Москва
Региональная общественная организация
«Женщины и информация»

САМЫЙ ТРУДНЫЙ ГОД

1

В то ясное утро Москва проснулась рано. Вся она — от мала до велика — собиралась в поход на реки и озера, в подмосковные леса. И мало кто знал, что по нашей земле, подминая гусеницами созревшие хлеба, уже движутся грязно-зеленые танки с черной паучьей свастикой, что по нашим дорогам пылят вражеские мотоциклы, а гитлеровские самолеты бомбят наши города. Фашистская орда вторглась на советскую землю...

Накануне Екатерина Ивановна Леонтьева приехала домой довольная. Все, что было намечено на истекшую неделю, выполнено. Завтра в ее распоряжении был огромный свободный день — воскресенье: не надо никуда спешить, ни с кем встречаться по делу. У них в Сокольниках хорошо шла подготовка овощных баз к приему нового урожая. Даже был по этому поводу звонок из МГК.

Давно природа не дарила Москве такой щедрый на тепло июнь. Солнце, не скупясь, отдавало жар своих лучей улицам, площадям, переулкам. Из Нескучного сада, куда выходили окна ее квартиры на Калужской, доносился птичий гомон. С самого утра, пока она собиралась на работу, в распахнутые окна неслись ребячьи крики и смех.

Таким же прекрасным, солнечным был зарождавшийся день 22 июня 1941 года. Утренняя свежесть лилась в комнату. На письменном столе лежала открытая книжка «Нового мира». Екатерина Ивановна взяла ее вчера в библиотеке. Она читала роман Алексея Толстого «Хмурое утро». Перед сном успела прочитать первую строчку. «Солнце в безветрии жгло пустынные улицы Царицына...» Заложила и статью «Провал царского суда над Горьким»... Страна отмечала пятую годовщину с того дня, когда Алексей Максимович ушел из жизни. Журнал так и пролежал в ее комнате до мая 1945 года...

Садясь в машину, Екатерина Ивановна вместо: «Добрый день» — сказала шоферу: «Быстрее». По привычке развернула «Правду» и вздрогнула. Передовая была озаглавлена «Народная забота о школе». Как же это так? Потом мысленно одернула себя: газета печаталась еще до того, как пришли первые сообщения о войне. Вот и райком. В коридоре и приемной собралось много народу. Увидели Леонтьеву и к ней: «Что надо делать?»

— Сейчас, сейчас, будем вместе решать, кому и что делать! — Екатерина Ивановна вошла в кабинет, открыла сейф и достала пакет. Вскрыла его. В нем хранилась мобилизационная документация.

Уже через неделю первый секретарь Сокольнического райкома Екатерина Ивановна Леонтьева провожала на фронт роту политбойцов — 150 коммунистов.

Еще весной 1940 года Леонтьева, заместитель декана исторического факультета и преподаватель кафедры новой истории Института истории, философии и литературы, приехала на короткий отдых в Абрамцево. Но уже на второй день во время обеда ее позвали к телефону. Незнакомый голос сказал, что ей надлежит срочно прибыть в МГК.

— К кому?

— К товарищу Щербакову.

Старая площадь. Длинный просторный коридор. Знакомая дверь. Склоненная над большим письменным столом голова Александра Сергеевича Щербакова поднялась от бумаг, и улыбка тронула его строгое лицо. Глаза за стеклами небольших, в простой оправе очков смотрели внимательно и тоже улыбались. Он приподнялся и пригласил Леонтьеву садиться.

Екатерина Ивановна была, конечно, знакома с секретарем Московского комитета партии. Но вот так, один на один, еще ни разу не приходилось встречаться. Она села.

— Я знаком с вашей биографией, так что перейдем прямо к делу: думаем рекомендовать вас на второго секретаря Сокольнического райкома партии.

Вот так неожиданность! Ее красивое лицо с высокими скулами краснеет от волнения.

— Да у меня нет опыта руководящей партийной работы, и потом я уже начала работать над диссертацией...

— Опыта для начала у вас достаточно. И комсомольской работы и партийной. Да и теперь вы член парткома института. Партийная работа сейчас,— он подчеркнул это слово,— важнее любой диссертации. Итак, думаю, что мы договорились,— он поднялся.— В райкоме вы многих знаете, ИФЛИ тоже входит в Сокольники, это облегчит вашу работу.

