В данной статье представлены результаты исследования "Женщины в независимых общественных процессах 1950-х - 80-х годов в Ленинграде", которое проводилось мною при поддержке Фонда Генриха Белля в 1994-95 гг.

Феномен "открытого дома" - дома, где постоянно много гостей, где организуются домашние чтения стихов, концерты или семинары, где царит интеллектуальная атмосфера и происходит обмен мнениями, где всегда могут найти приют друзья из других городов и стран - это явление описано в литературе XIX и XX веков, оно нередко фигурирует в рассказах старшего поколения петербуржцев, встречается и сегодня. Этот феномен многообразен и может быть изучен в разных аспектах.

То, что представляет интерес для социологического исследования в настоящее время - это "открытые дома" 1950-х - 80-х годов и их место в независимых общественных процессах этих лет, а также образ тех, кто "держал" такой дом - их хозяек. Рассмотрим одну из важных ролей "открытых домов": их функционирование (наряду с самиздатом) в качестве института нелегальной публичной сферы.

Публичная сфера (6,49-55; 7,625) является в открытом обществе "прослойкой" между приватной сферой и государством. Ее функции - информировать власти о нуждах общества и, главное, осуществлять контроль за принятием решений, изменением политического курса, функционированием власти в целом. Публичную сферу составляют личности, свободно высказывающие свое мнение в устной и письменной форме, ведущие свободную дискуссию. Она может существовать только в том обществе, где граждане не ограничены в свободе собраний и ассоциаций, произнесения вслух и публикации своего мнения на темы, представляющие интерес для социума. Институтами публичной сферы являются: места встреч (клубы, кофейни, парки, салоны), а также независимая коммерческая пресса. В закрытом советском обществе в рассматриваемый период публичной сферы в западном ее понимании не существовало. Однако была сделана попытка построения альтернативной общественной жизни, создания "публичности на нелегальном положении", которую предприняли диссиденты и представители "второй культуры". Их стиль жизни воспроизводил некоторые элементы публичной сферы открытого общества, например, они пытались свободно дискутировать, издавать неподцензурные печатные издания.

В диссидентском движении "открытые дома" играли особенно важную роль. Функционирование диссидентской жизни и деятельности было возможно только в проверенных, вызывающих доверие местах встреч участников, где происходившее в их стенах могло остаться тайной для посторонних. Этими местами могли стать только квартиры (комнаты) диссидентов. То, что дом становился "открытым" и начинал выполнять какие-либо функции в диссидентском движении, чаще всего было результатом стечения обстоятельств. Однако хозяева такой квартиры воспринимали "открытость" своего дома как норму, и старались оптимально приспособить течение повседневен жизни семьи к этой ситуации. Чаще всего один и тот же дом выполнял несколько функций, или, реже, только одну из них:

"Штаб-квартирой", по аналогии с терминологией из времен революции, называется квартира авторитетного лидера (идеолога, руководителя) какой-либо подпольной группы или оппозиционного круга, где происходили встречи диссидентов, собирались подписи под воззваниями, готовились издания бюллетеней, журналов, печатались листовки. Особенно яркие описания "штаб-квартир" встречаются в воспоминаниях участников московского правозащитного движения (см., например, воспоминания А.Т.Марченко (1993), А.Амальрика (1991).). В Ленинграде, где диссидентское движение носило более подпольный характер, чем в Москве, штаб-квартиры были известны лишь узкому кругу. Хозяева "штаб-квартиры" подвергались наибольшей опасности, поскольку за ними постоянно велась слежка, а в случае обыска в их доме всегда находилось достаточно улик для ареста.

Через квартиры-"библиотеки" проходил почти весь самиздат, ходивший по городу. Хозяева были центром большого круга общения, и они осуществляли передачу литературы от одной части своего круга к другой. В "дом-библиотеку" приносилась на короткий срок литература и давалась читателям, которые ее очень быстро читали и размножали, и возвращали обратно. В этой квартире книги не залеживались, они проходили через одну "библиотеку", потом переходили к другой и их циркуляция по городу прекращалась в случае изъятия на обыске. Необходимым условием для функционирования дома-библиотеки была репутация его хозяев как надежных и осторожных людей и наличие у них контактов с "поставщиками" самиздата. Книги, как правило, приходили через Москву или из-за границы. Обычно функции хозяев ограничивались координацией передвижения книг, они не участвовали в каких-либо других акциях протеста. Это позволяло "библиотеке" существовать долгое время (5-10 лет), а участники движения могли использовать такой дом, не "засвеченный" радикальными акциями протеста, как место хранения различных диссидентских материалов.

Это была целая индустрия - все это достать. Когда меня посадили, я целую неделю спала, потому что за десять лет я не могла выспаться... Еще у меня хранился архив... Потом на следствии меня обвиняли, что я была координатором и конспиратором. (М.К., 1938 г.р.)

