Или я сама вошла в женскую тему или женская тема вошла в меня -

теперь уж и не разберешь. Все так прочно переплелось, что в профессиональном плане я не вижу себя вне темы, да и тема без меня тоже смотрелась бы иначе: я посвятила ей более тридцати лет журналистского труда.

Началось все еще в 60-е годы. Работала я в те времена в газете "Труд", в отделе охраны труда и социального страхования. На дворе стоял социализм, почти все трудоспособное население страны было занято в народном хозяйстве. Так что наш отдел в общей социально-политической атмосфере тех лет был одной из тематических и, в определенном смысле, идеологических опор газеты, имевшей огромный и все увеличивающийся тираж.

Руководил тогда газетой Александр Михайлович Субботин, чей острый ум и величайшая политическая интуиция, помноженные на осторожность, обеспечили ему рекордно долгое и успешное пребывание на посту Главного. У него был тихий голос и внимательные холодные глаза. Легкая хромота придавала ему особый загадочный шарм. За спиной его почему-то ласково звали Шуриком...

В отделе охраны труда редактором был ныне покойный Валентин Петрович Антонов, человек сложной судьбы и взрывного характера. Страстный библиофил и знаток литературы. У Антонова было прозвище Вэ-Пэ - по начальным буквам его имени и отчества. Он обладал - и прекрасно знал об этом - одним неоспоримым преимуществом перед многими: нюхом умел найти и определить тему. Мало того, видел перспективы темы "в темноте и с завязанными глазами", как сам признавался. Это был безусловный газетный талант, к нему за советом ходили из других отделов и даже из других газет. Но была у него одна тяжелая черта - он занудничал, капризничал, иногда кричал и даже топал ногами, когда имел дело с уже готовыми текстами, начинал их перекраивать так, что от него хотелось бежать, схватясь за голову. От него многие и в самом деле сбежали. А я почему-то осталась. И до сих пор помню, чем он меня останавливал: "Ну, не обижайся. Не кипятись. Знаешь, как звали на фронте вашу сестру в шинели? Не знаешь... Бой-ци-ца. А теперь пойди и подумай, "ы" после "ц" или "и".

Читатель уже догадался, что рождение женской темы было для меня впрямую связано с "Трудом" и Вэ-Пэ, хотя судьба распорядилась так, что эта же тема меня из "Труда" и увела.

Судьбе было угодно и другое: в этой теме я пыталась отыскать ответы на многие свои собственные жизненные недоумения. Побудительных причин тому было немало: я была молодой женщиной с университетским образованием, к 70-му году в семье было двое маленьких детей, мною были завоеваны и неплохие позиции в журналистике, но все это - на фоне мучительно трудного совмещения одного с другим. С каждым годом я все отчетливее понимала, что это не частная проблема моей личной биографии, а колоссальная проблема всего нашего социума. Так что, казалось бы, случайное обращение к теме имело для меня отнюдь не случайный глубинный смысл. Не удивительно, что каждая моя строчка была сильно подогрета, а то и поджарена личным пристрастием и азартом сыщика, взявшегося распутывать некую тайну... А наловца, как известно, и зверь бежит.

Итак, шел 1966 год, и задумали мы вместе с Вэ-Пэ повнимательнее посмотреть, что же такое происходит у нас с женской занятостью на каком-нибудь конкретном производстве. На стройке, к примеру. А стройками тогда страна изобиловала, куда ни сунься - всюду стройка. Или долгострой. Однако выбрала я ударную и точно перспективную стройку - стройку Саратовской ГЭС. Тогда только рыли ее котлован. И направилась туда, в город Балаково, где и кипело это самое строительство. Стояла осень, туманы были неизменным спутником пейзажа, среди развороченной земли и вечной сырости я задрогла в своей городской одежонке, а командировка оказалась продуктивной, интересной, уезжать было глупо, и в прорабской подарили мне тогда синюю рабочую телогрейку, в которой я и вернулась потом в Москву. После Балаково написала я очерк "Ноша не по плечу", основная мысль которого предельно проста: на стройке непростительно велика доля ручного неквалифицированного женского труда. Мужской же труд почти весь связан с машинами и механизмами.