«Не везет мне с моей диссертацией. Опять все, что собрано, продумано, придется отложить». Ее «опять» адресовалось к 1935 году, когда Леонтьеву после окончания аспирантуры в ИФЛИ Центральный Комитет партии направил в Смоленск. Там она работала деканом исторического факультета педагогического института, читала студентам курс лекций по новой истории. Совсем недавно вернулась в Москву, в свой институт, к «своей» теме. Словом, все — сначала. И вот...

Обо всем этом думалось, пока метро мчало ее в Сокольники, в ИФЛИ.

Через год, весной 1941 года, Екатерина Ивановна Леонтьева была избрана первым секретарем Сокольнического райкома партии.

Самыми трудными для Екатерины Ивановны были первые дни войны. Лозунг «Родина-мать зовет!» сразу обрел глубокий конкретный смысл. Страна становилась военным лагерем, объединенным общей целью — воевать до полной победы. Все рвались на фронт — от старого большевика до вчерашнего школьника. А победа завоевывается не только на поле брани, она куется и в тылу. Приходилось разъяснять, убеждать, требовать...

Отличным помощником райкому партии стала комсомолия Сокольников. Комсомольцы создали резервный молодежный партизанский отряд, снабженный бронетранспортером и танкеткой. Молодежь первой шла на разгрузку вагонов, на лесозаготовки, на строительство оборонительных сооружений. Когда начались налеты вражеской авиации, фашистские зажигалки обезвреживал молодежный противопожарный полк из 300 человек.

Многие юноши и девушки были мобилизованы на курсы стекольщиков: после участившихся налетов окна многих домов оставались без рам и стекол. Молодежь быстро освоила эту не сложную, но требующую быстроты и аккуратности профессию.

В ночь на 2 июля 1941 года Центральный Комитет созвал в Кремле совещание, на котором присутствовали секретари МК, МГК и райкомов партии. Собравшихся информировали о положении на фронте и ознакомили с предложениями ЦК и ГКО по укреплению обороны страны. С особым вниманием обсуждалось предложение трудовых коллективов столицы о формировании народного ополчения. Дивизии создавались из добровольцев непризывного возраста. В них не принимались рабочие, инженеры и техники станкостроительных заводов и других предприятий, выполнявших особо важные военные заказы.

В тот же день в МГК были вызваны секретари райкомов партии и председатели райисполкомов. Их ознакомили с постановлением Военного совета Московского военного округа о порядке формирования дивизий народного ополчения. Руководство работой по мобилизации трудящихся в ополчение возлагалось на чрезвычайные тройки, создававшиеся в каждом районе. Тройки возглавили первые секретари райкомов. На другой день Леонтьева собрала районный партийный актив. Во всех деталях уточнили задачи каждой партийной организации, каждого производственного коллектива.

Поздно ночью, когда все разошлись, Екатерина Ивановна потушила свет в своем кабинете. От духоты, от табачного дыма голова была тяжелой. Она открыла окно, и комнату наполнила прохлада светлой летней ночи. Кругом стояла неправдоподобная тишина... Внезапно по тротуару, печатая шаг, прошел военный патруль. «Пора спать!» — приказала себе Леонтьева и спустилась в полуподвал, где стояла ее кровать, покрытая серым солдатским одеялом. Только поверх казенной подушки лежала еще и своя, любимая. Вез «думочки» ей было трудно засыпать — привычка. С начала войны все работники райкома находились на казарменном положении. Военное время диктовало свои условия быта.

Родители Екатерины Ивановны уехали к себе на родину в Горьковскую область, где отец, Иван Михайлович, вскоре стал, несмотря на преклонный возраст, председателем колхоза. Он изредка писал Екатерине о своих делах, а ее радовало, что отец нашел в себе силы для такой большой и сложной работы. Спор вышел у них лишь из-за отношения к приусадебным участкам. Она считала, что в такое время прежде всего — коллективное хозяйство, его дела, а уж потом свои участки, и удивлялась, как отец не понимает этого. Иван Михайлович ответил ей: «Всю продукцию мы сдаем для фронта, оставляем только семенной фонд. Так неужели люди не могут потратить на уборку своих огородов один-два дня? Ведь мы все помогаем друг другу, да и колхоз помогает лошадьми. Справляемся быстро. Понимаем — война... И сразу всем миром — на общее дело. Ничто не отвлекает, ничто не беспокоит. И потому все работают изо всех сил и сколько надо. И все довольны. Так-то, доченька, может быть, согласишься с отцом, что все у нас делается для всеобщего блага, даже в это трудное время. Вы там, в столице, а мы тут, в деревне. И получается ладно».

