Основоположники марксизма доказывали, что в эпоху развитого капитализма, с характерным для нее использованием массового женского и даже детского труда, проституцией, отношения в семье подчиняются закону купли-продажи. Рабочий продает не только собственную рабочую силу, он вынужден продавать рабочую силу жены и детей. Он выступает как "торговец рабами". Крупная промышленность наносит непоправимый удар по традиционной семье: она "разрушает вместе с экономическим базисом старой семьи и соответствующего ему семейного труда и старые семейные отношения"²⁸. Отношения неравного, подневольного существования женщины. И в этом - позитивный смысл наемного женского труда, который создает необходимые экономические предпосылки для независимости женщины, для ее освобождения. Кроме того, положение женщины - наемной труженицы есть положение классовое. Она принадлежит к пролетариату. Поэтому задача ее освобождения совпадает с более общей задачей освобождения пролетариата. Уничтожение любых форм эксплуатации и угнетения - общая цель пролетария и женщины. Только в обществе, свободном от эксплуатации и угнетения, возможны равноправные отношения между мужчиной и женщиной. Так, связав "женский вопрос" с вопросом социальным, основатели марксизма отыскали женщине место в общем потоке истории. И сделали это весьма убедительно.

Их концепция освобождения женщины была адекватна своему времени, его явлениям и нормам. В центре ее - тема женского труда. Но это и главный факт "из жизни женщины" второй половины XIX века. Под давлением этого факта эмансипация - тема личностная - рассматривалась в марксизме преимущественно сквозь призму социально-экономических явлений. Под его же давлением происходило и другое замещение: на место традиционной, разрушающейся семьи предлагалось поставить "семью" нового типа - в виде класса пролетариата. Концепция, бесспорно, опиралась на демократический идеал "свободы, равенства, братства", но упор в ней был сделан скорее на сюжеты равенства и братства, а уж потом, через них, посредством их реализации, она обещала достижение свободы. Впрочем, в работах Маркса и Энгельса содержательное обоснование этой концепции выглядит достаточно сбалансированным, баланс нарушат их последователи.

И все-таки у нее был существенный изъян. Его заметят позднее, столетие спустя. Подводя итоги развитию идей женского равноправия, французский социолог Э. Морен напишет, что попытка рассмотреть проблему угнетения женщины с помощью категорий классового анализа является упрощением. Эта проблема сложилась в доклассовую, а может быть и доисторическую, эпоху и имеет не столько социологический, сколько антропосоциологический характер²⁹.

Тем не менее, концепция отвечала потребностям определенного исторического момента, особенно в совокупности с другими феминистскими идеями. Беда была в другом: марксисты, убежденные, что их главная задача "изменять", а не "объяснять" мир, свой подход к освобождению женщины считали единственно верным и решительно размежевывались со всеми остальными поборниками женского равноправия. Особенно досталось от них традиционным феминисткам, добивавшимся в первую очередь распространения на женщин гражданских, политических прав. Марксисты видели в их требованиях акт признания буржуазной политической системы, а потому наградили и эти требования, и сам "классический" феминизм определением "буржуазный". И повели с ним как с частью буржуазной системы ожесточенную борьбу.

В ходе этой борьбы идеи классиков в целях популяризации подверглись определенному упрощению, вульгаризации: тема личностного становления женщины как основы эмансипации была практически вытеснена темой коллективной борьбы женских масс за дело пролетариата, "уравнивания женщины перед лицом народного хозяйства" в качестве "трудовой силы" с трудовой силой мужчины³⁰. Очевидно, что от идеи освобождения женщины из-под власти мужчины, включавшей момент ее личностного развития, при таком подходе не оставалось и следа. А с исчезновением понятия "женская личность" исчезала и проблема становления женщины в качестве субъекта истории. Ведь "женские массы", отстаивающие дело пролетариата, решают задачи освобождения пролетариата, а не задачи освобождения женщин. Или, возможно, какие-то иные задачи, но уже как силы, превращенные в объект чьей-то манипуляции, движимые не собственной, а чужой волей.

Однако долгие годы многие западные феминистки, даже такие проницательные, как Симона де Бовуар - французский философ-экзистенциалист, были убеждены в плодотворности марксистского подхода к освобождению женщин - освобождению посредством труда. А потому марксистское решение "женского вопроса" находили вполне достаточным для преодоления патриархатных норм, традиций, властных отношений. Или почти достаточным. Похоже, что у Симоны де Бовуар, несмотря на изначально святую веру в дело социализма, все же были определенные сомнения в самодостаточности марксистского подхода к преобразованию отношений между полами. Эти-то сомнения и побудили ее написать специальную работу о положении женщин - двухтомный труд "Второй пол"³¹.