Функция "центра информации" была близка "библиотеке", но риск, которому подвергались его хозяева, был значительно выше. Если в "библиотеке" циркулировала в основном неподцензурная художественная литература и переводы иностранных авторов и эпизодически - "Хроника текущих событий", то в "центр информации" попадали "ксивы" (или "пули") - письма и записки от политзаключенных из лагерей и психушек, которые переправлялись на волю к знакомым. Как правило, в дальнейшем они попадали именно в такой дом, хозяева которого приводили эти записки в читаемый вид и переправляли их издателям "Хроники текущих событий" в Москву.

Мне диктуют или суют мне бумажки, "пули", написанные неудобочитаемым способом. "Пуля" -это тюремная записочка, она очень маленькая, и на ней много чего написано. Их пишут обычно на папиросной бумаге, и выщелкивают, куда нужно. Как их передавали на волю, я до сих пор не знаю. И я бы никогда не решилась спросить. Но как-то эти штуки попадали ко мне. Там была информация, кто на какой зоне сидит и сколько. Особенно важными были, конечно, политизоляторы. Понимала ли я, что я делаю?- Да, понимала. Понимала, что земля подо мною горит. Это были годы наиболее опасные для тех, кто делал "Хронику". То, что я осталась на свободе, это чудеса. (Е.Р., 1951 г.р.)

Повседневная жизнь диссидентской среды осложнялась тем, что часть участников движения постоянно находилась в тюрьме под следствием, и в заключении в лагере или в спецпсихбольнице. Поэтому, оказание помощи политзаключенным, также как и поддержка их семей, оставшихся на воле, были необходимы. Дома - "центры помощи" выполняли различные функции: в одних можно было получить материальную помощь, в других просто поесть, пожить, получить совет и моральную поддержку.

Диссиденты приходили, зная этот дом, раздетые-разутые, голодные, им там собирали деньги. И вообще в этой компании была взаимопомощь, скажем, всегда можно было прийти поесть, некоторые люди этим, конечно, и пользовались... Хозяйка дома была сугубо "теневым кабинетом". У нее в руках не было солженицынских денег, она сама ни в чем не участвовала. Но я знаю, что политзаключенным она помогала. Там всех кормили, поили, одевали, давали какие-то деньги... Как она это делала, я ее не спрашивала, тогда были вещи, которые никто ни у кого не спрашивал. (Р.И., 1932 г.р.).

В одном из таких домов содержался, например, "хламофонд" - склад детской одежды, где жены политзаключенных могли найти одежду для своих детей:

Приходит женщина со своими заботами: мой обормот опять разорвал все свои ботинки. Давай посмотрим в твоем хламофонде, нет ли там чего-либо. Хламофонд собирался так: если у кого-то из моих знакомых, даже не имеющих отношения к диссидентству, знаю, что растут парни, я говорю: "Когда твой вырастет, ботинки, пожалуйста, мне принеси". И у меня дома были огромные мешки - с колготками и ботинками. И когда кому-то что-то надо было - несешь им это. (Л.И., 1938 г.р. )

Здесь происходили оживленные неформальные дискуссии, семинары на разные темы: религиозные, философские, политические. Ярким примером такого дома была квартира Татьяны Горичевой и Виктора Кривулина, в которой в середине 70-х проходил религиозно-философский семинар и издавался самиздатский журнал "37" (воспоминания-организаторов этого семинара опубликованы - 2; 5).

Семинар возник в 1975 году... Вначале приходило два раза в месяц по 40-50 человек... Большинство участников семинара "37" принадлежало к неконформистской творческой интеллигенции. Было много поэтов, писателей, философов и художников, которые не могли печататься или устраивать официальные выставки своих работ. Семинар строго ориентировался на культуру, пытался найти новые пути для русской культуры. Его основатели стремились к соединению христианской культуры с современной неофициальной, надеясь на возможность творческого движения, обретения выхода из тупика послесталинского состояния общества. (2, 173).

У них всегда кто-то жил в этом доме, были ночные чаепития, ночные поэтические бдения. Мы там по очереди мыли полы, что-то им готовили, какую-то пищу приносили... Через подоконник туда входили. Еще у них жило много кошек, которых звали все по имени-отчеству, (из интервью с Г.Г., 1948 г.р.).

Как видно из этих примеров, в "открытых домах" переплеталась частная сфера (повседневная жизнь семьи) с публичной сферой (дискуссиями и деятельностью инакомыслящих).

"Открытые дома" участников диссидентского движения не единственный, но, пожалуй, самый яркий пример того, как квартира, частное жилище, выполняло еще и общественную роль, несло двойную нагрузку. Только в частных квартирах можно было высказывать оригинальные идеи, взять почитать и обсудить неподцензурную литературу и найти выход из тупика нереализованных творческих стремлений. Перенесение "публичной" сферы в дом было единственной возможностью ее существования в условиях закрытой общественной системы.