...Недавно, приводя в порядок свой личный архив, Екатерина Ивановна нашла медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 —1945 гг.», которой был награжден ее отец, и диплом, полученный руководимым им колхозом на районной сельскохозяйственной выставке 1948 года.

3

Поразительное это было время. Люди отмеривали сутки от одной сводки Совинформбюро до другой, жили только вестями с фронта. И чем ближе продвигался враг к столице, тем строже и сосредоточеннее становились москвичи. Никогда еще близость людей в общем, коллективном труде не была так ощутима. Не останавливая основного производства, предприятия перестраивались на нужды фронта. Даже такие «мирные» фабрики, как макаронные и кондитерские, стали выпускать военную продукцию. Свыше ста предприятий столицы в течение месяца наладили серийный выпуск пистолетов-пулеметов ППШ, о которых сразу пошла добрая фронтовая слава. Работникам райкома и его первому секретарю прибавилось дел.

Сборку «Катюш» осуществлял коллектив завода «Компрессор», а узлы и боеприпасы для них изготовлялись на пятидесяти заводах и фабриках Москвы. В эту работу вложены усилия и трудящихся Сокольнического района, и его партийных руководителей. Выполнение двух, а зачастую и трех-четырех норм за смену стало законом для рабочих. Красные знамена Государственного Комитета Обороны, ВЦСПС вручались мелькомбинату, макаронной фабрике и другим рабочим коллективам района. Указом Президиума Верховного Совета СССР фабрика «Буревестник» была награждена орденом Ленина за образцовое выполнение правительственного задания по производству и обеспечению армии одеждой, обувью и другим снаряжением.

Рабочий день Екатерины Ивановны Леонтьевой длился 10 — 11 часов. Простое русское слово «надо» вдруг приобрело глубокий смысл. С него начинался теперь всякий разговор.

Звонок к секретарю парткома завода «Красный богатырь»:

— Валентина Петровна, надо подобрать десять человек для бригады, которая поедет на лесозаготовки.

— Надо — значит, организуем.

Так отвечали на любом предприятии, в любом учреждении района, города, всей страны.

«Граждане! Воздушная тревога!» Радиосигнал прозвучал в те минуты, когда работники райкома расходились после совещания. Произошло это поздно вечером 21 июля. Екатерина Ивановна посмотрела на часы: было 22 часа.

По улицам шагали военные патрули. Проносились редкие автомобили с синими подфарниками. Кое-где вспыхнули пожары. Едкий дым поднимался вверх в неподвижном знойном воздухе. Екатерина Ивановна записала на листочке настольного календаря: «Проверить: все ли уходят в укрытия!!!»

В эти дни в горкоме партии можно было увидеть карту фашистского летчика, сбитого на подступах к столице. На карте четкими кружками обозначались все важнейшие военные и культурные объекты Москвы, в том числе и Кремль. Но наша ПВО была на высоте. Фашистским стервятникам, прорвавшимся в московское небо, приходилось спасаться от вездесущих лучей прожекторов. Эти лучи скрещивались высоко-высоко над столицей, образуя золотистые снопы света, в которые, как муха в паутину, попадал вражеский самолет. Световые «пальцы» уводили ослепленного фашистского аса все дальше и дальше от московских улиц, площадей и заводов, а там свое дело завершали зенитчики.

4

Женщины, женщины, женщины... На заводах, в госпиталях, на транспорте. Уже в первые дни войны они заменили ушедших на фронт мужей и братьев, взяли в свои руки производство военного снаряжения, снабжали фронт не только военной техникой, но и концентратами, хлебом, обмундированием. Советские женщины в тылу стали боевым резервом действующей армии. Это о них говорил Михаил Иванович Калинин, что «все предыдущее бледнеет... перед героизмом и жертвенностью советских женщин, проявивших гражданскую доблесть, выдержку... и энтузиазм в борьбе с такой силой и, я бы сказал, величественностью, каких никогда не наблюдалось в прошлом».