Книга вышла в свет в 1949 году сначала во Франции, а чуть позже практически во всех странах Запада. Ее успех был ошеломляющим: только в США книготорговцы распродали 1 млн ее экземпляров, и спрос при этом остался неудовлетворенным. Книга сделала имя Симоны де Бовуар не менее знаменитым, чем имя ее мужа, Жана Поля Сартра, которого много лет звали "властителем дум" интеллектуальной Европы. Три поколения западных женщин выросли на этой книге, почитая ее за новую Библию.

О чем же писала в ней Симона де Бовуар? Не вступая в прямую полемику с марксистской трактовкой "женского вопроса" и продолжая считать, что победа социализма способна освободить женщину, изменить ее положение в обществе, она переносила акцент с проблемы коллективной борьбы как гарантии такого освобождения на проблему личностного становления женщины в качестве субъекта. То есть восстанавливала тему эмансипации в ее истинном значении. Это было естественно для философа-экзистенциалиста, в системе суждений которого понятия свободы воли, свободы выбора, самореализации личности и ее подлинного существования занимают основное место. Для Симоны де Бовуар единственно очевидная реальность бытия сам человек, в природе которого нет ничего заранее заданного, предопределенного, нет никакой "сущности". Эта сущность складывается из его поступков, она является результатом всех совершенных им в жизни выборов.

Именно поэтому в центре ее внимания - не "женские массы" и их "коллективная борьба", а женская личность и ее "ситуация" в истории, заданная физиологией и анатомией, психологией и социальными нормами и правилами. Симона де Бовуар рассматривает эту "ситуацию", используя концептуальную схему Сартра с ее понятиями трансцендентности/имманентности, автономии, самореализации через "проект". Она сосредотачивает свой анализ главным образом на теме межличностных отношений мужчины и женщины - отношений "Одного" и "Другого", увиденных сквозь призму "подлинного бытия" - бытия субъекта, способного к трансценденции, т.е. к конструированию, полаганию собственных смыслов и целей. С этих позиций Симона де Бовуар перечитывает заново мифы и легенды о "тайне пола", "предназначении женщины", "загадке женской души". Для нее, очевидно, что такой загадки в принципе не существует. В пылу полемики она формулирует свой знаменитый тезис: "Женщиной не рождаются, женщиной становятся". Тезис предельно спорный, провокационный, который вызовет шквал критики как со стороны убежденных антифеминистов, так и со стороны феминистов.

Что же она все-таки хочет сказать? Разумеется, она не отрицает биологического различия между мужчиной и женщиной, вообще - "мужским" и "женским" как природными началами. Она отрицает непосредственную зависимость между разными уровнями человеческой жизни, отрицает З.Фрейда с его тезисом "анатомия - это судьба". И доказывает, что биологическое различие между мужчиной и женщиной вовсе не предполагает их экзистенциального и социального различия, когда один является господином, а другой - его рабом. Такое распределение ролей не задано заранее, не предопределено раз и навсегда, а навязано вполне определенными социально-историческими обстоятельствами. Оно произошло на заре истории, когда за мужчиной была закреплена сфера "конструирования смысла жизни" - сфера культуры, а за женщиной - сфера воспроизводства самой жизни - сфера "природы". На этой основе со временем возникают стереотипы общественного сознания, отождествляющие с мужчиной культуру, а с женщиной природу.

Симона де Бовуар подчеркивает, что, поскольку именно мужская деятельность сформировала понятие человеческого существования как ценности, которая поднимает эту деятельность над темными силами природы, покоряет саму природу, а заодно и женщину, то мужчина в обыденном сознании всегда представал и предстает как творец, создатель, субъект, хозяин. Женщина же - только как объект его власти, как часть природных сил. Против этого предубеждения и направлен тезис "женщиной не рождаются, женщиной становятся". Симона де Бовуар стремится рассеять таким образом любые сомнения в том, что изначально в женщине заложены те же потенции, те же способности к проявлению свободы воли, к трансценденции, к саморазвитию, что и в мужчине. Их подавление ломает женскую личность, не позволяет женщине состояться в качестве человека. Конфликт между изначальной способностью быть субъектом и навязанной ролью объекта чужой власти и определяет особенность "женского удела". Но Симона де Бовуар убеждена в том, что этот конфликт понемногу разрешается. Стремление к свободе одерживает верх над косностью, имманентностью женского бытия. Подтверждение тому - появление крупных женских личностей в истории, развитие идей женского равноправия, самого женского движения.