Поскольку с этого материала все и началось, процитирую его фрагменты.

"...Вязкая серая масса подогретого бетона дымится на холоде. Огромная бесформенная лепеха ее должна лечь на откосе ГЭС ровной разутюженной "картой". Без бугорков, без рытвин. Когда "карта" затвердеет, она станет похожа на полированную горку. А пока это парное бородавчатое тесто. Десять бетонщиц с совковыми лопатами в руках принимаются за работу - выстраиваются по откосу какой-то хитрой лесенкой и начинают "гладить". Высокие резиновые сапоги их вязнут в серой каше. Сначала лопаты так, потом ребром, потом совковой выпуклостью. Опять ребром. Опять выпуклостью. Вот так. Еще раз. Лязг. Лязг. Постепенно краски стираются. Котлован наполняется туманом. А бетон все идет и идет. Женские руки не знают устали.

По трапу иду на верх откоса. Здесь кран. Крановщик только что подал свежую порцию бетона. Вышел из кабины. Наблюдает.

- Неженская работа, - пытаюсь начать разговор.

- Да уж какая женская... - крановщик оказался болельщиком женского труда и имел на этот счет свою теорию. - Мужик, он к технике поближе. Квалификацию схлопотать старается. С механизмами работать оно и сложнее, да все же легче. А женщины, и молодые, и способные, да почему-то дальше лопаты часто не уходят. Не растут на производстве... А ведь некоторые тут с десятилеткой. Вон та, в желтом шарфе, и эта, что лопату направляет, и эти две слева...

...Привычная точка зрения, что женщины, де, все могут и все смогут, настолько въелась в наше сознание, что сами женщины ее и проповедуют. На выгрузке кирпича из вагонов в одной из организаций Саратовгэсстроя я познакомилась с несколькими транспортными работницами. Когда я завела разговор о постыдном отсутствии механизации и мужской помощи в таком деле, одна из женщин мне ответила: "А я считаю, что выгрузка кирпича - самое бабье дело. Не потому, что легкое. Потому, что мужики его не сделают. У них спина отваливается... А кругом новостройка. Кирпич нужен..." Валентина Трещева, бригадир (кстати, мать шестерых сыновей), добавила: "Вчера двенадцать мужчин один вагон целый день разгружали, а мы ввосьмером - два вагона". Да... Мимо нас, сторонясь кляцающих друг о друга кирпичей и осколков (треть кирпича при такой выгрузке идет на бой), прошагали два юных геркулеса в спецовках. Они были румяны и настроены на шутливую волну. Один, округлив синие глаза в белых ресницах, вдруг крикнул певучим тенорком: "Ну-ка, бабы, не ленись! Я иду - посторонись!" И хлопнул в ладони".

("Литературная газета" от 15 февраля 1967 года, стр. 11, рубрика "Дискуссионный клуб "ЛГ".)

Читатель, я уверена, зацепился глазом, что цитирую-то по "Литературной газете", а рассказываю о "Труде". Как так? А вот как: материал был принят без проволочек со стороны Вэ-Пэ, на этот раз он даже не капризничал, но произнес роковую фразу "попробуем прорваться". И мы, увы, не прорвались.

В материале у меня не было ни слова выдумки, все лица и фамилии подлинные, цифры выверенные. Да и размашистой публицистики с пируэтами про дискриминацию там тоже не было, а про слово "гендер" мы еще и слыхом в те годы не слыхивали. Я не первый год публиковалась, хорошо чувствовала край и лишних слов не лепила. Однако же...

Субботин очень деликатно порекомендовал мне завизировать гранки "Ноши..." в одном из высоких отделов ВЦСПС.

