Все молчат. Так. Значит, это и есть мой вопрос. Что делать, спотыкаясь и запинаясь, начинаю говорить. Нащупываю тему. Противоречия антагонистические, неантагонистические... Отсутствие противоречий... Пережитки. Примеры: пьянство, хулиганство...

Барахтаюсь, тону, всплываю, опять тону. Поправляю сама себя. А потом меня поправляют и дополняют. Затем Зачураев подводит итоги. Я слушаю минуту-две и как-то незаметно перестаю слышать.

...Ужасно, что я так и не предупредила Диму о семинаре. Что он будет делать с детьми? Чем их накормит без меня? Ведь я утром ничего не успела заготовить к ужину... Как там Котька с его переживаниями... Я не уверена, что Майя Михайловна, если она "разбиралась", не причинила ему новых напрасных обид...

Занятия окончились. Бегом до комнаты, хватаю сумку и бегом же до раздевалки.

Часы в вестибюле показывали четверть восьмого. Такси бы схватить, не домой, конечно, но хоть до метро!

Но такси не попалось, и я бежала до троллейбуса, а потом бежала по эскалатору в метро, а потом до автобуса... И вся запыханная, потная, около девяти влетела в дом.

Дети уже спали. Гуленька у себя на кроватке раздетая, а Котька одетый у нас на диване. В кухне за столом, заставленным грязной посудой, сидел Дима, рассматривал чертежи в журнале и ел хлеб с баклажанной икрой. На плите, выкидывая султан пара, бушевал чайник.

- Что это значит? - строго спросил Дима. Я сказала коротко, каким был сегодняшний день, но он не принял моих объяснений - я должна была дозвониться и предупредить. Он прав, я не стала спорить.

- Чем же ты накормил детей?

Оказалось, черным хлебом с баклажанной икрой, которая им очень понравилась,-"съели целую банку",- а потом напоил молоком.

- Надо было чаем,--заметила я.

- Откуда я знаю,-буркнул Дима и опять уткнулся в журнал.

- А что Котька?

- Как видишь, спит.

- Я вижу. Я о садике.

- Ничего, обошлось. Больше не плакал.

- Давай разденем его, перенесем в кроватку.

- Может, сначала все-таки поедим?

Ладно, уступаю, С голодным мужчиной бесполезно разговаривать. Поцеловав и прикрыв Котьку (он показался мне бледным, осунувшимся), я возвращаюсь на кухню и делаю большую яичницу с колбасой. Ужинаем.

B доме полный бедлам. Bсe разбросанное в утренней спешке так и валяется. А на полу возле дивана ворох детских вещей--шубки, валенки, шапки. Дима не убрал, очевидно, в знак протеста - не опаздывай.

После яичницы и крепкого горячего чая Дима добреет. Вдвоем мы раздеваем и укладываем сына, убираем детскую одежку. Потом я отправляюсь на кухню и в ванную - убирать, стирать, поласкать...

Я легла только в первом часу. А в половине третьего мы проснулись от громкого Гулькиною плача. У нее заболел живот, сделался понос. Пришлось ее мыть, переодевать, перестилать постель, вталкивать в нее фталазол и класть грелку.

- Вот она., икра с молоком, - ворчала я.

- Ничего,-успокаивал Дима,-это так, разовое.

Потом я сидела возле Гульки, придерживая грелку, мурлыкала сонно "баю-баю-баиньки, под кустом спят заиньки..." голова моя лежала на свободной руке, рука на бортике кроватки.

Легла я около четырех и, кажется, только закрыла глаза - будильник!

С утра меня песочат в нашей комнате за то, что я не подготовила вопроса, затянула занятия. Я покорно выслушиваю всех недовольных, прошу извиненья. А мысли мои вьются вокруг ребят. Мы отвели Гульку в ясли, хотя следовало бы оставить ее дома. Оставить на один день можно и без справки, но без справки; не можем обойтись ни я, ни Дима. А вызвать врача - значит сказать, что было. Врач, конечно, пошлет на анализ, раз это -желудочное. Анализ - значит несколько дней... И мы отвели Гульку.

Меня быстро прощают, даже Лидия смягчилась. Марья Матвеевна сообщает - "строго между нами", - что с нового года у нас, будет новый руководитель занятий - кандидат философских наук.

Переходим к своим делам. Пятница - конец недели: забот у всех куча. Что-то .надо закончить по работе, выписать в библиотеке книги и журналы; назначить деловые встречи на понедельник, личные свиданья на выходные в перерыв сделать, маникюр или набойки... Нам, "мамашенькам", предстоят, большие закупки на два дня.

И еще;-надо заполнить анкету. Bсe как будто ждали до последнего дня, у всех возникли, вопросы, и все потянулись в кадры за сведеньями о больничных. Это решили провести организованно - командировали Люсю беленькую помочь в подсчетах.