Именно 1941 год стал годом рождения Антифашистского комитета советских женщин. В Колонном зале Дома союзов, где люстры горели вполнакала, 7 сентября состоялся первый митинг женщин в защиту мира от фашизма. Как волновалась Екатерина Ивановна, слушая выступления, горячие и искренние, фронтовичек, работниц, писательниц, ученых, общественных деятелей. «Нет фашизму!» — говорили они. И сквозь грохот снарядов их «Нет!» неслось во все концы страны и далеко за ее пределы. Кто хотел — услышал.

5

Октябрь 1941 года в Москве выдался ветреным, дождливым и холодным. Дома не отапливались. Екатерина Ивановна не снимала пальто у себя в кабинете. Сапоги и теплые носки не спасали: ноги стыли. Работникам райкома приходилось много ходить по слякотным улицам Сокольников. Искали и осматривали подходящие помещения для хранения дров. Они поступали из подмосковного леса осклизлые и промерзшие.

В начале октября Москва стала прифронтовым городом. Перед райкомами партии была поставлена задача: начать интенсивную эвакуацию заводов в глубь страны. Ежедневно десятки предприятий и учреждений вывозились из столицы по железной дороге, автомобильным и водным транспортом. Людей в районе не хватало. Для контроля и помощи был мобилизован весь партийный актив, главным образом женщины. По Московско-Рязанскому, Горьковскому, Московско-Курскому направлениям, связывающим Москву с восточными районами страны, составы шли днем и ночью, везли станки и оборудование. В далекий путь уезжали и те, кто призван был в короткие сроки возродить предприятия на новом месте и дать фронту снаряды, танки, самолеты. И тут случилось непредвиденное... Рабочие некоторых предприятий отказывались демонтировать оборудование и уезжать в тыл, как они говорили, бежать из прифронтовой Москвы. На партийный актив легла забота разъяснять трудящимся необходимость отъезда. Екатерина Ивановна целые дни проводила на предприятиях, убеждая рабочих, что военная дисциплина одинакова и для фронта и для тыла, что врага побеждают не только крепкой армией, но и крепким тылом. Эти идеи воспринимались если не с энтузиазмом, то с пониманием. Московские предприятия в плановом порядке двигались на восток.

Москвички, одетые в старые телогрейки, повязанные теплыми платками по самые брови, уезжали в эти студеные, слякотные дни на строительство оборонительных сооружений вокруг столицы. Противотанковые рвы и эскарпы сооружались их руками, научившимися крепко держать лопату. Работали от зари дотемна, под обстрелом фашистских стервятников. Жили в крестьянских избах, школах, колхозных амбарах. И чем ближе продвигался враг к столице, тем ожесточеннее работали женщины и подростки.

У Екатерины Ивановны чудом сохранилась с тех дней школьная тетрадь в клеенчатом коричневом переплете. Заполнено всего несколько страничек. Вот некоторые из них — для памяти: 400 тысяч квалифицированных рабочих ушли на фронт. Их место заняли женщины. Около миллиона эвакуированы на восток вместе с заводами... Женщины жалуются: не хватает рукавиц, неудобные ручки у лопат, очень толстые. Пришлось побегать, но все сделано и доставлено.

13 октября. Партийный актив Москвы. О сложившейся обстановке на фронте говорил А. С. Щербаков, говорил коротко, но очень твердо, о еще большей мобилизации сил.

17 октября. А. С. Щербаков выступил по радио: «Над Москвой нависла угроза. Но за Москву будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови... Товарищи москвичи! Каждый из вас, на каком бы посту он ни стоял, какую бы работу ни выполнял, пусть будет бойцом армии, отстаивающей Москву от фашистских захватчиков».

18 октября. Немецкие войска захватили Можайск, последний город перед Москвой на этом направлении. В этот день в «Правде» статья моего любимого писателя Алексея Толстого — «Москве угрожает враг». Какие он нашел слова!