Здесь надо пояснить, что "Труд" не был органом партийной или государственной структуры - он являлся органом ВЦСПС, Всесоюзного Центрального совета профсоюзов, то есть был газетой профсоюзной. И мог позволить себе вольности больше, чем, скажем, любое партийное издание. Но не тут-то было...

Двинулась я в ВЦСПС на Ленинский проспект. И приняли меня в высоком отделе. И была это женщина. И курировала она соответствующие проблемы. И она без лишних слов тихо "зарубила" мой материал. "Пока это не своевременно, воздержимся", - вот и все, что я запомнила из той беседы.

Сказать, что я обиделась - ничего не сказать. Я заплакала на том же этаже, спрятавшись в туалете. В котловане ГЭС я была осенью. Когда плакала в туалете - за окном сыпал снег, уже наступил 1967 год. Отвергнутый материал жег мне руки, хотя еще сильнее жгло сознание, что мне преподан урок, из которого я вправе делать собственные выводы и что следующий ход - за мной. Этот ход я сделала и, нарушая неписаную журналистскую этику тех дней, унесла свои строчки в "Литературную газету". Вопрос решился очень быстро заместителем Главного редактора "ЛГ" Виталием Александровичем Сырокомским, "Ношу" опубликовали буквально через две недели.

Наверное, звезды благоволили женской теме. Материал органично вписался в очередную бурную дискуссию "ЛГ", начатую писателем Эдуардом Шимом и его ершистой заметкой под знаковым для темы заголовком "А ну-ка, взяли!" И чтобы войти в дискуссионный контекст, мне и понадобилось-то лишь переделать первый абзац да переписать финальные строчки. Я все чаще стала посещать редакцию "ЛГ"...

Все это гладко на бумаге, для меня же были сплошные овраги. И все это я рассказываю вовсе не для того, чтобы вспомнить, как обидели меня вместе с женской темой, а для того, чтобы с высоты своего огромного и часто тяжелого газетного опыта сказать: газета (журнал) не есть арена авторов. Газета (журнал) есть арена редакторов и тех сил и средств, которые за ними стоят. Как театр - дело режиссерское, а уж потом - актерское. Так было. Так есть. И сейчас дела в этом смысле обстоят еще круче. И то, что тогда, 30 лет назад, газетная режиссура вывела женскую тему в ее критическом и проблемном аспекте на пространство писательской дискуссии, где маневренность слов, идей и интонаций куда выше, чем даже в профсоюзной газете, заключалась суровая, хотя и обидная для меня, закономерность.

Впрочем, через какое-то время я все-таки добилась на страницах "Труда" реабилитации женской темы и в мае 1967 года опубликовала там очерк "Тяжелое молоко". Речь шла о труде доярок. Там тоже были весьма красноречивые сцены из жизни одной подмосковной фермы, где вилы, мешок и женские руки вершили весь производственный процесс, а если тяжелый мешок рвался, его прореху затыкали большой картофелиной. Всего-то и делов... Но это был мой последний "лобовой" материал о тяжестях женского труда. Впереди были долгие годы работы, постепенное расширение поля женской проблематики и ее внедрение на страницы партийных изданий, где спустя двадцать лет эта самая проблематика выглядела уже так лихо, что трудно было поверить в те самые мои слезы в стенах ВЦСПС.

Процитирую эту самую смелость "двадцать лет спустя" в моем исполнении на страницах политического еженедельника "Новое время", выходившего тогда на русском, английском, французском, немецком, испанском, португальском, итальянском, польском, чешском и греческом языках. Статья называлась "Третий пол?" и был у нее подзаголовок: "Концепция женского счастья".

"...Когда мы ремонтируем железнодорожные пути и таскаем шпалы (на тяжелых путейских работах в стране занято 65 тысяч женщин - почти треть всех путейцев), мы как бы не совсем женщины. Когда абортируемся безжалостнее всех в мире, мы тоже не совсем как бы люди, а, скорее, биологические особи. Зато когда претендуем на участие в решениях - тут мы уже сущие бабоньки. Иначе трудно объяснить, почему наши труженицы - а их 51 процент в общественном производстве - не выдвигают из своей среды профессиональных политиков и масштабных государственных деятелей.

