Когда читаешь украинские и российские женские журналы последних лет, убеждаешься, что мы все еще продолжаем тот способ рассуждения, который проводился в отношении женщин в советское время. Его особенность заключалась в том, что интерес к теме "женского" всегда носил специфический, дополнительный характер. "Женское" рассматривалось и представляло интерес не само по себе, а только в качестве дополнения к чему-то более важному и существенному: советскому народу, партии, трудящимся. Сегодня у нас уже нет ни советского народа, ни руководящей партии. Однако женщины, даже на страницах так называемой "феминисткой" прессы, у нас все еще как-то малоинтересны сами по себе и обычно представляют лишь некое приложение к какой-нибудь более значимой теме - будь то выборы президента, Чечня или Америка. Причем, если американки, по словам Колетт Шульман, гордятся тем, что это они выбрали своего президента, то у нас череда вялого прохождений женщин в парламенты воспринимается просто как инерция советской системы. Поэтому на уровне массового сознания феминизм у нас до сих пор часто отвергается еще и потому, что его пока трудно отличить от предшествующего идеологического дискурса.

Характерной чертой постсоветского женского журнального стиля можно назвать позитивизм - избыток эмпирического, неконцептуального и поэтому самого по себе малоинтересного материала. Примеры можно не приводить. Чтобы убедиться - откройте на середине номера любой украинский или российский журнал с характерным "феминнным" названием. Поскольку проблема не является частной и касается всех, она требует своего объяснения.

Я бы сослалась в первую очередь на различия в идеологических конструкциях западного и советского образца. Мы имеем уникальный и, пожалуй, бесценный опыт жизни в условиях создания "идеологии маргинала", всё ещё никак не осмысленного феномена[[У украинских женщин в этом смысле появились теперь "новые возможности", поскольку мы оказываемся очевидцами становления государственной идеологии маргинала "во втором поколении".]]. Наша идеологическая машина так и не смогла справиться с феноменом "двойного сознания" и панически боялась совмещения планов. Мы до сих пор - хотя ситуация изменилась - живём с этой иллюзией, что можно просто привести некий фактический материал, демонстрирующий второй план - и идеологические конструкции будут разрушены. Мы создаем совершенно фантастическую картину, которую в лингвистических терминах можно определить как производство означаемых без означающих.

Западная культура научилась быть терпимой к отклонениям, но и она панически боится, что эти отклонения станут тенденцией или традицией, например, существует страх того, что дети гомосексуалистов сами станут гомосексуалистами. Сходная ситуация ощущается и у нас, но уже в отношении феминизма. Наша культура может выдержать отдельный случай стихийного феминизма - в лице, например, Маши Арбатовой - но не хочет знать о феминизме как о традиции. И мы здесь оказываем посильную помощь: и не продолжаем традиции западного феминизма, и не создаем собственных. Если бы западных феминисток поменяли на нас, феминизм у них просто прекратился бы, потому что мы даже не заметили бы искусно замаскированных форм проявления той же гомофобии или сексизма.

Зачастую наши "местные" занятия женским вопросом не могут считаться феминистской традицией просто потому, что они к женскому вопросу как раз не чувствительны. Методология, которой мы пользуемся, годится на что угодно, потому специфику и не обнаруживает. Культурологический журнал не может стать феминистским только потому, что в нем анализируются женские авторы. Мы пока не прошли даже начального этапа в становлении женских исследований, когда специфическая ситуация - субъект и объект исследования есть одно и то же, а исследуемый материал должен обнаруживаться, "как он есть" и, в то же время, со своей новой стороны.

Основную массу исследователей, работающих в рамках феминизма и женских и гендерных исследований, можно разделить на две группы: популяризаторов западного опыта и тех, кто продолжает привычные формы анализа темы "женского", развитые и используемые у нас. Взаимодействие их практически не ощущается. Можно по пальцам пересчитать бесценные случаи, когда популяризатор берется за местный материал и наконец-то становится интересно. Для Украины же вообще пока еще слишком актуально замечание Ролана Барта в отношении дамских журналов о незримом присутствии за ними мужчин, представляющих официальную власть. За этим чувствуется убежденность, что гендерная политика формируется прежде всего на уровне государства, но хорошо известно, что это не так.