«...Родина моя, тебе выпало трудное испытание, но ты выйдешь из него с победой, потому что ты сильна, ты молода, ты добра, добро и красоту ты несешь в своем сердце. Ты вся — ты вся в надеждах на светлое будущее, его ты строишь своими большими руками, за него умирают твои лучшие сыны.

Бессмертная слава погибшим за Родину. Бессмертную славу завоюют себе живущие».

Екатерина Ивановна осунулась, исхудала, но никогда не чувствовала себя такой сильной.

Грозные призывы «Ни шагу назад!», «Отстоять Москву!», родившиеся в середине октября, были услышаны всей страной. Советские люди поднялись на защиту столицы.

19 октября постановлением ГКО в Москве и прилегающих к ней районах было введено осадное положение.

Москва стала городом-воином. На площадях и улицах мало народу. Тишина. И только в цехах заводов при неярком электрическом освещении лязг металла, шум движущихся кранов. У станков — женщины и подростки. Усталые, сосредоточенные лица... И над головами людей в высоком пролете цеха красное кумачовое полотнище: «ВСЕ ДЛЯ ФРОНТА! ВСЕ ДЛЯ РАЗГРОМА ВРАГА!»

Москва пекла хлеб для фронтовиков, снабжала их сухарями. Очень крепкими и необычайно вкусными черными сухарями. И тут в единственную в городе мельницу — мелькомбинат, расположенный в Сокольниках, попала бомба...

До сих пор московская мельница . работала бесперебойно. Запас зерна — двухмесячный, а вот муки готовой — всего на два дня. Люди и техника были брошены на ликвидацию аварии. В райкоме и на комбинате не спали двое суток. И к началу третьего дня Екатерина Ивановна доложила в МГК, что мельница вновь работает.

Московский комитет партии дал задание райкомам: в кратчайший срок приспособить помещения под небольшие хлебопекарни. Они работали до конца войны. Партийной организации района, как и всей столицы, приходилось ежедневно и ежечасно решать проблемы большие и малые. И во всем этом есть доля труда Леонтьевой, частица ее души.

Сорок лет спустя Екатерина Ивановна нашла в одном из литературных журналов дневниковые записи 1941 года, принадлежавшие одному из старейшин советской литературы М. М. Пришвину: «5 июля. 14-й день войны. По замыслу Гитлера в 14-й день должно было им взять Москву, а бои на Березине, за 700 — 800 верст от Москвы... Они (фашисты.— Ред.) и теперь разбиты, потому что их расчет был на ненависти к большевикам. В этом они просчитались...»

Эти раздумья назывались «Дереву — стоять на корнях». Прочитав, Екатерина Ивановна задумалась о том, что ставшие такими привычными слова «народ и партия — едины» живут в сознании советских людей как нечто непреложное, что у них, известного советского писателя и секретаря райкома партии, в те тревожные дни войны мысли и чувства были полностью созвучны... И еще подумалось, что в записках Пришвина сохранена для истории великая уверенность народа Страны Советов в победе, выраженная простыми и ясными словами.

...Начни только вспоминать... И, как бусы на нить, воспоминания нанизываются одно на другое. Поколение Екатерины Ивановны Леонтьевой, она об этом часто думает, прошло удивительную и неповторимую школу жизни, труда и борьбы. И литература и искусство тех лет доносят до нынешних молодых то, что радовало, огорчало, помогало тем, кто начал свой жизненный путь в двадцатых годах. Тем, кого Владимир Ильич Ленин призывал: «Учиться, учиться и учиться!»

И старые песни, они ведь тоже история жизни поколения, жизни страны, и те, что писались в тридцатые годы, и в годы войны и послевоенные. Как берут за душу «Журавли» и «День Победы»! Ибо в слове «победа» заложен глубокий и сокровенный смысл, смысл пережитого советским народом в годы Великой Отечественной. Те, кто остался жив, пронесли через годы память о суровых годах борьбы с фашизмом, о светлом дне 9 мая 1945 года. Это — память души, зарубка на сердце.

6

Решение о праздновании 24-й годовщины Великого Октября было принято 3 ноября 1941 года на объединенном заседании бюро МК и МГК ВКП(б). Когда Александр Сергеевич Щербаков сообщил собравшимся у него 5 ноября секретарям райкомов о предстоящем на следующий день торжественном заседании, все долго молчали, осознавая важность услышанного: заседание будет происходить на станции метро «Маяковская». Вход строго по именным пропускам.