Здесь важен не просто процент женщин, скажем, в Верховном Совете, а наличие среди депутаток истинных лидеров, способных поднять голос, не только руку. Рук-то поднятых у нас густой лес... Сколь бы высоким ни держали мы процент депутаток, их состав постоянно меняется от выборов к выборам. Процент остается, лица - нет... Оттесняем женщин от первых ролей в политике, отводя им роль политических статистов, участников массовки. Мы дожили до того, что каждый второй мужчина у нас какой-никакой начальник и все верховное начальство - сильный пол, а женщины - главные исполнительницы воли мужчин, так сказать, подпевалы...

У нас почему-то нет серьезного женского движения. С программой, с концепцией, с правыми и левыми перегибами, если хотите, со своими экстремистами, горланами и главарями. Я не призываю к экстремизму, но женские голоса хорошо слышны лишь на своих кухнях. Если на минувшей партийной конференции высказались всего 5 делегаток из 1258 и лишь одна - председатель Комитета советских женщин Зоя Пухова - пыталась поставить перед собравшимися женские проблемы как проблемы политические, что тут скажешь? Только руками развести...

Женщины очень рассчитывали на перестройку. И в глубине души полагали, что перемены начнутся с них, с их проблем... Не скрою, многие женщины уже раздражены обилием обещаний... ("Новое время", № 37, 9 сентября 1988 года, стр. 47).

Писалось и печаталось это на гребне той самой гласности, о которой мы стали уже благополучно подзабывать и которая принесла, как мне представляется, единственные плоды: говори что хочешь, критикуй кого хочешь, а жизнь будет идти так, как ты совсем не хочешь...

В этом смысле стилистическая сдержанность 60-х и 70-х годов применительно к нашей теме представляется мне, как ни странно, более продуктивной, чем только что продемонстрированный мною публицистический размах руки. И вот почему. Сделанное в 60-70-е годы вошло в копилку общего знания о проблеме, частично пропитало собой культуру, то есть повлияло на вещи капитальные, глубокие, что потом открыло дорогу и слову "дискриминация", и мотивировало присоединение нашей страны к Конвенции ООН "О ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин", обусловило появление в нашей социальной науке гендерных исследований и т.д. Для этого, повторяю, нужна была долгая кропотливая работа тех дрожжей, которые и закладывались в дискуссионные пироги "ЛГ". И об этом мы поведем свой рассказ.

Но сначала - несколько слов о 70-х годах. Сейчас этому времени

почему-то дали имя "застой". Мне с этим трудно согласиться. Если уж искать какие-то определения тем дням, точнее были бы слова "устойчивость", "постоянство". Во всяком случае, общей психологической доминантой было чувство стабильности: жизнь воспринималась устойчивой, а советский строй - неколебимым. Другое дело, что эта устойчивость оказалась, как мы сейчас можем судить, довольно-таки призрачной, фасадной, а в недрах неколебимости шли процессы, открывшие ворота перестройке. Это сейчас издалека видно, что сначала незначительные, мелкие, бисерные идеологические подвижки, накопив количество, обрушились потом на людские головы качеством - перешли в настоящий шторм и штурм. Даже наша скромная женская тема, и та накапливала иное, далекое от официоза, содержание и в конце 70-х годов даже имела своих подпольщиц, издававших в Ленинграде диссидентский журнал "Мария" и высланных за это за пределы СССР. Какой уж тут застой!

По моему глубокому убеждению, именно в 70-е годы (а потом и в 80-е) шло интенсивное аналитическое развитие женской темы, шло по многим направлениям, включая прежде всего науку и средства массовой информации. Первой аналитической скрипкой среди газет выступала "Литературка", представлявшая в то время огромный дискуссионный клуб, воистину Гайд-парк социализма, как метко выразился Александр Борисович Чаковский, в те годы главный редактор "ЛГ".

