В 1939 году Антон Семенович Макаренко в своей статье "Воля, мужество, целеустремленность" выставил на всеобщее обозрение тщательно составленный список характеров, нуждающихся в исправлении. Это "тихони, иисусики, накопители, приспособленцы, шляпы, разини, кокеты, приживалы, мизантропы, мечтатели, зубрилы"¹. Патриарх советской педагогической теории и практики обратил внимание публики на них, утверждая, что "на самом деле именно эти характеры вырастают в людей вредоносных, а вовсе не шалуны и дезорганизаторы"². Написанная в период сталинских репрессий, статья похожа на донос, а перечень "характеров" - на расстрельный список. Но что именно насторожило первого педагога Страны Советов в тихонях и мечтателях, почему он увидел бунт там, где его, казалось бы, нет и в помине?

Логика данного "списка пороков" останется непонятной, если мы не обратимся к главной цели воспитательного процесса, который должен был вестись таким социальным институтом, как советская школа. Макаренко так сформулировал эту цель: "Мужество! Попробуйте серьезно, искренне, горячо задаться целью воспитать мужественного человека"³. Даже не расшифровывая понятие "мужественного человека", можно заметить, что перечисленные выше "распространенные типы характеров" не входят в него, оставаясь где-то за его пределами. Налицо несоответствие этих поведенческих особенностей неким универсальным кодам и стандартам, некой модели, которую старательно формировала школа как воспитательное учреждение. Существование списка Макаренко показывает: индивидуальные характеристики человека, которые рассматривают в терминах проповедываемой социально-политической доктрины, получают оценку в соответствии с системой ценностей, одобренных и утвержденных властью. "Проектировка личности как продукта воспитания должна производиться на основании заказа общества"⁴, - сухо отмечает Макаренко, подтверждая наличие некоторого стандарта. Но что мы понимаем в данной статье под обществом, разрабатывающим свои заказы и контролирующим их исполнение, под властью, производящей перманентную инвентаризацию "характеров" при помощи созданной ею системы эталонов и мерил?

Мне хотелось бы подчеркнуть, что целью этой статьи не является некое оправдание мужчин, тем более, что оно и невозможно. Мужчины вполне заслужили упреки, раздающиеся со стороны женского освободительного движения. "История человечества есть история постоянных обид и унижений, наносимых женщине мужчиной с непосредственной целью подчинения ее абсолютной тирании" утверждается в знаменитой Декларации чувств, принятой в 1848 году в г. Сенека-Фоллз и считающейся первым официальным документом американского женского движения. Однако уже в данном утверждении прослеживается некоторая неясность, таящая в себе ряд дополнительно возникающих вопросов и уточнений. Являются ли дискриминационные практики и господствующая система ценностей порождением какой-то одной группы населения, какой-то одной властной структуры? Является ли "абсолютная тирания", в частности патриархатная власть, результатом доминирования одной общественной группы (класса, пола) над другой, или же иерархические вертикали вторичны и сформированы властью? Является ли патриархат "царством" мужчин как пола или же это, скорее, есть торжество тендерных конструкций над обоими полами?

Даже при беглом взгляде на историю человечества заметно, что при всех общественных строях, во всех обществах мужчины составляли далеко не однородную группу, отличались друг от друга и по расположению на определенных ступенях иерархической лестницы и по наличию у них политических прав. На протяжении столетий жизнь всех сословий, разделенных, в свою очередь, не только на полы,

¹ Макаренко А.С. "О воспитании". М., 1988, с. 55.

² Там же, с. 55.

³ Там же, с. 54.

⁴ Там же, с. 65.

но и на возрастные группы, была регламентирована, заключена в определенные рамки и следовала строгим правилам. Однако права, данные одной группе, всегда были в то же время и обязанностями.

Мужчины не были исключением. Так, древнегреческий "Домострой" Ксенофонта, закрепляя права и обязанности в семье, хотя и ставит мужчину во главе, при этом грозит наказанием за отступление от стандартов: "А если кто поступает вопреки порядку, установленному богами, то едва ли от богов скроется такое нарушение им порядка, и он несет наказание за то, что пренебрегает своими делами и занимается делами женскими"⁵ Эта угроза ставит под сомнение не только свободу мужчины как главы семьи, но и само понятие "главы". Обладающий, на первый взгляд, всеми правами и свободами, позволяющими ему безраздельно властвовать над женой, мужчина оказывается лимитирован в своих возможностях: в область "женских дел" вход ему запрещен. Какая-то другая власть, не от него исходящая, уже очертила границы и обозначила рамки, нарушать которые мужчине запрещается под страхом наказания. "Домострой" Сильвестра, наиболее яркий российский документ XVI в., также ни о каких правах мужчин не говорит: "У членов семьи, по Домострою, нет прав, что относится не только к женщине, но и к мужчине - главе дома, так что, если бы исследователь задался целью изучить права мужчины того времени, он вынужден был бы сделать вывод о закабалении мужчины семьей. И если Домострой, по выражению его исследователя И.С. Некрасова, "не оставляет невинного удовольствия для женщины", то он точно так же не оставляет его и для мужчины"⁶.