Держать "открытый дом" могли мужчина, женщина, или, чаще всего, муж с женой, однако из воспоминаний и интервью участников независимых общественных процессов 1950-х - 80-х не вырисовывается образ хозяина открытого дома, но достаточно четко очерчен тип его хозяйки. Это показывает, что главная роль в создании и поддержании "открытых домов" принадлежала по традиции и в силу различных обстоятельств преимущественно женщинам. Можно реконструировать один из характерных типов (но не единственный тип) хозяйки открытого дома: это женщины пожилые или среднего возраста, хорошо образованные и интеллигентные, с тонким чувством юмора, коренные петербурженки. Характерным для "открытого дома" было его местоположение в центре Ленинграда, постоянное присутствие хозяек (особенно, в вечернее время). Важен в этих домах был дух традиции, преемственности духовной жизни с предыдущими поколениями. Хозяйки квартир помнили множество историй жизни и судеб, хранили множество тайн. Какого бы "профиля" ни был этот дом: художественный или поэтический салон, диссидентская "библиотека" или просто место свободного общения, его хозяйка всегда играла роль мудрой советчицы. Окружающие ценили этих женщин за рассудительность, проницательность, способность высказать свое мнение, помочь и создать атмосферу соучастия в любой ситуации.

Я вошла в этот дом, меня впервые привела туда моя подруга... Кухня... Кухня метров десять, обычная кухня в старом петербургском доме, достаточно, я бы сказала, несветлая, не очень чистая. На кухне сидела женщина. Седая, мне она показалась достаточно пожилым человеком, и, так сказать, не из тех женщин, которые следят за собой, независимо от возраста. Никакой прически у нее не было, какой-то халат на ней был, перед ней стояла рюмка водки и она говорила: "Мать твою..! Гады!" Ее выражение, эта вот мать, имела конкретный адрес. На Лиговском был сумасшедший дом, и в этом доме лежал некто художник Иванов, типичная жертва того времени, которого она ходила навещать, и вытаскивала оттуда, и потом вытащила... Так вот, я сразу, увидев эту женщину, почувствовала неизъяснимую симпатию к этому человеку, я почувствовала все, что, вообще говоря, чувствовали люди разных возрастов, переступая порог этого дома, потому что в этот дом стремились и совсем молодые люди, и среднего возраста, и старые. Что людей туда тянуло? Даже не знаю. Там был какой-то своеобразный круг. То есть вообще-то, интеллигенция. Я могу сказать, что в этом доме перебывали почти все, многие интересные люди. Это был типичный такой русский дом. Это был тот очаг доброты, место общения людей, которое давало морально просто людям возможность выживать. (Из интервью с Р.И.).

По свидетельствам завсегдатаев "открытых домов", особенно привлекала в них возможность свободного общения на разные темы. Ценилось общество, которое можно было там встретить, и обстановка, располагающая к обмену мнениями. То место, которое занимали сами хозяйки в процессе общения гостей, было различно. Некоторые из них были сами в центре внимания, и общество объединялось именно вокруг них, в других домах хозяйки держались сами в тени, создавали уют гостям и наблюдали происходящее со стороны. Однако эти две формы руководства "открытым домом" являлись лишь двумя вариантами одной и той же роли:

Я считаю, что роль женщин действительно была очень велика, потому что они так или иначе формировали мировоззрение. А не только чай подавали. Они могли его вообще не подавать, зато какие мысли подавали! (из интервью с М.Б.).

Роль хозяек "открытых домов" можно обобщить так: это создание среды, создание почвы для произрастания мыслей, идей, и в конечном счете, общественного мнения и общественной жизни.

Во многих интервью встречается упоминание о том, что в конце 60-х - начале 70-х "открытые дома", особенно домашние салоны в Ленинграде, "стали расти как грибы". В настоящее время можно проследить противоположную тенденцию: "открытых домов", таких, какими они были раньше, становится все меньше, а многие из существовавших прежде больше в этом качестве не функционируют. Можно предположить, что та роль, которую раньше играли они, теперь принадлежит кафе, клубам, уличным художественным салонам. Поскольку общественная система стала открытой, в обществе появились новые проблемы и возможности самореализации в публичной сфере, в нем постепенно отмирает прежняя, "кухонная" форма существования, и вместе с этим и дом перестает нести двойную нагрузку, и его роль и функции ограничиваются теперь лишь частной сферой.

1. Амальрик А. Записки диссидента. М., 1991.

2. Горичева Т. Ведьмы в космосе // Мария. Журнал российского независимого женского религиозного клуба "Мария", Ленинград-Франкфурт-на-Майне, 1981.

3. Марченко А. Живи как все // Живи как все. - М. 1993.

4. Эллис Джейн. Русская православная церковь. Согласие и инакомыслие, Лондон,1990.

5. Goritschewa Tatiana. Von Gott zu reden ist gefaehrlich: meine Erfahrungen im Osten und im Westen. Freiburg, Herder, 1984.

6. Habermas Juergen. "The Public Sphere", New German Critique 1:3 (Fall 1974), originally published in 1964 as an encyclopedia article in Fischer-Lexikon.

7. Hillman Karl-Heinz. Wberterbuch der Soziologie. Alfred Kroener Verlag, Stuttgart, 1994.