Забегая вперед, скажу, что именно "Литгазета" помогла обществу постепенно осознать, что в отношении женщин у нас, как ни крути, существует скрытая дискриминация, хотя действовавшая тогда Конституция провозглашала равноправие, а на слово "дискриминация" распространялось негласное табу. Как бы то ни было, но парадигма женской темы в годах постепенно изменялась, она становилась более смелой и критичной и в этом своем новом качестве постепенно проникала на страницы официальных партийных и правительственных изданий.

Однако вернемся к самому началу 70-х. Не надо объяснять, что мне пришлось основательно перестраиваться, раз уж я стала печататься в совсем другой газете. А потом перешла туда и на штатную работу. Отдел, где я стала работать, назывался отделом социально-бытовых проблем. В поле его внимания находились быт, брак, семья, демография, отношения поколений, все виды общественной услуги, включая работу детских дошкольных учреждений, магазинов, столовых, бань, почты, транспорта и т.д., то есть всего, что так или иначе на языке социальных дисциплин называется воспроизводством человека. И с чем прежде всего сталкиваются женщины.

Заведовал отделом известный на всю страну Анатолий Рубинов (он вел тему городской жизни), его замом была Лора Великанова, чьему умению привлечь людей и организовать работу в любой теме, а потом логически выстроить самый растрепанный материал и за день написать целую полосу отчета о каком-нибудь "круглом столе", я искренне завидовала. Большой заслугой этих моих новых коллег было то, что все люди, так или иначе служившие темам, которые я только что перечислила в предыдущем абзаце, все социологи, экономисты, юристы, сексологи и сексопатологи, демографы и врачи, психологи и психиатры, специалисты по труду и социальной гигиене - все были гостями, друзьями, советчиками и заинтересованными критиками нашего отдела. Рядом с рабочим столом Лоры Великановой стояло старенькое кресло, оно никогда не пустовало, в нем почти всегда гнездился возможный автор или добровольный помощник "ЛГ". Люди не только шли к нам, но и приезжали из других городов, других республик, ибо притягательную силу огромного дискуссионного потенциала "ЛГ" того времени ощущала вся страна.

Вряд ли я сейчас сумею вспомнить все имена тех, кто являл собой мозговой штаб социальной проблематики "ЛГ". Лучше процитирую один из конкретных материалов, помещенный под рубрикой "круглый стол "ЛГ"" на полосе "Социология" 1 июля 1970 года. Полосу делала Лора Великанова. Название: "60.000.000 семей". Подзаголовки: "Можно ли прогнозировать счастливый брак?", "Идеальная пара - какая она?" и "Семья или "он" и "Она"?" Преамбула к полосе такая:

"Длительное время на страницах "Литературной газеты" ведется дискуссия о проблемах современной советской семьи. Каковы ее характерные черты и особенности? В чем ее специфика? Какие глубинные процессы, происходящие в семье, общество должно иметь в виду, регулируя социально-экономическую жизнь? Ответы на эти вопросы пытались дать Н. Римашевская ("Кто глава вашей семьи?"), Н. Соловьев ("Развод. Почему?"), Н. Юркевич ("Семья: любовь и долг"), В. Переведенцев ("Как распадаются семьи?"), Ю. Рюриков ("Зло или избавление от зла?"), А. Алексейчик ("Как укрепляются семьи") и многие другие.

Участники дискуссии, которая идет на страницах газеты, не выработали единой точки зрения по ряду вопросов.

На предложение редакции встретиться за ее "круглым столом" откликнулись писатели, специалисты по проблемам семьи и брака - социологи, философы, демографы, юристы, психологи, экономисты Москвы, Ленинграда, Киева, Минска, Вильнюса, Тарту. Сегодня мы публикуем отчет об этом заседании".

