Делёз читает Пруста. Он находит у него четыре серии знаков: знаки любви, знаки светскости, знаки, относящиеся к чувственным качествам (знаменитое пирожное "мадлен"), и знаки искусства. Влюбляться, пишет французский философ, значит индивидуализовать кого-то с помощью знаков, становиться чувствительным к знакам, подаваемым этим существом. Истиной любви является ревность, которая дальше всего заходит в истолковании знаков этого типа. В отличие от светских знаков, знаки любви не пусты, а необходимо лживы; с их помощью всегда что-то скрывают. В основе кажущейся обманчивости этих знаков лежит сущностная ложь: все женщины, независимо от их воли, стремятся к Гоморре, более или менее чистые знаки которой они испускают. Ревнивец, собственно, знает, что мы исключены из мира любимой женщины даже тогда, когда нам отдается явное предпочтение, что "соперник не похож на нас", что истина гетеро

сексуальной любви заключена в гомосексуальности (наиболее очевидные примеры из "Поисков" Пруста - дочь композитора Вентейля и Шарлю).

"В основе наших бесконечных влюбленностей, - заключает Делёз, -лежит изначальный Гермафродит".

На первый взгляд что-то подобное говорит в своих "Лекциях о Прусте" и Мераб Мамардашвили: "Пруст уже точно знает, что Альбертина изменяла ему с другими женщинами. Это звучит парадоксально - как женщина может изменять с другими женщинами?... ад это мир, где мужчина получил Содом, а женщина - Гоморру, и каждый пол умрет на своей стороне".

Различия здесь существенней сходств. Во-первых, нарратор романов "В поисках утраченного времени" отождествляется с их автором, Прустом, создавая возможность дальнейших идентификаций. Во-вторых, изначальный андрогин трактуется Мамардашвили как самодостаточный индивид, не разделяющий, а соединяющий полы ("...андрогин - идеальный образ некоторой самодостаточности, когда все, что нужно - в тебе самом"). У Делёза же, напротив, в Гермафродите две гомосексуальные серии разделяются без какой-либо возможности последующего соединения.

На этом дело не кончается. Мамардашвили не является столь же решительным критиком логоса, как Делёз. Он продолжает считать, что различия если и значимы, то как способы продвижения к общей природе, а не сами по себе. Приведу пример, относящийся к гомосексуализму Пруста. Будучи гомосексуалистом, в романе он придал мужчинам женские черты и, как полагает Мамардашвили, правильно сделал: "ты должен придать этому форму своей партикулярной, тебе свойственной страсти или склонности, и на ней ты сможешь прочитать общую природу - в данном случае природу любви. Не любви к мужчинам, а любви как таковой". Т.е. различие важно как часть пути к "общей природе", к "любви как таковой": достигнув подлинной цели, лестницу различий можно отбросить вообще.

Совершенно иначе думает Делёз. Он также считает, что близоруко упрекать Пруста в том, что он превратил Альберта в Альбертину или что он имел связи с женщинами."...Связь теории и творчества с жизнью является куда более глубокой, чем всевозможные биографии".

Далее Делёз делает ход, который резко разводит его книгу с "Лекциями о Прусте". Вместо приведения гомо-гетеро-сексуальности к общей природе он вводит третий, наиболее партикулярный вид сексуальности, который у Пруста связывается с "полом растений". Если сущностью гетеросексуальности являются серии Содома и Гоморры, то сущностью этих серий, в свою очередь, оказывается транссексуальность. Если с гомосексуальностью неизбежно связывается чувство вины и проклятости, транссексуальность в своей несводимой фрагментарности невинна. Она означает "сосуществование в индивиде фрагментов двух полов, частичных объектов, которые не сообщаются между собой. Так обстоит дело с растениями: гермафродит нуждается в третьем (насекомом), чтобы была оплодотворена женская часть и сыграла роль оплодотворяющей мужская".

Итак, место общей природы занимает локальная и неспецифическая гомосексуальность, свободная от депрессии; мужчина стремится к тому, что есть мужского в женщине, а женщина - к тому, что есть женского в мужчине. Полы как частичные объекты разделены перегородками в каждом существе, глобально обозначаемом как женщина или мужчина.

Я заговорил о фундаментальных различиях точек зрения Мамардашвили и Делёза на пол именно потому, что речь идет о двух равно значительных философах, чьи разногласия не вымышлены, а укоренены в длительной традиции. Причем в обоих случаях совершенно по-разному трактуется одна и та же метафизическая традиция: наш соотечественник полностью принимает ее извне, а французский мыслитель радикально отвергает ее же изнутри.