Действительно, если мы повнимательнее всмотримся в текст российского Домостроя, то заметим, что даже в известной главе о наказаниях разговор идет не о праве мужчины, а о его обязанности: "...должен муж жену свою наказывать, вразумлять ее страхом наедине"⁷. Мужчина в Домострое лишен прав так же, как и женщина. У него есть только обязанности, в которые входит и обязанность по воспитанию жены и детей, в том числе силовыми методами. За отступление от них в ту или иную сторону грозит наказание: "Если муж сам того не делает, что в этой книге писано, и жены не учит, и слуг своих, и дом свой не по-божески ведет, и о своей душе не радеет, и людей своих правилам этим не учит, и сам себя погубит в этой жизни и в будущей, и дом свой, и всех остальных с собою"⁸. С другой стороны, послушное исполнение вмененных мужчине обязанностей вознаградится "во благоденствии и по-божески" прожитой жизнью и "милостью божией". Мы видим, что мужчина оказывается лимитирован в своих действиях чем-то более могущественным, чем он сам. Что это за власть, несущая ограничения в поощрении и наказании?

Искушение найти конкретного виновника и указать на него пальцем всегда довольно сильно. Возложить всю вину на отдельный пол, или класс, или возрастную группу гораздо проще, чем попытаться выявить сложную и тонкую систему функционирования отдельного сообщества, которая формируется под влиянием силовых линий тех установок, идеалов и ценностных ориентиров, которые исходят отовсюду: из кабинетов чиновников, из школьных классов, из супружеской спальни. Эти многочисленные силовые линии, спутываясь и переплетаясь, дополняя и отвергая друг друга, создают климат власти в данном обществе. Носители "установок" существующей власти анонимны в своем большинстве и не обязательно принадлежат к привилегированному полу, классу или возрастной группе. Например, в условиях патриархата патерналистское сознание вполне может быть отличительной характеристикой не только мужчин, но и женщин. Насильственное освобождение ("де-патриархизация") в 20-е годы жительниц Средней Азии явило собой яркий пример подобного сознания.

Прекрасное определение власти дал М. Фуко: "Власть - это не некий институт или структура, не какая-то определенная сила, которой некто был наделен: это имя, которым называют стратегическую ситуацию в данном обществе... Власть приходит снизу, значит, в основании отношений власти в качестве всеобщей матрицы не существует никакой бинарной и глобальной оппозиции между господствующими и теми, над кем господствуют... Скорее, следует предположить, что множественные отношения силы, которые образуются и действуют в аппаратах производства, в семье, в ограниченных группах, в

⁵ Ксенофонт. "Воспоминания о Сократе". М., Наука, 1993, с. 221.

⁶ Человек в кругу семьи: Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени (под ред. Ю.Л. Бессмертного). М.: РГГУ, 1996, с. 293-294.

⁷ Домострой. М., 1996, с. 300.

⁸ Там же, с. 283.

институтах, служат опорой для обширных последствий расщепления, которые пронизывают все целое социального тела"⁹. И далее: "Власть повсюду не потому, что она все охватывает, но потому, что она отовсюду исходит"¹⁰. Будучи вездесущей и проникая не только сверху, но отовсюду, власть формирует расхожие представления, тендерные стандарты и моральные нормы. Именно поэтому так нелегко укрыться от нее тихоням и мечтателям, рано или поздно власть вынудит их покинуть убежища и предстать перед ее судом. Давление на личность исходит не только от государственных структур или отдельных групп, оно растворено в воздухе, которым дышит социум. Оно является естественным, "атмосферным" давлением климата власти, проникающим повсюду и пронизывающим все. С другой стороны, не все те, кто создает этот климат или живет в его условиях, разделяют растворенные в нем ценности: "Как показывают современные эмпирические средства измерения общественного мнения, давление исходит не столько от чисто арифметического большинства, сколько от агрессивной уверенности одной стороны и страха перед изоляцией в сочетании с боязливым наблюдением за окружением другой стороны"¹¹. "Молчание - знак согласия" - эту классическую формулу власть всегда использует со знанием дела. История России в XX веке прекрасно демонстрирует, как государство уживается с данной властью, пытается находить необходимый компромисс.

