомым и вместе с тем неузнаваемо изменившимся улицам к своему дому.

Сын ее был жив, невредим. Его привезли из Малой Вишеры в город после первых налетов. Привезли и других детей. Трудно было найти их по тем адресам, которые указали матери. Детей взяли родственники, соседи, знакомые. Пришлось мобилизовать всех, и прежде всего самих детей, на розыски. Пионеры не могли не справиться с задачей «сбора по цепочке», нужно было только организовать их.

Людмила Руденко никогда не производила на людей, близко ее знавших, впечатления хорошего организатора. Наоборот, ее считали рассеянной. Она могла забыть номер телефона, оставить ключи у приятелей, ответить невпопад.

Однако за этой видимой рассеянностью скрывались сила и целеустремленность. Теперь, когда чувство ответственности за жизнь детей возобладало над всем остальным, она была методична, последовательна, помнила все телефоны, все имена, знала, к кому нужно отправиться вначале, к кому потом, сумела призвать себе в помощь людей, распределить между ними обязанности и спросить с каждого.

Прямая и резкая внешне, она была в действительности чрезвычайно тактична и прекрасно знала, где нужно действовать убеждением, а где принуждением. С бабушками, которые отказывались ехать к матерям, она говорила строгим, не допускавшим возражения тоном.

А с детьми, с пионерами, товарищами ее сына, она говорила серьезно и просто, не приказывая, а советуясь, как обеспечить запасы крупы, хлеба, керосина, медикаментов, точно дети могли в этом помочь ей. Но каждый из них чувствовал себя помощником командира, и все подчинялись ей с восторгом.

Десять дней ушло на сборы. Ей помогли в обкоме партии, помогло и командование Ленинградского фронта.

Наконец двенадцать вагонов были получены, вымыты, дезинфицированы и детей погрузили. Провожали их с цветами, и милиционеры стояли вдоль платформы в белых перчатках.

Поезд тронулся в путь.

Каждый день нужно было доставать продукты, молоко, кормить триста детей, мыть посуду, резать хлеб. Даже в мирное время такое трехразовое питание явилось бы сложной задачей, а в условиях войны все это многократно усложнялось.

Эшелон несколько раз бомбила вражеская авиация.

Их задерживали сутками то на одной, то на другой станции. Кончился хлеб, керосин, и не было уже медикаментов.

Когда осталось двадцать километров до места назначения, женщины, ехавшие с Руденко в вагоне, впервые увидели ее спящей на нарах. Во сне она говорила: «Пейте кипяченую воду».

С последней станции дали телеграмму: «Приедем завтра утром». И вот, наконец, платформа, где толпятся отцы и матери, протягивая руки детям и узнавая своих. Когда поезд остановился и дети один за другим стали выскакивать из вагонов, кто-то зарыдал, а Руденко бросилась в здание вокзала, кусая губы, чтобы также не разрыдаться.

Военный комендант, к которому она пришла, не сразу узнал ее, так она изменилась.

— Ну как? Значит, того человека выбрали, который доехал? — спросила она с усмешкой.

— Я так и думал, что вы доедете, — сказал комендант. — Спасибо вам. И поклонился ей в пояс.

Когда она снова вышла на платформу, состав был пуст. Только ее сын и несколько мальчиков, за которыми не приехали родители, ждали ее в буфете.

«Уехали и даже спасибо не сказали», — подумала Руденко.

Эта мысль потрясла ее. Она долго стояла, глядя на железнодорожников, которые закрывали пустые вагоны.

— Мама, — сказал ей Володя. — Не надо огорчаться. Они так радовались, что все на свете забыли. Понимаешь?

— Да, конечно, — сказала она.

Впервые она не была искренна с сыном. Стараясь казаться веселой и оживленной, она привела Володю и его друзей в свою комнату в бараке, начала мыть пол, варить обед, рассказывать соседям, как они ехали, но когда уложила мальчиков спать и легла сама, сердце ее сжалось. Вспоминая самые тяжелые моменты своей жизни, она не сомкнула глаз.

Так пришло утро.

Людмила Владимировна чистила картошку к завтраку, когда в коридоре раздался шум многих голосов и Володя, открыв дверь, крикнул:

— Мама, к тебе пришли.

— Кто пришел? — спросила она, неохотно оборачиваясь. Люди входили в комнату с цветами в руках. И вот уже цветы некуда было ставить, а от поцелуев и объятий трудно стало дышать. Пришлось выйти на улицу, потому что ее гости не могли поместиться ни в комнате, ни в коридоре.

Кончилась война. Отгремели победные салюты. Страна вернулась к мирному труду. Дети выросли, выучились. Володя Руденко стал студентом Горного института, а его мать Людмила Владимировна — чемпионом мира по шахматам.

И вот теперь, когда я смотрю на эту высокую женщину, всегда скромно и просто одетую, с дружелюбным и правдивым взглядом блестящих карих глаз, или когда слышу, что у нее плохой характер: слишком крута, не признает «приятельских» отношений, я начинаю понимать, что помогло ей стать чемпионом мира.

Она обладает советским характером. Высокий патриотизм, мужество, ответственность за общее дело, воля к победе, выдержавшие проверку во время войны, — вот что выковывало у нас такие характеры.