Как складывалась проблематика пола в классической метафизике? Если она и не возникала, то вовсе не потому, что метафизика была по своим устремлениям сознательно маскулинистской, но потому, что она претендовала говорить из некой нейтральной точки, воздвигавшейся над различием полов. Но пол в этих текстах все-таки был, особенно если обратить внимание на их периферию, на метафоры, которыми эта философия пользовалась. По сути эта работа проделывалась и делается деконструкцией, являющейся, кстати сказать, одним из источников современного феминизма. Жак Деррида и его сторонники работают с бессознательным философии, с тем, что казалось второстепенным самим ее носителям; и они постоянно спрашивают, кто пишет: мужчина, женщина, андрогин или все они одновременно. Знающие тексты Дерриды подтвердят, что он редко приходит к выводу, что текст написан каким-нибудь одним существом, обладающим глобальным полом, безразлично, мужским или женским.

За последние тридцать-сорок лет пол не только стал предметом особого внимания. Он не только измельчился и умножился, но и подчинился превосходящим его механизмам. Наиболее явно это проявилось у Мишеля Фуко, которому пол (sеx) представился не более как одним из многочисленных проявлений механизма сексуальности. Понять его можно исключительно изнутри того или иного конкретного механизма, он лишен какой-либо автономии - за исключением, разумеется, воображаемой - и, как следствие, при каждой смене механизма сексуальности пол следует постигать и прописывать заново. Фуко

резко выступил также против господствовавшей до него и поддержанной психоанализом "репрессивной гипотезы", согласно которой буржуазия приложила максимум усилий к тому, чтобы запретить свободное самопроявление пола, чтобы его угнетать, замалчивать и притеснять. Нет, возразил он сторонникам "репрессивной гипотезы", никто не интенсифицировал пол в такой степени, никто не изобрел столько новых удовольствий, сколько буржуазия. Но какой это пол? Такой, который, во-первых, необходимо проходит через дискурс, зарождается внутри дискурсивных формаций, и, во-вторых, является микрополом, не поддается универсализации и присвоению через простое называние. На уровне микрополов, который привлекает основное внимание французского философа, конечно, нет и не может быть элиты репрессированных, от имени которой можно говорить, которую можно представлять. Значение там имеют прежде всего детали, сочетающиеся достаточно прихотливо. Последние работы Фуко посвятил месту пола в древнегреческой культуре.

Решающий шаг в формировании современной проблематики пола сделал, впрочем, все-таки Жак Лакан с его теорией желания и фаллоса. Вы знаете, что значит у Фрейда penisneid, зависть к пенису; с ней связана у мужчин боязнь кастрации, боязнь потерять то, чем женщина не обладает изначально, то, на месте чего у нее (при всей парадоксальности этого словосочетания) есть недостаток. Это понятие оставляет огромное поле для справедливой феминистской критики.

Но Лакан отыскал у Фрейда более фундаментальную конструкцию -символическую функцию фаллоса, одинаково отсутствующего у обоих полов и, что еще важнее, делающего возможным само их разделение. Лакан обратил внимание на структуру первоначального материнского треугольника, в котором кроме ребенка и матери активно участвует дополнительный фактор: желание матери, которому ребенок изо всех сил стремится соответствовать. Игры ведутся, по Лакану, вокруг воображаемого объекта, материнского фаллоса. Для успешного разрешения эдипова комплекса фаллос матери должен быть заменен именем отца. Тогда выяснится, что в порядке символического фаллос одинаково недоступен обоим полам и с ним, естественно, не связан никакой третий пол. Перестав быть тем, чем он был изначально, т.е. воображаемым объектом, фаллос становится чистым означающим, символом желания и наслаждения, необратимо утраченного в результате "успешного" образования эдипова комплекса. Собственно признание символической функции фаллоса синонимично отказу от попыток играть роль воображаемого объекта, материнского фаллоса. При этом Лакан разводит реального "биологического" отца с именем отца. Невротики - это те, кто отказались играть роль воображаемого объекта, не эдипизовались. У психотиков все еще сложнее: отсутствующее в символическом порядке, имя отца возвращается у них в реальном (которое не следует путать со здравосмысловой реальностью; реальное - это как раз невозможное, желание в чистом виде). При этом отношение женщины к фаллическому означающему существенно отличается от отношения мужчины. Женщиной ее делает то, что она не готова подчиниться символической функции фаллоса окончательно и бесповоротно, она не отказывается от попыток соблазнения. При таком определении неудивительно, что в категорию женщин попадает некоторая часть мужчин, а в категорию мужчин - часть женщин. Символический пол - уже в который раз - не совпадает в данном случае с биологическим.

