Дорогие читатели! Я написала книгу про свою жизнь: хочу, чтобы все знали, как жили простые рабочие в наши годы. Извините: я училась мало - один год. Раньше всё пряли и ткали - учиться было некогда. Написала, как сумела. Желаю всем здоровья и жить всем вам лучше - не как мы жили!

КОЛТАКОВА.

Детские годы

Я Мария Николаевна Колтакова, родом Северный край, Кольский район, Нижнекемский сельсовет, деревня Путилово. Моя девичья фамилия - Парфёнова. Год рождения 1915, 15 февраля. В 1995 году исполнилось 80 лет. Хочу написать про свою жизнь, как я прожила.

Я помню себя с 7 лет. У нас семья была большая: от рода сестёр и братьев было 16, но все старше меня. Помню я 6 сестёр и 3 брата. И одна сестра умерла 20 лет. Остальные умирали маленькие - от оспы, так говорили родители. Теперь нас осталось двое: в Ленинграде брат - мы с ним близнецы, вместе родились и росли.

Мама нас 15 февраля родила во хлеве у овечек. 40 штук овечек. Брата родила, положила в ясли и меня родила в подол. И .принесла домой. Потому что в доме много было [народу] - ей неудобно [рожать]³.

Деревня была большая - домов 200. Люди все русские. Местность гористая, лес - тайга. Вырубят лес, сожгут, пни выкорчевают, и полоса будет.

Поля у нас - горы, речки. Земля - песок, камень. Каждый год надо камень убрать.

Вот у нас полосы широкие: семья большая - 16 братьев и сестёр от рода и 2 снохи. И мы так камень собирали: две лошади с телегами идут впереди, а мы, вся семья, бросаем камень на телеги и увозим в низ полосы. Свалим - и опять. Так каждое лето.

Землю удобряли: навоз вывозили зимой и летом запахивали: три лошади запахивают, а мы трое с вилашками спехиваем в борозды - и затопчем.

Это поле отдыхает, чтобы навоз перепрел.

Потом посеют рожь - вырастет, как стена, хорошая. У кого навоза нет, плохо растёт.

Помню, с семи лет повели нас сено согребать. Дали грабли и косу. Косить учили, лён рвать, жать - всё учила бабушка. 96 годов ей было. Маме некогда было: только хлеб пекла да варила на семью. Отец был очень строгий: поглядит - знай, куда идти! Не погуляешь! Один раз увидел сестру [Афанасью]: с парнем стояла - зажал её между ног да как начал хлестать! До того хлестал - посинела. Тут мама на неё пала - говорит: "Её убиваешь - и меня убивай!" Тогда перестал. Вот какой был. Маленький, а колючий - как ёрш. Всем была работа: кому дров наносить, кто в коридоре подметёт, кто пол моет, кто щепки подбери. Всюду порядок.

Глину месили все, кирпичи делали-дак Фсё ногам топтали Нёд-бы хоть-лошадёй, да-на-лошади-бы топтать - нет. вот-насыплют на-долони... У нас называлось это риги - и-вот четырёх хозяеф - длинна болонка така. . Вот-насыплют на-долонь глины, воды [нальют] - и-мы бегаем, ребетишки, топчем. Кирпичи делали сами.

В школу я ходила один год. Потом пряли, ткали, лён рвали, трепали, чесали, хлеб ростили; Новины вырубят, высохнет - всё сожгут. Лес хороший уберут на стройку, а мелкий сжигали. Потом посеют рожь и клевер с палошником. Рожь на будущий год выжнут и годов 5 сено косят.

Летом нет дороги - когда замёрзнет, тогда рожь вывезут. Молотили всё руками, цепями Мы и маленькие ходили молотить. Было выстроено огувно (теперь зовут .рига) на 4 хозяина Летом молотить некогда было - все складывали, рожь в копны, и овёс, и ячмень, и пшеницу. Зимой молотили Всё вручную. И веяли вручную. Надо высушить - сушили так: в этом огувне был сделан овин и колосники, там вот и клали снопы. Внизу овина раскладывали костёр - только дрова берёзы. И целую ночь палят. Вот высохнет - в 5 утра молотить, с фонарями ещё.