Я знаю, ни у кого не будет столько дней по болезни, как у меня!.

Но думать об этом некогда --и у меня, как у всех, полно дел. Надо разобраться в том, что я вчера сделала в механической. Все мое имущество, которое я вчера бросила на стол так и лежит. Обидно, что я не использовала предложенное Валей время... Только бы не оправдалась Люськина информация: насчет внеочередного заказа, которому дадут "зеленую улицу" по всем лабораториям. Или, по крайней мере, пусть это случится попозже. По расписанию •на той неделе у нас в механической целый день. Будем; работать втроем: я, их лаборантка, Люська. Может, и сделаем все, может, успеем?

Я переписываю в дневник результаты, вчерашнего опыта, укладываю в коробку брошенные вчера образцы, рву и выкидываю черновики с расчетами. Pаспаковываем с Люськой свертки с готовыми изделиями. Выставляю на стенд для обозрения несколько кусков листового стеклопластика, короткие трубы разного сечения. Пишу к ним этикетки. Сейчас сяду за сводный график, надо сделать так, чтобы, осталось внести в него только новые испытания.

Но где же он? Вчера я над ним не: работала. Позавчера положила его в свой ящик - под дневник. Там его нет. Вытаскиваю все из ящика на стол: графика нет. Перебираю все по листку - нет. Говорю себе "спокойно!", перекладываю все с правой стороны стола на левую. Нет! Может, затащила его вчера с дневником: в механическую? Бегу к Вале. Нет, она не видела. Неужели пропала работа нескольких дней?

На меня находят какое-то отупение - сижу, уставившись в стену. Ничего не вижу, ни о чем не думаю: Потом замечаю табель-календарь, смотрю на него, и вдруг до меня доходит, что пятница 13 декабря - это сегодня. Еще вчера у меня было ощущение-"вот начался декабрь", а тут пожалуйста-середина месяца и через две недели сдавать отчет. Успею ли я за эти четырнадцать дней... нет, за двенадцать, нет, даже за одиннадцать, закончить испытания в механической, в электролаборатории, обобщить результаты, составить новый сводный график, написать отчет...

Я сижу, опустив руки, вместо того, чтобы искать график, и думаю, что не могу успеть...

Вдруг мне на плечо ложится рука, и Люся черная, наклонившись, спрашивает:

- Где ты, Буратинка? Потерялась? Или что потеряла?

Люся? Как хорошо! Я чуть прикасаюсь к ее руке щекой. Все она понимает. Я действительно потерялась. Потерялась в туче дел и забот - институтских, домашних.

- Я потеряла сводный график результатов всех испытаний, такую таблицу. - Я показываю руками, какая она большая.-Все перетрясла, не понимаю...

- А это не она? - спрашивает Люся, прикоснувшись к белому листу, который лежит посредине стола.

Я беру лист, он раскрывается и превращается в мой график. Меня разбирает смех, я просто трясусь от смеха, закрываю рот руками, чтобы не было слышно, и смеюсь до слез. Смеюсь и не могу перестать. Люся хватает меня за руку, тащит в коридор, встряхивает и говорит:

- Перестань, сейчас же перестань! Я стою, прижавшись спиной к стене, слезы текут у меня по щекам, и тихо постанываю от смеха.

- Оля, ты псих, - говорит Люся, - поздравляю, у тебя истерика!

- Сама ты псих, - отвечаю я ей ласково и прерывисто вздыхаю. - Истерика - это теперь не модно, теперь короче - стресс. И бьет наотмашь. А я просто смеюсь. У меня очень смешная жизнь. Одно за другим, не успеваешь ни на чем задержаться. Какой-то коктейль из мыслей и чувств. Нет, я не псих... А у тебя вон какие ямы под глазами. Ты что, опять не спишь? Вот ты и есть настоящий псих.

- Я-то давно псих. Но я старше тебя на шесть лет . и у меня дома, ты знаешь, всегда нервы... А ты держись: ты молодая, ты здоровая, у тебя чудесный муж. - Она стискивает мои руки своими худыми пальцами, мне больно от ее длинных ногтей, но я терплю. Она глядит остро прямо мне в зрачки, как будто гипнотизирует. - Ты умница, ты способная, ты полна сил... Ладно, - Люся отпускает мои руки, - давай закурим. Ах, да, ты не...- Она сжимает зубами сигарету, щелкает зажигалкой и затягивается. - А зря - помогает. Впрочем, не стоит связываться. Ну так: в перерыв мы с тобой идем в магазины, по дороге ты мне все расскажешь.

Мы идем по улице, я рассказываю про трудности с механической и Валей, про разговор с шефом, про Гулькин живот, про срок окончания испытаний - как я боюсь не успеть.