Этой теорией французский психоаналитик открыл ящик Пандоры - из него буквально посыпались микрополы. В "Анти-Эдипе" Делёза и Гватари читаем: "Мы гетеросексуальны статистически, но, сами о том не подозревая, мы гомосексуальны персонально. И наконец, на молекулярном уровне мы транссексуальны". "Состоявшийся шизофреник", который приходит на смену невротизованному субъекту-объекту психоанализа, является кем-то, лишь будучи одновременно другим: он - девушка, но лишь в силу того, что он также - старик и т. д. Если Лакан радикально ограничил объясняющую силу эдипова треугольника, то в "Анти-Эдипе" речь идет уже о его политической реакционности, о том, что он является "несравненным инструментом стадности". Критика антропоморфных представлений о поле радикализуется, и de facto предпринимается попытка выйти за пределы кастрации, к "состоявшемуся шизофренику", который не имеет ничего общего с больным шизофренией, как его подает нам клиника. Делёз и Гватари уже не хотят ограничиться тем, чтобы на лакановский манер просто поровну поделить кастрацию между полами. Критике подвергается представление Фрейда об одном поле, по отношению к которому женский пол определяется как недостаток. Но и идея двух равнозначных полов признается не лучше первой -разрушая фаллоцентризм, она не задевает главное: антропоморфизм, тем самым оставляя нас в пределах кастрации. Просто на этот раз кастрация становится результатом пола, понятого как женский. В основе антропоморфных представлений о сексуальности лежит кастрация, как бы мы ни распределяли ее между полами. Что же противопоставляет всему этому

шизоанализ Делёза-Гватари? Признание принципиальной и несводимой множественности машин желания. Нечеловеческий пол принципиально множественен. Шизоанализ тем самым определяется как переменный анализ множества полов в субъекте.

Вообще в обществах западного типа в последнее время размножаются неопределенные, а порой и неопределимые полы. Мадонна как масс-медийный образ фалличней Майкла Джексона. Когда я жил в Америке, другая телезвезда, Ру Пол, долгое время представлялась мне огромной, пропорционально сложенной женщиной, до тех пор, пока в одном из интервью "она" не призналась, что в пятнадцать лет была мальчиком.

С другой стороны, философия-метафизика в русскоязычном регионе является настолько новой и в каком-то смысле "невинной", что постоянно повторяет базисную процедуру классической традиции - отстаивает нейтральный статус мыслящего тела. Причем делает она это, повторяю, в речевой стихии, где присутствие мыслящего тела максимально. Мамардашвили читал те же тексты Пруста, что и Делёз, к тому же не без влияния последнего, но результат этого чтения оказался в некоторых моментах разительно иным. Проблема пола важна для обоих. Но Мамардашвили отождествляет писателя с нарратором, а затем того и другого - с правильно выполненными мыслями. На основе текста Пруста он с немалыми усилиями создает нейтральный пол мысли. Делёз же, напротив, выявляет максимально неантропоморфный пласт прустовского письма, доводя анализ, как мы уже видели, до "пола растений". В "Германтах" есть такой эпизод: слуги выносят на улицы кадки с орхидеями; женские особи должны быть оплодотворены пыльцой, которую насекомые переносят с мужских особей. И, хотя вероятность этого события статистически стремится к нулю, акт оплодотворения все-таки происходит. Растительные полы не коммуницируют друг с другом непосредственно, они нуждаются в посредниках для переноса пыльцы. Орхидеи обладают как мужскими, так и женскими половыми признаками, но они не могут оплодотворить себя сами, нуждаясь в перекрестном опылении. Другими словами, они не гомо- и не гетеро-, а полисексуальны. И этот "пол растений" важен для современной западной философии и литературы, для Деррида и Роб-Грийе, Фуко и Русселя, Джармэна и Лакана. Делёз просто нашел подходящее слово, не более того.