В домах сидели с лучиной. Березы нащеплют и в светильник -корыто с водой - втыкают лучину, и так пряли.

Так наши молодые годы шли.

Ели всё лесное, грузди, рыжики, волнушки, ягоды Сморода по логам в речках росла, малина в выломках росла, клюква на болотах, брусника на борах, морошка на болоте.

Есть было чего. Скота было 8 коров, 2 быка, 4 лошади, овечек. 59 штук. Скота никогда не пасли - так угоним в поскотину, где пасётся - вечером сами идут. И свиней держали. И ещё братья охотились: били зайцев, медведей, лосей, тетеревей, рябчиков. Мяса было полно.

Много было волков и медведей - скота съедали, коров, овечек.

Один раз семью медведей привезли, медведицу убили там. а медведь потом у нас в подполе сидел. И 3 медвежонка долго были. Чужих никого в дом не пустят! Надоели - мама увезла в город, в музей.

Медведя бьют только в глаз.

Вот мои годы шли всё а работе. Новины уйдём прятать - убирать сгоревшее - все в саже. Целую неделю не мылись: речки в лесу маленькие - только для питья и сварить. Домой придём - в печке мылись, бани не было. Жили, как дикие люди, росли в грязи - но люди крепкие были, жили по 100 годов. Но день и ночь работали: все поля разрабатывали. Земля была плохая: горы, песчаная - надо удобрять. У нас скота было много - удобряли поля, а у кого одна корова, нечем удобрять - хлеб не рос.

Были такие в деревне 4 семьи: Вася Гарин - 2 сына и дочь, и корову не держали. Мока-вор: 4 сына и дочь; Маришка: 2 сына, 2 дочки, ещё Василий и Мария: 6 сынов и 7-я дочь.

Вот это первые коммунисты. В партию, в комсомол пошли, а сами в чужой амбар залезут - тушу мяса утащат. Масло кто скопит - всё выкрадут. И всю деревню предали: "Тот кулак, да и тот кулак". Которые работали день и ночь, то кулаки, а они и хлеба наворуют, и овечек чужих загонят штук 5, зарежут и жерут. Все теряются овечки! Они срежут - вот какие были!

Им дали право своих деревенских аресто[вы]вать.

Один комсомолец погнал в город - 50 километров - четырёх человек своих деревенских: Василья, что овчины выделывал, Назара и двух братьев. Ивана Ильича и Петра Ильича. Иван Ильич работал 30 годов, ветврач. И этот комсомолец этих мужчин отвёл 20 километров, согнал в лес и расстрелял всех: у него была берданка - ружьё.

Его звали Парфёнов Иван Павлович. Первый комсомолец!

Потом дети стали искать родителей и нигде не нашли. Он своим проговорился. И слух по селу пошёл. Он куда-то уехал - до сих пор не знают, где он живёт.

Оставил трёх детей маленьких. Плохо: дети голодные были.

И вот мы росли. Ходили с пряхами днём и вечером, собирались по 30 девчонок: неделю у меня, потом .у других. Так зима шла. А летом на горе среди деревни вечерами. Ребят много было. Гармошки всё тальянки были и двухрядки. Из других . деревень ходили ребята.

Большинство сеяли лён: надо всё тканое - и рубахи нижние, и верхнее. Сами ткали всякими узорами.

Ну, я ростом небольшая, но шустрая была. Ребята любили, что умела всё делать - и быстро.

Вот такая семья была. Жили мирно.

Была у нас кузница. Средний брат [Иван] с отцом ковали. Со всех деревень приносили всё ковать, кому чего нужно было. Но это всё.

И вот подошла к нам беда: стали кулаками звать. Это в 30-м году. Мне было 15 лет.

Всё у нас забрали: хлеб выгребли - 2 амбара, скота угнали в колхоз, сани, телеги (всё делали сами) в колхоз все увезли. Даже корыта, кадки, что солили грузди - всё, всё по себе эти воры растащили. Даже одежду, и то всё: на торгах всю продали. Папу -в тюрьму. Наложили налог - платить нечем. И оставили нас с бабушкой 96 лет.