Люся слушает, кивает головой, то суживает глаза, то раскрывает их широко и говорит "да-да-да..." или бросает певучее "да-а-а?". Мне от этого уже становится легче. Несколько минут мы молчим.

- Буратинка, ты помнишь, тебя интересовало, кто придумал наш стеклопластик? Я обещала сказать тебе.

- Да, рассказать "преглупую историю".

- Точно. Это даже не история, а просто анекдот. Коротенький. Идея была моя, я сама подарила ее Якову. Не потому, что я такая богатая. А потому, что я была беременна. И уже совсем решила родить второго... Не подумай, что Сурен меня допек. Сама решила, Маркуше так лучше. Работать потом я долго бы не смогла, я знала. Пусть, думаю, без меня делают. И подарила.

- Ну и?..

- Что?

- А ребенок? Что же случилось?

- Ничего. Испугалась в последнюю минуту. Сделала аборт. Как всегда, втайне от Сурена.

- Как - "втайне"?

- Так, "еду в командировку" на пять-шесть дней... Я нахожу Люсину руку и не выпускаю ее. Так мы шагаем рядом. Шагаем и молчим.

В магазинах, где толчея и спешка сегодня больше обычного, мы нагружаем дополна четыре сумки и в три часа отправляемся в обратный путь, Я тащу довольно бодро, а Люся просто переламывается под своей ношей. Вдруг навстречу Шурочка:

- А я решила, на подмогу...

Прошу ее взять сумку у Люси, Люся - у меня. Наконец ставим Шуру посредине и несем четыре сумки втроем... Приходится спуститься с тротуара, каждую минуту мы останавливаемся-пропустить машину.

- Девочки, примите нас в долю! - кричат нам двое встречных парней.

- У нас свои мальчики, - отвечаю я. Мне весело оттого, что день солнечный, что мы перегородили всем дорогу, оттого, что, нас трое...

0ттого, что я не одна.

Приходим, и тут же появляется Люся беленькая с подсчетами "больных дней". Я, конечно, на первом месте, как я и думала. По больничным и справкам у меня пропущено семьдесят восемь дней, почти треть рабочего времени. И все. из-за ребят. Все списывают свои цифры, значит, все видят, что у кого. Не пойму, почему мне так неловко. Даже стыдно. Я как-то сжимаюсь, избегаю смотреть на всех. Почему это так? Я ведь ни в чем не виновата.

- Вы заполнили анкеты?-спрашивает Люська. - Дайте посмотреть.

Но. мы не знаем, как подсчитать время-на что сколько его идет, "Мамашеньки" совещаются.. Решаем, что надо обязательно, указать, время, на дорогу - все мы живем по новостройкам, на дорогу тратим в день около трех часов. "Занятия с детьми" никому не удается выделить - мы "занимаемся" с ними меж другими делами. Как говорит Шура: "Мы с Сережкой весь вечер, на кухне, он за день наскучается, так и не отходит от меня".

- Так как же писать, про детей?--недоумевает Люся бедненькая.

- Какую же неделю подсчитывать - вообще или конкретно эту? - спрашивает Шура.

- Любую, - отвечает Люся черная, - разве; не все они одинаковы?

-А я не каждую - неделю хожу в; кино", - у Люськи новые затруднения...

- Что голову ломать, - говорю я, - я беру эту неделю. Неделя как неделя.

Глупый вопрос - заключаем мы. Разве можно подсчитать время на домашние дела, даже если ходить всю неделю с хронометром в руках. Люся Маркорян предлагает указать общее время, что остается от рабочего дня и дороги, а потом перечислить, что на это время приходится. Мы удивлены - оказывается, для дома у нас есть от сорока восьми до пятидесяти трех часов в неделю. Почему же их не хватает? Почему столько несделанного тянется за нами из недели в неделю? Кто знает?

Кто действительно знает сколько времени требует то, что называется "семейная жизнь"? И что ,это такое вообще?

Я беру свою анкету домой. Люся черная тоже. Надо успеть до конца дня провернуть разные дела.

Путь к дому сегодня нелегок. B .руках две тяжеленные сумки - куплено все, кроме овощей. В метро приходится стоять - одна сумка в руках, другая под ногами. Толкучка. Читать невозможно. Стою и считаю, сколько истратила. Всегда мне кажется, что я потеряла деньги. Были у меня две десятки, а сейчас одно серебро. Не хватает трешника. Пересчитываю опять, .вспоминаю покупки, что лежат в сумках. Второй раз уже выходит, что я потеряла четыре рубля. Бросаю это, начинаю разглядывать тех, кто сидит. Многие читают. У молодых женщин в руках книжки, журналы, у солидных мужчин - газеты. A вон сидит толстяк в шапке пирожком, смотрит "Крокодил", лицо мрачное. Молодые парни отводят взгляд в сторону, сонно прикрывают глаза, лишь бы не .уступить место.