К революции 1917 года Россия пришла, пронизанная сильным духом патриархатной власти со свойственными ей жесткими иерархическими моделями, многослойными структурами и четкой системой ценностей и приоритетов. Первые действия нового большевистского правительства совмещали в себе две, в принципе, несовместимые вещи: радикальные силовые методы и демократические жесты. Если силовые методы в условиях патриархатной России были для большинства понятны, то прогрессивные идеологические ценности выглядели чужеродным телом. Дальнейшие столкновения старых патриархатных установок власти и новых государственных идеологом, проходившие на фоне ужесточавшейся политической борьбы, привели к тому, что декларированные права и свободы не были реализованы. Например, равноправие мужчин и женщин, закрепленное конституцией, не воплотилось в реальность, оставшись в итоге лишь текстом. Сам текст был неплох, равенство и свобода были достойны восхищения, однако в действительности провозглашенные государством принципы оставались фиговым листком, прикрывающим патриархатные установки государственной политики. Лишь пойдя на компромисс с этими установками и отказавшись в угоду им от реализации демократических принципов, советское государство смогло выжить. Аресты, расстрелы, ссылки были приняты населением почти безропотно только потому, что насильственная практика сама по себе входит в сценарий жизни патриархатного общества, включающий как наличие иерархий, так и право сильнейшего.

Когда в 60-х годах и позже, во второй половине 80-х, общество попыталось подвергнуть ревизии соответствие провозглашаемых принципов реальному состоянию дел, то обнаружилось не только огромное расхождение, но и зияющая пропасть между словом и делом. Попытки навести мосты, предпринятые государством и интеллигенцией во времена т.н., общественного банкета 60-х годов, окончились неудачей, ревизия была прекращена указанием сверху. Государство поняло, что воплощение провозглашаемых принципов в жизнь разрушит саму систему существующего строя и придет в противоречие с его патриархатными корнями. Рефлексы самосохранения у государственной структуры тогда оказались сильнее благих намерений. Перестройка после ряда неуклюжих попыток реанимировать "ленинские заветы" предпочла отказаться от прежних идеологических ценностей, объявив их утопическими. На смену им пришли новые демократические идеологемы, но принципы взаимодействия силовых линий власти, ее "составляющие" остались прежними. Наличие нескольких, подкорректированных в соответствии с "велениями времени" иерархических вертикалей и бинарных оппозиций, маскулинные значения сегодняшней государственной политики, существование как дискриминационных, так и репрессивных практик, не оставляют сомнения в том, что мы продолжаем жить в условиях патриархатной власти.

Жить в ситуации патриархата, возможно, проще. Правила игры понятнее. Нехитрый набор правил, простейшие тендерные установки, обилие деклараций и памяток, инструкций и указаний создает

⁹ Фуко М. Воля к истине. М, 1996, с. 193, 194

¹⁰ Там же, с. 194.

¹¹ Ноэль-Ройман Э. Общественное: М.: Прогресс-Академия, 1996, с. 196.

систему жизненных координат, уложившись в которую можно существовать в одном ритме со всем обществом, идеально соответствуя "социальному заказу" власти. Стереотипизация многогранной реальности необходима для успешной работы механизмов патриархатного общества. Разнообразие, не укладывающееся в рамки проповедуемой системы ценностных ориентиров, подлежит репрессии и вытеснению. Что мы имеем в виду, когда говорим о мужчинах? XV - хромосомы? Всплески тестостерона? Анатомические признаки? Нет. Этими характеристиками мужчина не исчерпывается. И тихони, и кокеты, и мечтатели, которые когда-то вызвали гнев Макаренко, по своим биологическим признакам являются мужчинами, но при этом их социальная характеристика не соответствует эталону мужественности. Как поется в песне одного из племен, обитающего в Мали: "Многие носят штаны, но не все они - мужчины"¹².