Брат старший [Тарас] жил с нами 11 лет женатый - уехал в Ленинград. [Потом] и младший [Алексей] к нему. Средний [Иван] тоже жил с нами 5 годов женатый, а как начали раскулачивать, видит: надо разбегаться - отделился и пошёл в колхоз кузнецом,

Старший брат был у Будённого 5 годов кавалеристом, и была у него почётная карта: кавалерист на коне. И ему в Ленинграде сказали, чтобы он хлопотал - и всё снимут. В Устюге жила папы сестра [Анна]. У неё муж [Володя] - тоже коммунист. Он попросил эту карту. И он поехал в область и всё охлопотал. Всё с нас сняли, сказали: всё нам возвратить. Но ничего не возвратили. И дом хотели на школу ломать, но остался на месте. Нас разрешили принять в колхоз.

Вот - молодость, 15 лет, и от колхоза погнали в лес на пару с мужиком - лес валить. Я всё в лесу работала, с сентября и до июня. Нарубим, всё к реке свозим по ледянке и сплавим по реке в Кологрив, река Кема. Ёлки в два обхвата. Техники никакой не было: "Дружба" [пила] уж потом появилась. Пилы поперечные. Снег по пояс, надо разгрести: пенёк если высоко - десятник не принимает.

И меня один полюбил и каждый год звал, чтобы я с ним пилила. Его имя было Михаил. Но на фронте его убили. Когда война началась, он всё говорил: "Если меня возьмут на фронт, я в немцев стрелять не буду: они же тоже люди, не могу я в человека стрелять. Лучше пусть меня застрелят". Это мне (его) сын рассказывал. Михаил женился потом, как я уехала. Мы работали вместе, пока я не уехала в Ярославль.

Летом дадут пару лошадей и плуг - и паши! Нормы спрашивали.

И опять беда.

Был у нас владыка, епископ. Владыка был из Устюга Вологодской области. Звали его Ерофей. Наставлял людей, чтобы молились.

Когда людей кулачили, нашим коммунистам дали право аресто[вы]вать своих деревенских ни за что.

Вот все бабы и дети собрались и давай коммунистов двух, [сыновей] Васи Гарина Ваню да Фёдора, по деревне гонять: кто с кочергой, кто с палкой. Помню, я бежала с палкой. Одна женщина, Мария, была в амбаре - выбежала с молоком, мы их гоним - и Мария одну кринку в лицо одному, вторую другому. Всё лицо молоком залила!

Вот эти коммунисты сообщили в область, что Ерофей научил. Но никого он не учил!

Сообщили в область - приехал отряд, окружили деревню и дом, в котором он был. Там жили дед, баба и сын с женой, детей не было. Окружили всю деревню, и в деревню пустят, кто приехал, а из деревни не выпустят. И этот дом окружили.

Никого к дому не пускали, а все люди, малый и старый, стояли день и ночь на крыльце. Но людей не убивали, только уйдёшь поесть - потом не пускают, винтовкой под зад толкают.

Какие-то дураки [милиционеры] были: зайти бы в дом, забрать его и не мучить ни людей, ни себя.

А дураки-дети, бабы все на крыльце этого дома всё пели молитвы. Нас винтовками били: под зад толкают, не пускают к дому, а мы лезем.

И что бабы придумали: одели владыку в кафтан, в женский длинный платок подвязали и высадили в окно, увели в другую деревню, в лес, в избушку - 4 километра. Носили туда еды. Были у него 2 молодых паренька: Николай и Анатолий.

Хотели нашу деревню всех спалить. Ехал карательный отряд. И Николай, паренёк, пожалел детей и старых и сказал, где владыка. Повёл милицию туда.

Милиционер зашёл, сказалг "Руки вверх!" Владыка поднял руки. И [тот] стрельнул его в голову. Но он жив [остался], не убил.

И положили его на голую телегу-однокружку вниз головой. 4 километра везли до нашей деревни - кровью изливался, но не стонал, только градил крестом всю дорогу.

Привези в деревню, перевязали голову и попросили, чтобы везти, как человека. Положили подушки в ходок и 150 километров так везли.