Современная западная философия в разных формах борется с логоцентризмом метафизики. Частью этой борьбы является феминизм. Сложность русской ситуации в том, что местная традиция логоцентрична вовсе не в метафизическом смысле этого слова, т.е. в смысле контроля понятий над речью. У нас речевая стихия сплошь и рядом блокирует формирование понятий. Те, кто понимают под философией производство понятий, будут, как это делал Мамардашвили, выступать против этой особенности местной культуры, считая ее нефилософской. Но и Мамардашвили философствовал в среде живой речи, голоса, присутствия. В России с завидным постоянством формируются коллективные тела-флюсы, ощущающие свою глубокую и изначальную чуждость механизмам индивидуации, одним из которых является пол. Более того, говорящий пол, по Фуко, является символом индивидуации, одним из ее главных механизмов. У нас же от имени пола говорит экспроприировавшая его коллективная воля, находящая выражение в эйдосах речи. Мы еще слишком доверяем речи, точнее, предполагаемым интенциям говорящего. Поэтому когда в телевизионном talk-show кто-то исповедуется с помощью пары десятков ничего не говорящих фраз, аудитория атакует этого человека, как если бы знала о нем все. Например, женщина средних лет повествует, что любит юношей и что они обожают ее, что многих она уже увела из родительской семьи и т.д. Возможно, это всего лишь ее воображаемое - она хочет уверить себя, что является женщиной-вамп - возможно, это результат безнадежного детского отождествления с авторитарным отцом... Возможно и многое другое. Из ее слов мы почти ничего не знаем о том, с помощью каких именно механизмов конституировался ее пол, но привыкшей доверять речи публике ее простенький рассказ кажется чуть ли не исчерпывающим. Люди дают советы, восторгаются этой женщиной, критикуют ее и т. д.

Еще один характерный пример. Недавно в одном из многочисленных talk-show исповедывалась молодая девушка, пытавшаяся объяснить, почему она протыкает себе железными предметами ноздри, губы, ушные раковины. Она призналась, что у нее сложные отношения с родителями, что, делая свою внешность необычной, она хочет привлечь к себе внимание. Аудитория, в основном молодежная, относилась к ее "прикиду" без особого пафоса, давала советы, как поступать в конкретных ситуациях. Вдруг к героине подбегает полная блондинка средних лет. Она заявляет, что эта девушка - необыкновенная, что никакой мужчина никогда ее не бросит, что, напротив, она будет всегда бросать мужчин, потому что она незаурядная и т.д. Она сразу же предложила девушке зайти в гости, сказала, что у нее есть сын такого же возраста, как эта девушка: "Я сделаю все, чтобы они полюбили друг друга". Чтобы понять, в чем заключается симптом героини talk-show, понадобился бы не один десяток сеансов психоанализа, но полная дама "поняла" все сразу. И, хотя такого рода авторитарная спонтанность легко надевает на себя маску доброты, она свидетельствует лишь о фрустрированности и об отсутствии элементарных навыков рефлексии. Неоправданное отождествление может легко смениться столь же неоправданным отторжением. Судя по тому, с какой легкостью она обещала неизвестной девушке любовь своего сына, чувствовалось, что у них симбиотические отношения, дающие ей право - более того, делающие ее обязанностью - распоряжаться чувствами сына. Так что, если вдуматься, девушке было сделано сомнительное предложение: за благородной бесшабашностью скрывался Троянский конь психоза.

Пол в современном смысле формируется там, где подобные речевые ловушки более или менее преодолены, где упоение спонтанностью сменяется терпеливым и внимательным наблюдением симптома, где уже не стремятся обмануть - а фактически соблазнить - сначала самого себя, потом аналитика, а затем, глядишь, и Бога. Хотя в настоящее время в России нет недостатка в "психоанализе" - он вылезает буквально изо всех щелей вместе с магией, ясновидением и зомбированием - базисные условия психоанализа, его, так сказать, априорные предпосылки продолжают оставаться невыполненными. Ситуация парадоксальна: чем больше психоанализа, там меньшее поддающихся психоанализу тел. Свою агонию, что естественно, речевая культура также инсценирует по собственным правилам. Важно, впрочем, не заморализировать эту ситуацию: говоря о Западе и России, мы имеем дело всего лишь с двумя типами неизбежности. Хороши они или плохи, судить не нам. Так как обе ситуации локальны, можно представить себе людей, способных попеременно участвовать в них, даже не пытаясь их при этом сопоставить, а тем более иерархизовать. Такие люди и были бы, собственно, "состоявшимися шизофрениками".

Гендер-это социально конструируемый пол. Я прекрасно вижу роль гендерных исследований в критике фрейдовской теории одного пола, в рамках которой женский пол определялся через недостаток (фактически он мог быть истолкован как отсутствующий). Не менее существенен гендерный подход там, где речь идет о явной дискриминации женщин - никто не станет возражать, что с ней надо бороться.

Но это не значит, что с полом уже все ясно и что глобальный пол легко выделить из кокона полиморфной сексуальности. Своим выступлением мне хотелось бы привлечь ваше внимание к сложности соотношения глобального и молекулярного пола в двух столь разных, хотя и испытывающих взаимное влияние философских традициях.