Наконец, "Сокол". Все выскакивают и бросаются к узким лестницам. А я не могу - пакеты с молоком, яйца. Плетусь в хвосте. Когда подхожу к автобусу, очередь машин на шесть. Попробовать сесть в наполнившуюся? А сумка? Все же я пытаюсь влезть в третий автобус. Но сумки в обеих руках не дают мне ухватиться, нога срывается с высокой ступеньки, я больно ударяюсь коленной, в этот момент автобус трогается. Все кричат, я визжу. Автобус останавливается, какой-то дядька, стоящий у дверей, подхватывает меня и втягивает, я валюсь на свои сумки. Колено болит, в сумке наверняка яичница. Зато мне уступают место. Сидя, я могу взглянуть на коленку, на дырявый чулок в крови и грязи, открыть сумки и убедиться, что раздавлено лишь несколько яиц и смят один пакет молока. Ужасно жалко чулки - четырехрублевая пара!

Как только я открываю дверь, все выбегают в переднюю - ждут! Дима берет из моих рук сумки и говорит:

- Сумасшедшая! Я спрашиваю:

- Как Гулькин животишка?

- Ничего, все в порядке.

Котька прыгает на меня и чуть не сбивает с ног. Гулька требует немедленно "ляписин", который она уже заприметила. Я показываю свою коленку и, прихрамывая. иду в ванную. Дима тащит йод и вату, все меня жалеют-мне очень хорошо!

Я люблю вечер пятницы: можно посидеть подольше за столом, повозиться с ребятами, уложить их на полчаса позже. Можно не стирать, можно сесть в ванну...

Но после бессонной ночи ужасно хочется спать, и мы, уложив ребят, бросаем все на кухне как есть.

Я уже легла. Дима еще в ванной. Уже сон тяжелит мое тело, но вдруг мне представляется, что Дима по привычке заведет будильник. Сую его под диван со словами "сиди и молчи". Но его тиканье пробивает толщу дивана. Тогда я выношу его на кухню и запираю в шкафчик с посудой.

В субботу мы спим долго. Мы, взрослые, проспали бы еще дольше, но ребята встают в начале девятого. Утро субботы - самое веселое утро: впереди два дня отдыха. Будит нас Котька, прибегает к нам - научился опускать сетку в своей кровати. Гулька уже прыгает в своей кроватке и требует, чтобы мы ее взяли. Пока ребята возятся с отцом, кувыркаются и пищат, я приготовляю громадный завтрак. Потом отправляю детей с Димой гулять, а сама принимаюсь за дела. Прежде всего ставлю варить суп. Дима уверяет, что в столовой суп всегда невкусный, дети ничего не говорят, но суп мой всегда едят с добавкой.

Пока суп варится, я убираю все три комнаты - вытираю пыль, мою полы, трясу одеяла на балконе (что, конечно, нехорошо, но так быстрее), разбираю белье, намачиваю свое и Димино в "Лотосе", собираю для прачечной, а детское оставляю на завтра. Провертываю мясо для котлет, мою и ставлю на газ компот, чищу картошку. Часа в три обедаем. Для ребят это поздновато, но надо же им хоть раз, в выходной, погулять как следует. За столом сидим долго, едим не спеша. Детям надо бы поспать, но они уже перетерпели.

Котька просит Диму почитать "Айболита", которого он давно уже знает наизусть, они устраиваются на диване, но Гуля лезет к ним, капризничает и рвет книжку. Надо Гульку все-таки уложить, иначе жизни никому не будет. Я ее баюкаю (что не полагается), и она засыпает.

Теперь мне надо заняться кухней - вымыть плиту и почистить горелки, убрать в шкафчиках с посудой, протереть пол. Потом вымыть голову, постирать намоченное, погладить детское, снятое с балкона, вымыться, починить колготки и обязательно пришить крючок к поясу.

Диме надо сходить в прачечную, Котька не отпускает его, приходится брать мальчика с собой (что нехорошо-очередь, духота, грязное белье, - но они берут сайки, на обратном пути еще погуляют, продышатся).

Зато я остаюсь одна и могу развернуться с уборкой кухни и прочими делами. В семь "мужчины" возвращаются и требуют чая. Тут я спохватываюсь, что Гулька все еще спит (я про нее забыла). Бужу ее, она поднимает отчаянный рев. Передаю ее Диме, чтобы делать ужин. Хочу управиться пораньше, сегодня надо купать детей. Гулька за столом канючит - не хочет есть, она еще не проголодалась. Котя ест хорошо - нагулялся.

Далее...