Из всех впечатлений, разнообразивших нашу жизнь, самыми значительными были для нас приезды новеньких. Каждую среду, часа в 4-5, приезжала партия, которую мы ждали с нетерпением. Летом, поджидая партию, мы усаживались на крылечке кухни, откуда видна была Зерентуйская дорога- Новенькие рассказывали нам о других тюрьмах, приносили нам вести о наших товарищах, которых они встречали по этапу, в тюрьмах и в дороге, делились кое-какими вестями с воли, просачивавшимися в российские тюрьмы. Главное же, чего мы ждали - это, что новенькие внесут новую струю а нашу жизнь.

Таким же большим событием для нас были и проводы наших товарищей, уходивших на волю. Первой ушла на поселение Фрида Новик, а вскоре вслед за ней Стефа Роткопф.

Почему-то особенно остался в памяти отъезд на поселение Ривочки Фиалки в самом начале мая 1909 г. Одна из первых катаржанок, привезенная в Акатуй в числе первой шестерки, она уходила на волю 21 г. Перед ней впереди была целая жизнь. Помнится раннее утро, какие-то совсем розовые горы от восходящего солнца. Мы все прилипли к воротам, которые вот откроются и за которые уйдет Рива, с которой мы все так сжились. Рива уходила взволнованная, радостная и вместе с тем печальная. Очень тяжело уходить из тюрьмы и оставлять товарищей, которым предстоит сидеть долгие, долгие годы.

Но недолго Рива пользовалась баргузинской "волей". Как оказалось потом, к ней неправильно была применена 23 статья досрочного освобождения, сокращавшая ей срок на 7-8 месяцев. Она прожила в Баргузине всего 12 дней и в начале июня, согласно телеграфному разъяснению Сената, была в числе других политкаторжан отправлена обратно на каторгу досиживать свой срок. Снова 1^1/2 месячный этапный путь, снова пеший путь 13 дней -и Ривочка опять в Мальцеве кой тюрьме.

Нам казалось, что Рива вернулась с настоящей воли, потому что тот запас впечатлений, который она нам привезла, был неисчерпаем.

Часами рассказывала она о встретившихся людях, о баргузинской жизни, баргузинской природе, о новых книгах, о новых настроениях на воле. Только после долгого сидения в тюрьме может быть такая восприимчивость к жизни, такое отношение к обычной жизни, как к чему-то необычайному, очень сложному и крайне интересному.

Среди нас было очень много краткосрочных, т.е. отбывавших четырехлетний срок каторги, к тому же целой группе лиц по "богодульству", т.е. по инвалидности, был сокращен срок сидения. Благодаря этому, в 1909 и 1910 годах проводы из Мальцевской сделались более частыми. Богодулками были признаны .Маруся Беневская, у которой не было одной кисти руки и двух пальцев на другой. М- В. Окушко, у которой при попытке побега из Литовского замка был поврежден копчик, и Лидия Павловна Езерская, жившая почти без обоих легких.

Особенно много волнений вызвал в Мальцевке уход в вольную команду в сентябре 1909 года сразу 15 каторжанок.

После ухода наших в команду в камерах стало гораздо свободнее, но в общем жизнь в Мальцевской текла по-прежнему, и только в 1910 г. случился ряд событий, перевернувший все вверх дном. Началось это с приезда инспектора тюремного управления Сементовского. Нагрянул Сементовский неожиданно, так неожиданно, что ни мы, ни наша администрация не заметили его приезда. Таким образом он застал тюрьму врасплох. Начальник тюрьмы Павловский едва успел схватитъ шашку и стал пристегивать ее уже по дороге, идя с Сементовским осматривать тюрьму. Надзирательница, почти при Сементовском, бегала и закрывала наши камеры. Поверх цветных платьев мы успели накинуть казенные юбки и спрятать все недозволенное под кровати и под матрацы.

Но Сементовский не постеснялся приподнять одеяла и просмотреть кровати, которые ему показались подозрительными- Под кроватью были цветы, под матрацами - цветные неказенные вещи, под казенными одеялами - свои одеяла и т. д-

Непосредственным следствием визита Сементовского был перевод начальника тюрьмы Павловского, как виновника патриархальных нравов, в тюрьму в Кадаю. До Павловского в Мальцевской тюрьме было несколько начальников (Фищев, Островский, Покровский), но Павловский был дольше всех, да, пожалуй, в самый характерный период Мальцевской тюрьмы, и о нем стоит сказать несколько слов.

С одной стороны, он очень высоко ценил политических каторжанок и старался создать с ними хорошие отношения, допуская всякого рода вольности, с другой -он изо всех сил тянулся перед высшим начальством, выставляя себя хорошим начальником. Бывали случаи, когда он выдавал в вольную команду нераспечатанными письма, желая показать свою либеральность, за что ему могло здорово влететь. И вместе с тем, очень часто, через старшего надзирателя, он старался отменить им же самим установленные льготы- При объяснении с ним по этому поводу, он начинал лебезить, уверял, что надзиратель напутал, что он рассеет недоразумения и т. д. Косил он на оба глаза, никогда не смотрел прямо на человека и при разговоре с ним всегда чувствовалось, что он хитрит, что думает он одно, а говорит другое.