Почему же тогда в этой книге Симона де Бовуар избегает заносить себя в ряды убежденных феминисток? Прежде всего, потому что сомневается в способности феминизма быть значимой социальной силой. По ее мнению, феминизму недостает каких-то смыслообразующих начал: у женщин нет, например, ни собственного коллективного прошлого, ни коллективного настоящего, они не могут сказать о себе "мы", как это могут сделать пролетарии. А раз это так, то надежды на преодоление "женского удела" Симона де Бовуар связывает и с социалистическим обновлением общества, и с развитием личностного начала в женщине, с ее "экзистенциальной перспективой".

Здесь нет никаких противоречий. Ведь книга "Второй пол" задумывалась ею как продолжение размышлений философа-экзистенциалиста над судьбой человека, а вовсе не как специальное феминистское исследование. Но история любит парадоксы: книга принесла ей славу родоначальницы современного феминизма и его крупнейшего теоретика. И славу заслуженную. До сих пор "Второй пол" остается самым полным историко-философским исследованием о положении женщины, так сказать, от сотворения мира и до наших дней. Здесь подведены итоги просчетов и достижений женского движения прошлых лет и подготовлена основа для его дальнейшего развертывания, развертывания в качестве "инобытия" центральной идеи книги - идеи о свободной, "автономной" женской личности, способной "присвоить" свою собственную жизнь, начав с присвоения своего "тела".

Современницы Симоны де Бовуар не осмелились превратить эту идею в исповедание веры. Осмелились их дочери. Ее голос был услышан сразу, не сразу дошел смысл призыва, его нужно было осознать, освоить. Известный французский психолог и феминистка Элизабет Бадинтер так писала об этом процессе: "Симона де Бовуар освободила миллионы женщин от тысячелетнего патриархатного рабства... Несколько поколений женщин откликнулось на ее обращение к ним: поступайте, как я, и ничего не бойтесь; завоевывайте мир, он - ваш. Взмахом волшебной палочки Симона де Бовуар рассеяла догму о естественности сексуального разделения труда. На нее ополчились консерваторы всех мастей. Но прошлого не вернуть. Ничто не заставит нас вновь поверить в то, что семейный очаг - наше единственное назначение, домашнее хозяйство и материнство - непреложная, обязательная судьба. Все мы, сегодняшние феминистки, ее духовные дочери. Она проложила нам дороги свободы"³².

Феминистки 60-х годов, духовные дочери Симоны де Бовуар, обязаны ей в первую очередь тем, что они стали оценивать себя и свою жизнь новыми мерками - мерками свободного человека. Пробуждение социального женского самосознания или, иначе говоря, формирование самосознания женщины в качестве полноценного социального субъекта - основное достижение неофеминизма.

Неофеминизм сложился на волне мощного студенческого движения 60-х годов как один из потоков этого движения. Позднее участники бунта тех лет признают, что женская революция была главным результатом их движения. Она расширила горизонты демократии. Общественные силы, вдохновленные лозунгом "Если женщина имеет право на половину рая, то она имеет право и на половину власти на земле!" вынудили власть имущих потесниться и впустить, наконец, женщин во все властные структуры общества. Эта революция в принципе изменила общественные представления о содержании демократии, заставила увидеть многогранность, многоликость, "пестроту" социального пространства, которое держится в напряжении не одним - центральным - конфликтом, не одним противоречием, а множеством разных конфликтов, разных противоречий, по-разному и разрешаемых. И один из этих конфликтов, едва ли не самый древний - конфликт между мужчиной и женщиной, возникший в момент первоначального неравного "социального и сексуального" разделения труда.

Это признание "пестроты", многоликости, разнообразия общественных явлений и противоречий, роднящее неофеминизм с философией постмодернизма³³, позволило заговорить о наличии и возможном сосуществовании разных форм субъективности. Не все неофеминистки оказались готовы до конца следовать за Симоной де Бовуар и видеть в женщине существо аналогичное мужчине. Часть из них, например, француженки Люс Иригарей, Элен Сиксу, отстаивают идею об особой женской субъективности, специфике женского начала. На этой основе они говорят о праве женщины не копировать мужской стандарт социального поведения, а жить в истории на свой манер, сообразно женской натуре, иначе говоря, отстаивают право на отличие.