Для полноты картины просто перечислю имена участников этого конкретного "круглого стола" (в последовательности их высказываний): А. Волков, заведующий демографической лабораторией НИИ ЦСУ (Центральное статистическое управление) СССР; Ю. Рюриков, писатель, автор нашумевшей в те времена книжки о любви "Три влечения"; В. Переведенцев, Б. Левин, Л. Дарский, кандидаты экономических наук, А. Харчев, доктор философских наук, Н. Римашевская, кандидат экономических наук, Л. Обухова, писательница, Г. Васильченко, кандидат медицинских наук, заместитель руководителя Центральной лаборатории сексологии и сексопатологии, профессор В. Колбановский, А. Меликсетян, кандидат педагогических наук, Н. Соловьев, кандидат философских наук, Л. Кузнецова, публицист, А. Алексейчик, врач-психиатр.

Этому круглому столу в 2000 году исполняется тридцать лет. Кого-то из его участников уже нет в живых. Кто-то, после распада СССР, отрезан от прежних коллег новыми государственными границами. Почти все тогдашние кандидаты наук стали докторами или, как Н. Римашевская, и директорами крупнейших научных институтов. Кто-то эмигрировал, кто-то ушел в другую тему. Но все тогда, почти 30 лет назад, дружно пытались расшифровать "черный ящик" конфликтной семьи, на входе которого - свадьба, на выходе - развод, а что в середине - неизвестно.

Конечно же, все "круглые столы" и все дискуссии "ЛГ" соотносились с тем концептуальным подходом к семье и женщине, который тогда господствовал: поддержка семьи и поддержка женщин. Это базировалось и на конституционном фундаменте тех лет, и цитируемый нами круглый стол в этом смысле - не исключение. Патернализм государства в отношении женщин казался тогда единственно возможным и самым гуманным решением всех возникавших сложностей и проблем. Патернализмом были пропитаны и все слова и строки соответственной статьи Конституции, которую, думаю, есть смысл процитировать:

"Женщина и мужчина имеют в СССР равные права. Осуществление этих прав обеспечивается предоставлением женщинам равных с мужчинами возможностей в получении образования и профессиональной подготовки, в труде, вознаграждении за него и продвижении по работе, в общественно-политической и культурной деятельности, а также специальными мерами по охране труда и здоровья женщин, созданием условий, позволяющих женщинам сочетать труд с материнством; правовой защитой, материальной и моральной поддержкой материнства и детства, включая предоставление оплачиваемых отпусков и других льгот беременным женщинам или матерям, постепенное сокращение рабочего времени женщин, имеющих малолетних детей" (статья 35).

Конституция, названная тогда конституцией развитого социализма,

была принята в 1977 году, в октябре. Однако концепция "женского вопроса", изложенная в ней, практически отражала уже прочно внедренную в общественное сознание и тоже казавшуюся неколебимой официальную точку зрения на тему "женщина и социализм". Это была даже не точка зрения, ибо точек зрения может существовать множество, это был скорее определяющий идеологический стержень, не раз уже сформулированный в программных партийных документах. Этот идеологический подход определял многое и в советской культуре, вспомним такие хрестоматийные вещи, как пьеса А. Арбузова "Таня" (1939 год) (в роли Тани в те годы блистала актриса Бабанова) и фильм Г. Александрова "Светлый путь" (1940 год) с участием звезды советского кинематографа Любови Орловой, не говоря уже о многочисленных крупных и мелких литературных произведениях советского периода, где так или иначе затрагивалась женская тема. А мы ведем речь о 70-х, когда подобных фактов культуры накопилось немало.

Однако, здесь стоит напомнить и о весьма заметной для конца 60-х - начала 70-х другой культурной вехе: в конце 1969 года в журнале "Новый мир" (№ 11) была опубликована нашумевшая тогда повесть Натальи Баранской "Неделя как неделя". Повесть рассказывала о мучительных трудностях сочетания женской работы и семьи. Художественная ткань произведения была столь убедительна, что ставила под сомнение безупречность существовавшей официальной "женской" парадигмы. Веду к тому, что позиции культуры в женском вопросе на были столь однозначны, как в публицистике. Но пока не будем в это углубляться и ограничимся тезисом о том, что крепкий идеологический стержень у темы все же был, и именно он прочно держал на себе свод газетной и журнальной публицистики. Литература же и искусство не всегда умещались в тесные рамки идеологических предпочтений. Но об этом - позже. А сейчас вернемся к Конституции.