— Вопросы есть? — спросил Щербаков. Вопросов не было, настолько всех взволновало услышанное. Александр Сергеевич добавил, что, как всегда, торжественное заседание будет транслироваться по радио.

Когда волнение несколько улеглось, все поняли, что сейчас узнают что-то не менее важное. И Щербаков добавил, что 7 ноября, тоже как всегда, на Красной площади состоится военный парад. Под личную ответственность секретарей райкомов партии предлагалось составить списки коммунистов, приглашенных на парад. Каждого из них должен лично знать первый секретарь райкома. Сокольническому району выделено 105 пропусков.

6 ноября в райкоме у Екатерины Ивановны собрались все приглашенные. Мужчины сдерживались, а женщины, беря маленькую картонку пригласительного билета, плакали не стесняясь. Каждый был глубоко взволнован тем, что парад состоится и что лично ему оказано такое доверие. Долго не расходились. Потом условились встретиться в райкоме рано утром. И ушли, напутствуемые Екатериной Ивановной: «Одеться потеплее».

...Как передать словами состояние, которое длилось всю ночь и под сводами станции «Маяковская» не оставило Леонтьеву: ощущение слитности с присутствующими, со всей страной. И впервые за месяцы войны состояние праздничности. И тихо подошедший поезд метро, откуда вышли те, кто направлял все усилия страны к единой цели — разгрому врага.

...На Красную площадь с Красносельской шли пешком. Все сто пять во главе с первым секретарем райкома партии Екатериной Ивановной Леонтьевой. Шли сквозь густо падавшие с неба пушистые снежные хлопья. Снег хрустел под ногами, покрывал голову и плечи. И вот они стоят на гранитных трибунах у Кремлевской стены.

Бьют куранты. Из Спасских ворот Кремля выезжает Маршал Советского Союза Буденный. Навстречу ему — командующий парадом генерал-лейтенант Артемьев. Рапорт, и сквозь снежную пелену на всю страну, на весь мир зазвучало: «Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»

Словно отвечая этим словам, четкие квадраты войск двинулись от Исторического музея. Прошел час, а войска идут. Движется пехота, артиллерия зенитная, противотанковая... За ними танки: сначала танкетки, потом легкие танки, средние, тяжелые...

Через Красную площадь шли солдаты и офицеры, и путь их лежал на Западный фронт. Снег все падал и падал, пушистый и чистый, и казалось, что низкое небо с тяжелыми облаками оберегает от врага все происходящее здесь.

На другой день Екатерина Ивановна, читая в «Правде» отчет о параде, заинтересовалась стихотворением французского поэта Жана Ришара Блока. Короткий заголовок: «Октябрь 1941».

И рядом короткие сообщения о массовых субботниках в столице в честь Октября. И среди других о них, о трудящихся Сокольнического района, которые 7 ноября за первую треть дня «вынули 587 кубометров промерзшей земли, вырыли 72 ямы для установки надолб, разгрузили и доставили к местам установки 206 надолб, установили 17 противотанковых «ежей», подготовили 8 пулеметных гнезд и одну установку для пушки».

Родина, которой угрожали, работала не жалея сил и готовилась к наступлению. 7 ноября 1941 года весь мир понял это!

Иногда Екатерине Ивановне думается, что если бы она была скульптором, то изваяла бы из серого гранита в человеческий рост фигуру женщины — матери, труженицы, солдатки. Совсем простую, никакой монументальности. Стоит она в ватнике, повязанная по брови теплым платком, в кирзовых сапогах, опираясь на лопату, усталая, милая и... несгибаемая.

7

Пленумы Московского городского комитета партии военных времен помнятся Екатерине Ивановне как короткие совещания. Их деловитость шла от руководителя столичной партийной организации А. С. Щербакова. Сам очень собранный, скупой на слова, он требовал деловитости от всех, с кем ему приходилось работать.

Александр Сергеевич Щербаков был прирожденным партийным организатором. Он умел слушать не перебивая, моментально схватывать суть дела. Не выносил болтунов. Принимал решения не откладывая, когда этого требовало дело. Секретари райкомов могли звонить ему в любое время суток и всегда получали ответ на все волновавшие их вопросы.