Для сторонниц Симоны де Бовуар, убежденных в принципиальной схожести, даже равенстве экзистенциального начала в человеке, будь то мужчина или женщина, подобной женской "сущности" в принципе нет и быть не может. По их мнению, быть женщиной - это не призвание, не назначение. Женщина должна быть способна реализовать себя как человек - в труде, в творчестве, в саморазвитии. Сторонницы "права на отличие" доказывали, что вся предшествующая история и культура выстроена в соответствии с мужским видением мира, с мужскими вкусами, предпочтениями - мир "маскулинизирован". Поэтому, входя в историю, женщина должна противопоставить стандартам и стереотипам мужчины свои, женские. Без утверждения своего особого взгляда на мир, на историю и культуру женщины рискуют потерять самобытность и просто раствориться, исчезнуть в "мужском" обществе³⁴. Наследницы Симоны де Бовуар, "эгалитарные" феминистки упрекали своих оппоненток за то, что они все свои заключения выводят на уровень

сексуальности и ее проявлений, что для них "признак пола - главный и повсеместный"³⁵.

Спор между феминистками очень быстро вышел за пределы их "семьи", в него оказались втянутыми представители всех наук о человеке - биологи, физиологи, психологи, антропологи, этнографы, философы, историки, филологи. Это произошло еще и потому, что с середины 70-х годов под напором феминисток в западных университетах повсеместно возникали центры "женских", "феминистских" исследований с особыми программами. Основная задача таких центров - выявить и определить особенности - или отсутствие таковых - женского "начала", женского взгляда на мир, женских ценностей. С развитием этих исследований спор не только не разрешился, но окончательно развел в разные стороны исповедников "эгалитарного" и "дифференцированного" подходов к определению женской самобытности. Свой выход из тупика этого спора предложили исследователи, строившие анализ исходя из сравнительных характеристик "мужского" и "женского" начал.

В центре их анализа стояло понятие "gender", "гендер". Ввод понятия "гендер" в научный оборот преследовал несколько целей: перевести анализ с "биологического" уровня на уровень "социальный", раз и навсегда отказаться от постулата о "природном назначении полов", показать, что понятие "пола" принадлежит к числу таких же основополагающих категорий, как "класс", "раса". Одна из виднейших представительниц "гендерного" подхода, американский историк Джоан Скотт, отмечала, например, что "понятие "гендер" имеет первоочередное значение при описании отношений власти... Концепция социально организованных отношений пола структурирует как восприятие, так и конкретную, а на ее основе - символическую, организацию любой формы социальной жизни"³⁶.

Широкое распространение "гендерных" исследований в США, Канаде, Скандинавских странах оказало самое значительное воздействие на эволюцию общественных норм и представлений об отношениях между полами и назначении женщины. Об этом говорят самые простые примеры, в частности, скажем, такие: 56% американок открыто признают себя сегодня феминистками, один из десяти американских служащих в армии - женщина, министр обороны в Финляндии - женщина, половина постов во всех структурах управления в Норвегии принадлежит женщинам. Дело, разумеется, не сводится только к распространению "гендерных" исследований и их пропаганде в обществе. Главное заключается в векторе, направлении общественного развития. Но научные знания, со своей стороны, стимулируют перемены в массовом сознании, способствуют утверждению определенных ценностей и норм, определяют содержание новых законов, способствуют изменению нравов, традиций, институтов. И спор о назначении женщины, начатый небольшой группой феминисток, заявивших миру в конце 60-х годов: "я мыслю, значит, я существую", сегодня получил завершение в принятых международным сообществом документах, таких, как Конвенция ООН о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин (1979 г.), где женщина признается таким же полноценным субъектом истории, как и мужчина. А неофеминистский лозунг "Мое тело принадлежит мне!", под которым развернулась гигантская кампания за легализацию абортов, в этих же документах переведен в положение о том, что рождение детей - это право, а не обязанность женщины. Иначе говоря, личность женщины оценивается сегодня международным правом выше, чем ее "природное назначение", природная функция.