И весь народ за ним погнали: молодых девушек и старых из той деревни, с Вострова, И у нас, кто молился, коммунисты всех показывали. У нас маму и брата среднего взяли, всех в Котлас в тюрьму. А папа уже там. И пареньков: Николая и Анатолия. Так люди, как черви, там погибали.

Никому даже проводить не дали маму и брата. Вот такое было за то, что молились люди. И из Вострова всех, кто молились: молодые девушки, женщины, мужчины - всех арестовали, погнали в Устюг в тюрьму. В нашей деревне всех забрали: молодых и старых, - угнали всех пешком до Котласа. 150 километров - Устюг, и [ещё] 25 километров Котлас от Устюга.

Все там, как черви, погибали. Мало кто вернулся.

Но наши сидели с год. Потом Володя всё охлопотал, и их забрал в Устюг, и привёз домой папу, маму и брата.

Одно горе говорить! Много молодых погибло там.

Владыку Ерофея отвезли в Устюг в больницу. Владыка один в палате был, всё молился. Ходила папина сестра [Анна] к нему.

Когда умереть, он встал, помолился, и в палате просто как солнце засияло, - и умер. Хоронили его в Устюге.

Вот такая история была - но всё правда.

Мы жили в деревне Путилове Северного края Никольского района. (Сейчас наши края к Вологодской области перевели, все деревни снесли).

И вот у нас в деревне много раскулачили, и все стали кулаки уезжать. Но надо было паспорт получить - потом уедешь. И был в сельсовете хороший секретарь, Александр Васильевич Вязников. И он всем кулакам дал справки. Когда уедет председатель куда, а он напечатает справок и даёт кулакам. Правда, много ему платили: и масла, и мяса, и яиц - чего только хотел.

В городе, где паспорта получали, догадались, почему все кулаки уезжают: молодые девушки, парни...

И одного паренька словили в городе: пришёл получать паспорт, и его спросили, где взял справку. Он не хотел сказать - его прижали, и он сказал. Этого звали Иван Петрович Парфёнов. И тогда Александра Васильевича забрали и - срок 15 лет. Оставил трое детей.

Кто работал, не ленился, все кулаки! Но это были простые люди: ни машин, ничего не было - всё вручную работали, только скот, и всё.

Как папа и мама вернулись из тюрьмы и брат Алеша уехал в Ленинград, скоро и мы все собрались уезжать.

Приехали мы в Ярославль в 35-м году: [я], папа, мама и сестра [Ольга] младше меня на 3 года. Квартира у сестры [Александры] - 16 метров комната. Трое детей маленькие, и брат зятя, паренёк, и зять сестры, и нас четверо. Где жить? Не прописывают.

Папа, мама уехали в Ленинград к братьям; Нас [с Ольгой] зять прописал временно.

В Ярославле поступить на работу очень трудно было. Люди спали у отдела кадров. [Зять] так [меня] устроил на работу: взял в заводе [направление], что нужна работница, но в отдел кадров я не могла пройти - он пролез к окну и женщину попросил отвечать за меня. Оформил - вылез.

И через 2 месяца по э[то]му [же] направлению сестру устроил, опять [как и меня] в цех.

Я работала на станке. 6 человек [бригада]: браслетчица Анна, сквиджмашинистка Сима, вторая сквиджмашинистка я - Мария, закройщица Анна, стыковщица Лиза, обрезчица Шура.

Браслеты называются - это делают колёса к машинам: к грузовым, и к маленьким, и к тракторам. Браслет состоит - полоска, 2 слоя корда и 2 слоя резины, получается браслет. Вот таких штуки три браслета - это делают мужчины - надевают на станок.. и боковины (резину толстую), и ещё протектор. Всё получится покрышка. Колесо вставляют - железо. Покрышки варят в котлах Есть горячие цеха кладут в котлы, закрывают, и варятся часами.

Вот так и работали

Все заводы в одну проходную ходили: шинный, кордный, асбестовый, подошвенный

С квартирами очень плохо. Частную - нигде не найдёшь. Все землянки обойди - нет квартир!

У сестры прожила по 38-й год. Пришёл ко мне паренёк из армии, я вышла замуж - ушли на частную квартиру. Спали так: мы [с мужем] на койке, а над нами на полатях 4 парня спали - Федя, Сергей и два Саши Комната маленькая, тут и печка, тут и стол. Ничего у нас не было: у меня одна юбка из деревни, у него - шинель с армии.