Очередной пленум МГК состоялся 6 декабря 1941 года, когда войска Западного фронта уже перешли в наступление, нанесли сокрушительный удар по фашистским дивизиям на подступах к Москве. Он оперативно и конкретно обсуждал вопросы быстрейшего восстановления разрушенного и сожженного фашистами Подмосковья.

Особенно остро стоял вопрос о восстановлении Подмосковного угольного бассейна: шахты затоплены, наземные постройки сожжены. Чтобы начать угледобычу, требовалась помощь буквально всех предприятий Москвы. Трудящимся Сокольников поручалось изготовить транспортеры для подачи угля на-гора. За дело взялись рабочие «Красного богатыря», в большинстве своем женщины. Они сутками не выходили из цехов. К февралю 1942 года выпуск транспортеров был налажен, подмосковная «кочегарка» восстановлена.

Другая проблема — дети, сироты войны из районов Подмосковья, а потом и из Смоленской области. Их привозили на военных грузовиках оборванных, больных, голодных, с недетским горем в глазах. Детские дома Москвы были переполнены. Для работы с детьми направлялись женщины-коммунистки — партийные, комсомольские работники, педагоги. Разговор об этом шел и на заседании бюро Сокольнического райкома накануне нового, 1942 года.

— Тут вот сегодня ко мне пришла калошница — стахановка Елена Овчинникова,— рассказывала Матюнина, секретарь парткома «Красного богатыря».— Она, оказывается, уже взяла в свою семью осиротевшую девочку, а у нее у самой трое детей...

— Весь завод, наверное, об этом знает, Валентина Петровна? — спросила Леонтьева.

— Я вот об этом и веду речь... Мало того что знают. За ней другие женщины потянулись, и не только матери семей, но и комсомолки. По-моему, нужно это дело хорошо организовать. Тут ведь не только чисто патриотическая сторона, но и материальная: продовольственные карточки, одежда, обувь, обучение в школах. Может быть, провести сбор вещей для населения районов Подмосковья, освобожденных нашей армией?

Инициатива коммунистов «Красного богатыря» получила одобрение райкома и широко распространилась по району. Вскоре она была подхвачена всей трудовой Москвой. 18 декабря почин краснобогатырцев одобрили областной комитет партии и облисполком. Партийные и советские органы наметили мероприятия по оказанию помощи населению районов, освобожденных от фашистской оккупации. Конкретные задания получили все организации, имевшие отношение к здравоохранению, народному образованию, школам трудовых резервов, ремесленным училищам, детским домам и яслям. Благородный почин, родившийся в одном заводском коллективе, получил всеобщую поддержку, стал ориентиром для москвичей.

...Звонок из горкома партии:

— Товарищ Леонтьева, вы слышали, что по радио объявили об освобождении вашего подшефного Шаховского района?

— Конечно. Сегодня же начинаем комплектовать подарки. Но думаю, что этого мало. Надо обеспечить МТС оборудованием — это еще в мирное время было нашей обязанностью.

— Очень хорошо. Если нужно помочь, звоните, хотя, сами понимаете, у каждого района свои подшефные и всем нужна срочная помощь...

— Понимаю, понимаю, у себя поищем.

Поискали. Погрузили на машины станки, одежду, керосин, свечи, керосиновые лампы, сахар, муку, соль.

Поехали. В ватниках, валенках, ушанках. Так закутались, что не узнать, кто женщина, кто мужчина, и все равно промерзли до костей. Чем дальше от столицы, тем больше по обочинам Волоколамского шоссе разбитой техники врага: танков, автомашин, артиллерийских орудий. С их помощью фашистские головорезы готовились ворваться в столицу нашей Родины, маршировать по ее улицам, жечь и разрушать. И вот они — лишь груда металлолома.

Разгромленные у стен Москвы, гитлеровские солдаты стерли с лица земли многие подмосковные деревни и села, разрушили города, угнали в фашистскую неволю тысячи юношей и девушек. Лежал в руинах и Шаховской район.

Когда возвращались в Москву, кто-то сказал:

— Какие же тут можно найти слова утешения...

— Слова не помогут и не время сейчас их искать,— ответила Екатерина Ивановна.— Только дела.