Наказание, которым Ксенофонт и Сильвестр грозили отступникам от правил мужского поведения, не имело смысла, если бы все дело было в биологии. Мужчина тогда и не думал бы нарушать никаких правил, ведь его поведение было бы в этом случае под строгим контролем "биологии". Однако существование наказания для отступников демонстрирует, что необходимо не просто обладать некоторыми анатомическими особенностями, но и соответствовать определенным социальным стандартам, установленным властью, которая и идентифицирует тебя как мужчину. Мужчинами не рождаются. Мужской жест, мужское слово, мужской поступок - все эти характеристики с постоянным упорством, заставляющим заподозрить подвох, относятся к области "мужского", что демонстрирует их "приобретенный", но не данный от рождения статус. Подпадать под эти характеристики не так-то просто. Только пройдя через определенные испытания и от чего-то отказавшись, соблюдая необходимые ритуалы и научившись говорить на нужном языке, твердо выучив требования общества и испытав страх кастрации, можно стать мужчиной. Анатомия санкционирует начало этого процесса только для того, чтобы потом отступить, уйти на задний план, затеряться в нагромождении правил и предписаний, негласных законов и практики общественного осуждения и поощрения.

Сегодня, во время революционных открытий в области высоких медицинских технологий, когда под ножом пластической хирургии можно изменить свою анатомию, а генная инженерия уже стала реальностью, биологические различия, к которым апеллировали при защите существующих гендерных конструкций и именем которых заклинали "злых духов" эмансипации, уже не являются недвижимой основой, способной служить оправданием строгих социально-половых моделей. Освободительные движения как женщин, так и национальных, и сексуальных меньшинств, подвергавшие резкой критике и ревизии существующую систему ценностных ориентиров, национальных и сексуальных различий, давно уже стали частью любого демократического государства. Они указали и на политическую ангажированность многих научных систем, и на их методологические просчеты. Западное общество, расколовшееся во второй половине XX века на движения, объединенные по определенным половыми, национальными и сексуальными признакам, сейчас уже пытается строить коалиции и консолидироваться по вопросам общечеловеческого значения. Именно универсализм демократических ценностей, за которые и ратовали все освободительные движения, позволил начать процесс подобной консолидации.

Иная ситуация складывается в России. Отсутствие опыта демократического развития, отсутствие понятия о демократических ценностях, тоталитарный склад мышления сказываются в отсутствии гибкой вариативности существующих ролевых моделей.

На протяжении всего XX века в России оправдание этих моделей основывалось на различных идеологических фундаментах . Если в первые годы советской власти "тихони" и "мечтатели" осуждались с классовых позиций и в их существовании виделись не изжитые полностью буржуазные пережитки, то в семидесятые и восьмидесятые годы негативная оценка выставлялась с точки зрения психиатрической практики. Как писалось в одной из многочисленных брошюр, отсутствие "чувства мужского Я, достоинства, умения вести себя так, чтобы нравиться девушкам"¹³, являются признаками психического

¹² Арсеньев В.Р. "Звери-боги-люди". М, 1991, с. 90.

¹³ Захаров А.И. Неврозы у детей и подростков. М., 1988, с. 184.

заболевания. Для примера можно привести гонение на гомо

сексуализм как практику привлечения всевозможных резонов для оправдания и объяснения существующих стандартов.

В девяностые годы была создана новая идеологема. "Скрестив" биологию и традиции, исконным предназначением назвали требование следовать тендерным конструкциям, насаждающейся все той же патриархальной властью.

Итак, на протяжении восьмидесяти лет, оправданная с позиций классовой борьбы, психиатрической теории, биологии и традиции, пропаганда модели "настоящего мужчины" и насильственная социализация, скроенная по меркам этой модели, не прекращались.

Процесс социализации ("проектировка личности", по выражению А.С. Макаренко) начинается сразу же после рождения человека. Личность мальчика формируется в процессе подгонки ее к существующей социально-половой роли мужчины. Происходит это не всегда осознанно и не сразу бросается в глаза. Так, например, матери менее эмоциональны, когда занимаются с новорожденными мальчиками, чем с девочками¹⁴. При общении с мальчиками они проявляют больше гнева и раздражения¹⁵ (характерно отсутствие исследований подобных реакций у отцов). Также "существуют данные исследований, доказывающие, что родители разделяют мальчиков и девочек в поощрении их независимого поведения. Девочки поощряются к тому, чтобы оставаться ближе к своим родителям, тогда как мальчиков подталкивают к расширению границ их игровой активности"¹⁶. С другой стороны, родители - не единственные, кто занимается "проектировкой личности". Воспитатели в яслях и детских садах, школьные учителя, телевидение и детская литература, одежда и игрушки, - все окружение ребенка принимает участие в его социализации. Так что вопрос, звучавший в популярной когда-то детской песенке: "Из чего же, из чего же сделаны наши мальчишки?", теряет свою наивность, пугающе быстро обрастая массой научно аргументированных ответов. Проведенное в 1993 году в Америке исследование 150 детских иллюстрированных книжек показало, что мальчики изображаются в них инструментальными и независимыми, тогда как при изображении девочек подчеркивается их пассивность и зависимость¹⁷.