Муж, когда с армии пришёл, поступил в милицию: с пропиской было плохо Вот его и прописали в Ярославле. Муж проработал в милиции мало: не может бить никого. Уволился и поступил на шинный собирать покрышки.

Много раз из Ярославля ездила в Ленинград: папа, мама там жили и два брата. А сват ( отец зятя Александра), как убеждали из тюрьмы, так и жили в Николо-Поломе двенадцать лет.

И вот опять беда. Германия нам не дала каучука - не было работы, и за 3 дня сократили 3 тысячи 500 человек. И я была в декрете - сократили.

В тридцать девятом я родила сына. А в сорок первом война. Начали бомбить.

И вот бомбят, а я с ребёнком. Что делать? Муж принёс документы, и пришлось мне ехать в деревню, пока что уладится. Поехала к его родителям.

Приехала осенью - рожь жали. И сразу пошла на жнейку. С ребёнком свекровь. И ещё двое [из детей свекрови] в школу не ходили, малы были. Свёкор утонул - не было.

Работы я не боялась - всё умела. Которые женщины в деревне говорили, что я городская - не умею ничего делать, но с первого дня я им показала!

И жать, и вязать, и косить, и топором рубить, кол подточить. Все а деревне стали говорить, что бойкая, всё умеет. Пойдём огороды городить - умею рубить.

И вот война... Муж пишет: эвакуируют в Омск шинный завод и мужа, сестру с зятем - всех.

Приехали они в Омск. Сестру, семейных - в бараки, дали квартиры, а муж один - пошёл на частную квартиру. И пишет: "Приезжай!" Не шутка - с ребёнком поехать в Омск!

Я поехала в город: надо пропуск - и не дали, вернулась. Пришлось жить у свекрови. [У той] пять детей: двое работали, а трое не работали,

Я работала с пяти утра и до пяти вечера - и пришлось и голодной быть.

И так все в деревне меня полюбили! Соседки хорошие.

Муж пишет, что его берут на фронт. Только два месяца пробыли в Омске - и на фронт: добавочный состав из Сибири под Ленинград. Так он все вещи увёз к [моей] сестре [Александре]. Он на Рабочих, на 16-й Рабочей был, а сестра в Куломзино, на Новостройке, в бараках.

И все восемь писем [от мужа] были из дороги. Последнее бросал в Галиче, под Ленинградом.

Только пошли в бой - первый день, 19 марта 42 года - и убили. Прислал письмо его друг: "Ваш муж Колтаков Иван Николаевич убит".

Я сильно плакала.

Письма все сожгли, похоронной нет. Я писала три раза в город Подольск - мне отвечают: "Не значится в убитых".

И что: свекровь меня просила пойти за брата моего мужа, но я, дура, не пошла: у него больные ноги были. И она меня отделила: дала мне избу (один коридор), дала козу, овцу, курицу. Я козу отдала ей [обратно] и курицу отдала, овцу зарезала, выменяла муки два пуда. В колхозе не давали хлеба: трудодней много, а есть нечего. У всех огороды, а у меня нет ничего. Я так плакала, что соседи пришли. Свекровь - она говорит, что ей сказали, что я у неё корову заберу. Мне ничего не надо: ни дома, ни коровы!

Пошла я в колхоз. Предколхоза был старик с бородой.

- Иди, - говорит, - неси мешок и ведро.

И он мне дал два пуда муки и пять кило мяса, да говорит:

- Что-нибудь подбавляй.

Вот, все спиливали липы и мне дали. Где мякины...

Меня бабы жалели.

Я чистила два колодца: 12 метров глубины! Меня нужда заставила. Палки выкидаю, потом ковшом песок вычерпаю, и пойдёт вода. Мне за это договор: каждый день приносили кринку молока и кусок хлеба половина деревни. Раз пришли - и ещё стали носить, и второй раз принесли.

И опять горе: заболел ребенок.

В садике с печки летом упал. Была няня-вертушка: засадила всех на печку.

Проболел полгода, с июли до 19 декабря, и умер. Похоронила - осталась одна.

Далее...