Ночью после поездки Леонтьева не сомкнула глаз. Ей все виделся подмосковный лес, вернее, то, что от него осталось. Как будто гигантский парикмахер прошагал здесь на горе людям и обрезал все кроны до середины ствола. Сохранившиеся ветки напоминали худые, вздернутые вверх руки. Все окрест было черным-черно. Черный снег, обугленные деревья, печные трубы вместо домов — страшные приметы войны.

8

Среди больших и малых дел, которыми был заполнен суровый 1941-й, припоминаются Екатерине Ивановне его последние дни. Лютый холод, казалось, сковал столичные здания. На улицах заметно прибавилось народу. У всех сосредоточенный вид, все куда-то спешат. В витринах кинотеатров «Метрополь», «Художественный», «Форум», «Колизей», «Орион» — афиши, рекламирующие новый художественный фильм «Романтики» (так и не удалось Екатерине Ивановне его посмотреть). И наряду с музыкальной комедией «Антон Иванович сердится» во многих кинозалах идут документальные ленты: «Лыжный переход», «Пушка против танка», «Снайперы»...

Сводки Совинформбюро сообщали, что наши войска продолжают вести бои с противником на всех фронтах. У Леонтьевой за многие годы выработалась привычка начинать свой рабочий день с газет. На этот раз секретаря райкома привлекло большое объявление в фигурной рамке. Оно было необычным не только своей неофициальной формой, но и содержанием. Граждане Москвы оповещались, что в магазинах и на рынках столицы началась продажа елочных украшений. Машинально взяв листок бумаги, Екатерина Ивановна занялась нехитрым подсчетом. И поразилась — елочные украшения продавались в 68 магазинах и на нескольких рынках в разных районах города.

И кто бы ни звонил в этот день в райком, непременно спрашивал: «Читали?»

9

Весна 1942 года представляется Екатерине Ивановне солнечной и теплой. Миновала для Москвы самая суровая и студеная, самая трудная зима. Конечно, забот все прибывало, но уверенность в победе крепла день ото дня.

Москва по-прежнему работала для нужд фронта, но москвичам стали необходимы песни и стихи. Лекции и доклады «О текущем моменте» привлекали не только жителей города, но и прибывавших в Москву фронтовиков, раненые в госпиталях жадно ловили каждое слово о положении на фронте.

— Екатерина Ивановна, вас вызывают к товарищу Щербакову,— услышала Леонтьева, когда еще шла по райкомовскому коридору. Она осматривала с товарищами пустыри, чтобы приспособить их под индивидуальные огороды. Огородные участки были теперь у многих.

— Срочный вызов?

— Сказано, как только появится в райкоме.

Вызов. Значит, разговор не телефонный. На душе стало как-то неспокойно.

Вскоре Екатерина Ивановна Леонтьева была направлена на работу секретарем Московского городского комитета партии по пропаганде и агитации. Новые задачи, новые люди.

...Как-то Екатерина Ивановна вместе с Емельяном Михайловичем Ярославским, заведовавшим тогда лекторской группой ЦК ВКП(б), выступали с сообщениями «О текущем моменте» в цехах оборонного завода. Возвращаясь, говорили о разном и само собой получилось, что она сказала о своей мечте защитить диссертацию по новой истории.

— Эх, Екатерина Ивановна! — сказал Емельян Ярославский.— То, что вы как партийный организатор делаете сейчас, когда страна поднялась на разгром фашизма, превыше всего. По моему глубокому убеждению, мы, коммунисты, всю жизнь как военнообязанные. Нас направляют туда, где мы принесем наибольшую пользу общему делу.

...Так и не защитила Екатерина Ивановна диссертацию по своей любимой новой истории. Захватила ее послевоенная жизнь родной страны, новой деревни, история которой творилась на ее глазах. Перемены, происходящие на селе, всегда были близки ей и понятны. И об этом она могла говорить ярко и доходчиво с многомиллионным читателем «Крестьянки», главным редактором которой проработала десять лет.

Земляки-горьковчане избирали ее своим депутатом в Верховный Совет РСФСР трех созывов. В составе советских делегаций она посетила одиннадцать зарубежных стран. Леонтьева — кавалер многих правительственных наград, в том числе ордена Ленина. Из многих медалей самая дорогая для нее — «За оборону Москвы».