В известном смысле - это знак реализации демократических принципов свободы и равенства в отношениях между мужчиной и женщиной в современном обществе. Есть и другие такие же - впрочем, пока символические - знаки: здесь и признание права на свободу за сексуальными меньшинствами, возможности хирургического вмешательства и перемены пола, возникновение техники искусственного деторождения. Кстати, один из крупнейших специалистов в этой области, французский биолог Жак Тестар, обсуждая тему "мужской беременности", вполне доступной технически, отмечал: "Мы больше никогда не сможем на традиционный манер рассуждать о "мужском" и "женском" началах. Недавний прогресс биологии, эволюция социальных отношений между мужчинами и женщинами приводят меня к мысли, что отношения между полами есть континуум, в глубине которого нет подлинной дуальности"³⁷.

Мысль Тестара лишает всякого основания традиционное разделение труда на "мужской" и "женский", а вместе с этим традиционные отношения власти, когда мужчина является "господином", а женщина - занимает подчиненное положение. Французский биолог, таким образом, подводит "естественную" базу под отношения партнерства между полами, которые все шире утверждаются во всем мире, образуя прочный фундамент для развития секуляризированных функциональных отношений власти, характерных для современной демократии - демократии участия, или консолидированной демократии.

Демократия участия обеспечивает женщинам не просто конституционные гарантии их равноправия, но также дает им в руки рычаги контроля над их соблюдением: конституционные законы, как правило, подкреплены подзаконными актами, в которых прописаны механизмы реализации этих законов. Кроме того, демократия участия обучает навыкам владения гражданскими правами - обучает, используя массовые движения и ассоциации, низовые структуры партий и организаций.

Вот почему уже в 80-е годы, благодаря этим навыкам и процедурам, женщины на Западе активно осваивают хозяйственно-экономические области, а также практически все общественные сферы, включая ранее самые недоступные из них, традиционно державшиеся на "мужском" авторитете. Они осмеливаются вторгаться даже в такую прочно резервированную для мужчин сферу, как крупный бизнес, финансовый мир, причем порой на самые его верхи. Не случайно в 80-е годы в США среди лиц, открывавших новые предприятия, было в пять раз больше женщин, чем мужчин; женщины покупали 50% автомобилей, треть домов, предназначенных к продаже³⁸. А данные социологических обследований подтверждали, что женщины обладают ничуть не меньшими, а иногда и большими способностями, чем мужчины, к роли менеджеров³⁹.

Под воздействием этих перемен социологи стали утверждать, что на Западе в положении и сознании женщин происходит настоящая революция, которая, похоже, означает конец эры патриархата. И факты это подтверждали. В частности, начался настоящий прорыв женщин в сферу политики. Женщины берут под свою опеку работу местных органов власти, становятся мэрами городов, муниципальными советниками, депутатами региональных советов, депутатами парламентов, главами правительств и даже президентами.

Женщины не просто пытаются освоить все пространство политики, но заявляют о своем намерении в корне изменить ее правила. Например, дважды возглавлявшая правительство своей страны норвежка Гру Харлем Брундтланд убеждена в том, что женщины призваны морально совершенствовать, сделать более гуманными существующие в политике отношения. Она неоднократно подчеркивала, что "правительства, в составе которых много женщин, не похожи на все остальные, так как женщины склонны к сочувствию... Их решения отличаются от тех решений, что принимают мужчины"⁴⁰. Взгляды Брундтланд разделяет живущая на другом конце Европы, в гораздо более консервативном в культурном отношении обществе Португалии, известная политическая деятельница левокатолических убеждений Мария де Лурдес Пинтасильго. Она тоже доказывает, что вхождение женщины в политику способно обогатить политическую жизнь, разнообразить и совершенствовать ее; что женщина-политик обязана с особым пристрастием "отстаивать все живое, будь то природа или человек"⁴¹.

Итальянские социологи говорят о массовом присутствии женщин в политике как о составной части "битвы за новую цивилизацию, новый мир, новую культуру" и оценивают его в категориях "революционной по содержанию, интеллектуальной и моральной реформы современного общества"⁴².

Впрочем, до завершения этой реформы, похоже, пока еще далеко. Так что у западного женского движения, более слабого, чем в бурные 60-е годы, но достаточно влиятельного, все еще есть свои задачи. Вот что пишет об этих сегодняшних задачах Мари Виктуар Луи, активистка и теоретик французского феминизма: "Лично я борюсь не за феминистское общество, а за общество, свободное от сексизма, от патриархата, где будут созданы условия для свободы всех гражданок и граждан и где вопросы, которые сейчас называют "женскими", станут волновать всех и вся. А это, конечно, требует глубокого преобразования всей совокупности социальных отношений"⁴³.

Тем не менее, очевидно, что эти преобразования происходят.

Далее...