Покупая ребенку определенные игрушки, родители формируют у детей стереотипное поведение, характерное для тех половых моделей, которые пропагандируются в данном обществе. "Расхожие игрушки - это, по сути, мир взрослых в миниатюре; в них в уменьшенном масштабе воспроизводятся его предметы, то есть в глазах публики ребенок - это как бы маленький человечек-гомункул, которого нужно снабдить вещами по росту"¹⁸, - писал Ролан Барт.

Разницу между биологическим и социальным трудно определить под напором тех установок, которые обрушиваются на нас в ходе социализации. Процесс самоидентификации изначально, с пеленок, оказывается детерминирован внеличностными причинами. Пол оказывается заложником гендерных построений, характерных для данной власти, а индивидуальность, в свою очередь, - пленницей пола. Прокрустово ложе "полового воспитания" подвергает личность строгой гендерной коррекции: "Остро сегодня стоит проблема полового воспитания. От этих слов почему-то до сих пор шарахаются, подразумевая, видимо, под ними эдакую клубничку. Но половое воспитание означает одно-единственное - воспитание по признаку пола. Мальчиков - мальчиками, мужчинами, мужьями, отцами. Девочек - девочками, девушками, женщинами, матерями. Мы много говорили о равенстве, пора поговорить и о различиях"¹⁹. Этот текст середины восьмидесятых, перекликаясь со списком характеров Макаренко, еще раз подчеркивает наличие неких различий, не анатомических, но базирующихся по признаку пола, функциональных обязанностей, разных для мужчин и для женщин. Он еще раз демонстрирует то, что

¹⁴ Malatesta C.Z., Culver С., Tesman J.R., & Sbepard B. (1989). The development of emotion expression during the first two years of life. Monographs of the Society for Research in Child Development, NY, 1989, p. 54.

^!5 Women, Men, and Gender, ed. by M.R. Walsh. New-Haven-London, Yale University Press,1997, p. 48.

¹⁶ Там же, р. 35.

¹⁷ Там же, р. 35. См. также обзорную статью Кэрол Вэнс "Social Construction Theory and Sexuality" в сборнике "Constructing Masculinity". New York, 1995, p. 37-48.

" Барт Р. Мифологии. М., 1996, с. 102.

¹⁹ Руденко И. Кратчайшее расстояние. М., 1985, с. 32.

мужчины и женщины являются "гендерным продуктом" воспитания в обществе с его стандартными моделями и системой ценностей. Личность вначале идентифицируется по своим половым признакам, затем по гендерным стандартам. Процесс идентификации, в который семья, школа, социальные институты втягивают каждого человека, зачастую подменяет собой процесс самоидентификации.

"Мужской жест" в условиях патриархатной культуры - всегда жест угрожающий. Почему? Создавая ряды бинарных оппозиций, иерархические вертикали и систему силовых взаимодействий, патриархатная власть непрерывно порождает как дискриминационные, так и репрессивные практики. Для того чтобы их механизм заработал, необходимо четко определить расстановку сил в обществе, закрепить функциональные обязанности групп, его составляющих, и идеологически оправдать существование этих обязанностей. Изготовленные для массового пользования клише истинного и ложного, полезного и вредного и т.п., создают систему ценностных координат, идеологических знаков и кодов, ориентируясь на которую, общество не только структурируется, но и понимает причины этого. Так, парады, спортивные праздники и массовые шествия, являвшиеся отличительной чертой эпохи сталинизма, в своей эстетике - правильность геометрических фигур, строгость границ, слаженность жестов - отражали четкость и выстроенность существовавших этико-идеологических и тендерных конструкций.

Однако реализация репрессивных и дискриминационных практик невозможна без репрезентативного образа субъекта репрессий, то есть носителя тех агрессивных установок, на которых они базируются. В ситуации патриархатной власти мужской жест приобретает угрожающее значение именно потому, что мужчина рассматривается как такой репрезентативный образ.

Далее...