Ее проект тогда широко обсуждался. Я хорошо помню, как строчка "Женщина в СССР имеет равные права с мужчиной" уступила место фразе "Женщина и мужчина имеют в СССР равные права". Вокруг этого изменения порядка слов и употребления союзов было много разговоров. Изменения и впрямь были принципиальными, и об этом с удовольствием рассказывали в Комитете советских женщин, председателем которого в те годы была первая женщина-космонавт Валентина Николаева-Терешкова.

Мало того, женская тема в 70-е годы имела и широкий международный резонанс: 75-й год был провозглашен ООН Международным годом женщины и проходил под девизом "Равенство - развитие - мир", а в 1977 году была проведена грандиозная международная встреча "Женщина и социализм", где в докладе, сделанном В. Терешковой, основное внимание опять-таки было уделено этой концепции, которая трактовалась "не как арифметическое тождество ряда характеристик, а как равные социальные последствия в положении женщин и мужчин на производстве, в быту, в семье, в общественной жизни".

Так что 70-е годы в силу разных причин и обстоятельств, в том числе и международных, были отмечены повышенным вниманием к женской проблематике, - она как бы проходила международный смотр. Это выдвигало перед нашей пишущей братией особые требования. Волей-неволей женская тема становилась в те годы одной из основных козырных идеологических карт социализма. И это надо было понимать и этому надо было соответствовать.

Конечно же, я это понимала и старалась соответствовать. Чуть позже я перечислю названия и темы своих публикаций в те годы - они полностью соотносятся с пожеланиями Конституции, словно я, когда писала, пальцем по ней водила. Совсем не зря употребляю здесь слово "пожелания", потому что на деле между желаемым и действительным в положении советских женщин существовал огромный разрыв. И это я тоже не только видела и понимала: этот разрыв, повторю еще раз, драматически проходил и через мою собственную рабочую и материнскую судьбу - я воистину разрывалась между домом и работой, мои дочки были еще малы, а работать хотелось на полную катушку. На языке науки, помнится, это называлось "межролевой конфликт женщины".

Так что мое пребывание в теме сопровождалось двояким чувством. С одной стороны, я искренне верила (и верю до их пор) в концепцию равенства, связывала с ней надежду на решение своих собственных творческих, карьерных и семейных проблем, не говоря уж и о том, что я искренне желала того же миллионам своих соотечественниц. И это чувство, безусловно, сквозило в моих строках. С другой стороны, меня не покидало горестное недоумение, почему же эти надежды так трудно осуществляются, а то и не осуществляются вовсе. Дальше равенства в получении образования дело женского равноправия продвигалось туго. Про успешную женскую карьеру уместно было говорить лишь на примере отдельных выдающихся женщин, но уж никак не на материале больших чисел. Пресса так и выкручивалась: писались очерки о выдающихся женщинах как о персонах (называлось это "портретный очерк"), и этому жанру я тоже отдала свою дань, хотя душа моя больше тяготела к очерку проблемному, основанному как раз на материале больших чисел.

Примером моей попытки рассказа о женской карьере через судьбу отдельного человека были очерки "Людмила Ивановна, директор" (опубликован в газете "Советская Россия" 30 декабря 1978 года под рубрикой "Творцы пятилетки - наши герои" и рассказывал о директоре крупного текстильного комбината "Рабочий" в городке Озеры Людмиле Ивановне Григорьевой) и "Квадрат Шигильчевой" - тоже о женщине-руководителе, на этот раз огромной стройки в одной из южноазиатских республик бывшего СССР (опубликован в журнале "Работница" в начале 80-х).

Далее...