Казенное имущество и уголовных каторжан он считал своей неотъемлемой собственностью. Уголовных он эксплуатировал для себя, как только мог. Они постоянно были у него на посылках но его личным надобностям, они делали ему мебель и все, что ему нужно было для его ' домашнего обихода- Им же был организован казенный мыловаренный завод, в котором варка мыла производилась трудом уголовных. Этот завод должен был приносить определенный доход казне. Но при переезде из Мальцевской тюрьмы за Павловским тянулись бесчисленные возы с мебелью, сделанной для него уголовными, и чуть ли не сорок возов мыла, оказавшиеся его собственностью.

И вместе с тем, хочется его помянуть добром за один поступок. При побеге с поселения в 1912 году Фаня Радзиловская и Рива Аскинази наткнулись на него в поезде по направлению к России- Павловский моментально сообразил в чем дело и, отвернувшись, сделал вид, что не узнает их.

Вместе с отъездом Павловского начался период завинчивания тюрьмы. После Павловского за короткий период сменился целый ряд начальников тюрьмы - Эпов, Антипов, Каблуков и Егоров. Из всех них дольше всех оставался Егоров, и политика его была очень определенной. Началось завинчивание тюрьмы. Камеры целый день оставались запертыми, прогулки сократились, общая выписка была отменена, увеличились работы по самообслуживанию, стали сами разносить воду по камерам и т. д.

Перелом, начавшийся после приезда Сементовского, особенно усилился в связи с Зерентуйскими событиями при приемке тюрьмы Высоцким. События в Зерентуе, порка, самоубийство Сазонова и покушение на самоубийство ряда товарищей как-то зловеще нависли над нашей тюрьмой. Прекратились занятия, в камерах была тишина, было несколько собраний по поводу происходившего в Зерентуе, и был момент, когда для некоторых из нас была ясна мысль - нужно быть готовыми к смерти. Смерти никто не боялся, думали и обсуждали вопрос о протесте, но после смерти Сазонова выяснилась бесцельность новых жертв.

Этот период был последним периодом Мальцевской тюрьмы. Начальник главного тюремного управления Хрулев приезжал с целью реорганизации каторги, общего пере планирования и переустройства тюрем. Приезд Сементовского, заставшего развинченную и вольную тюрьму, обострил и ускорил эту реорганизацию.

Вскоре после отъезда Сементовского стали ходить упорные слухи о нашем переводе в Акатуевскую тюрьму.

О дне нашего отъезда мы узнали только за неделю. Сборы наши были очень несложными, так как с собой мы взяли только по две смены казенного белья, чехлы для сенников, часть посуды и продукты на дорогу. Главной же нашей заботой была упаковка библиотеки. Нам не хотелось расстаться с книгами и мы старались забрать каждый печатный клочок.

В этап должны были заковать в кандалы бессрочных, но нашему начальству, очевидно, не очень этого хотелось. Помощник начальника каторги Языков специально вел переговоры с нашим старостой, обещая не заковывать в кандалы при условии с нашей стороны не бежать с дороги. Такого обещания мы ему не дали. Несмотря на это, начальник тюрьмы Егоров распорядился не заковывать, представив всех бессрочниц. как больных- Утром 27 апреля 1911 г. мы вместе с вольнокомандками в количестве 28 человек были отправлены в Акатуй.

Мы надеялись, что нас поведут через Горный Зерентуй, но нас повели каким-то другим путем. По дороге нам часто попадались какие-то безвестные заброшенные могилы. Трудно было сказать, кто здесь похоронен, но мы знали, что многие из каторжан погибли в этом краю, так и не увидев свободы, и думали, что эти могилы, о которых никто не заботится, - могилы наших товарищей.

Этап продолжался четыре дня. Во время пути Маруся Спиридонова надеялась бежать, но обещанная помощь с воли так и не подоспела, и на последней остановке - в Александровском заводе, в 17 километрах от Акатуя, Маруся выбросила револьвер, который у нее был на случай побега.

Помнится, как в полутемной этапке Александровского завода, сгрудившись на нарах, мы проговорили последнюю ночь, ожидая, что в Акатуе нас могут разъединить- Мы все знали, что легкая жизнь в Мальцевке - позади и что впереди нас ждет суровый режим Акатуя.

С этого периода Мальцевская женская каторжная тюрьма была ликвидирована и была преобразована в мужскую богодульскую (инвалидную) тюрьму.

После революции 1917 г. Мальцевская каторжная тюрьма, как и все здания бывших Нерчинских каторжных тюрем, была передана в распоряжение волисполкома для культурно-просветительных и хозяйственных целей, что явилось лучшим памятником тем товарищам, которые погибли в Нерчинских каторжных тюрьмах.