Опять я в роли следователя!

Закончив расследование действий карательного отряда Семеновского полка по Московско-Казанской железной дороге, я получил предложение от редакции "Русь" произвести таковое же расследование по делу истязания Марии Александровны Спиридоновой казачьим офицером Аврамовым и помощником пристава Ждановым, для чего я в тот же день выехал в Тамбов.

В этом городе, где в настоящее время заключена в тюремном остроге Спиридонова, мне пришлось встретить большие затруднения в производстве расследования ввиду того, что до сего времени город Тамбов находится на военном положении, по улицам всюду разъезжают блюстители порядка - казаки, напоминая своим видом мирным обывателям, что "всевидящее око" не дремлет. У всех еще живо в памяти стоят расстрелянные в сочельник на тюремном дворе под окнами политических заключенных рабочие Катин и Кузнецов, лишенные права апеллировать¹. До сих пор помощник пристава Жданов появляется по ночам в квартирах мирно почивающих граждан Тамбова, производит обыски, арестует, позволяет всякие грубости, ругательства и наводит ужас на жителей.

Все эти данные, волнуя и раздражая общество, в то же время заставляют людей быть крайне осторожными, недоверчивыми. Каждое слово говорится с опаской да с оглядкой. Когда меня принимали лица, искренне желавшие познакомить с фактической стороной дела, осветить весь ужас бесчеловечности и жестокости, совершенных над Спиридоновой, то они тщательно запирали двери, просили не садиться близко к окну. Часто заглядывали сами в окна, в ожидании - не пройдет ли сыщик, шпион; просили меня не нанимать извозчика около дома, а пройти квартал, другой - пешком.

В одной квартире, где пришлось мне беседовать со старушкой, у которой делался недавно Ждановым обыск, я натолкнулся на трогательное признание того ужаса, который переживает она каждый раз, когда приходит к ней незваный человек и заводит речь о Жданове и Спиридоновой.

- Дорогой мой, вот вы пришли, а поглядите мои руки - холодны, как лед. Я вся трясусь, как в лихорадке. Я так боюсь, когда ко мне кто-нибудь приходит и заводит об этом речь. Хорошо, я вам расскажу все, все, что знаю, только, умоляю вас, уйдите скорее и...и больше не приходите.

Когда я замешкался в передней и продолжал беседовать с другой женщиной, старушка не вытерпела, вышла тоже в переднюю и кротким голосом укоризны обратилась ко мне: "Вы все еще не ушли? Ну когда же уйдете, дорогой мой, идите скорее! Ведь вы уморите меня, старуху!.." Потом, оглянувшись, вглядевшись в окошко, с ужасом всплеснула руками и вскрикнула: "Батюшки мои, светы! Шпион идет!.. Спрячьтесь скорее в чулан, сюда! Скорей, скорей!.."

Жалко было видеть несчастную старушку, приходящую в ужас от каждого незнакомого лица, проходящего мимо окон. Я пробовал её успокоить, но это оказалось невозможным, и я поторопился уйти.

Эта наглядная картина с натуры покажет читателю, при каких трудных условиях приходилось расследовать это ужасное злодеяние. Несмотря на описанные условия, мне удалось видеть некоторых лиц и получить очень ценные показания.

Ввиду того, что в газете "Русские Ведомости" от 25 февраля было сказано, "что военное ведомство просило министерство внутренних дел препятствовать преждевременному оглашению подробностей истязания Спиридоновой, в видах ограждения обвиняемых двух офицеров от нападок, если бы возбужденное против них обвинение оказалось бы несоответствующим истине", все свидетели просили меня не называть их фамилий и тщательно скрыть их участие в раскрытии совершенного преступления. Поэтому я буду излагать все факты и сведения без указания и ссылок на лиц, давших их мне.

4-го февраля было впервые разрешено свидание Марьи Александровны с матерью, и после этого, до сего времени, свидания не повторялись. Так как дочь была очень больна и не могла вставать, старушку мать повели в камеру к заключенной.

Мать ничего не знала, что дочь больна; правда, ходили слухи и до нее дошли, что дочь подверглась большим истязаниям со стороны Аврамова и Жданова, но отчасти не верила или, лучше сказать, не хотела верить.

Когда отперли железную дверь камеры и железный засов повернули на ржавых петлях с холодным лязганьем металла, глазам матери представилась страшная картина: на полу, в углу комнаты, лежит ее дочь Маруся! Ее славная Маруся-крошка, ее любимица! Голова без движения покоится на подушке, обложенная компрессами. На глазу тоже компресс. Она не шевельнулась, когда в ее камеру вошел жандармский офицер в сопровождении тюремного смотрителя. Мать неподвижно оставалась стоять на пороге, не смея нарушить гробового покоя могильного склепа. В душе ее воцарился ужас. Что с Марусей? Почему она на полу? Почему ее чудная, красивая головка обложена компрессами? Что это значит? Кто скажет ей, объяснит настоящую причину?.. Увы! Ответа не было! Значит, все это верно - пронеслось в голове матери. Значит, эти слухи про истязателей, мучителей Аврамова и Жданова верны! Ведь с момента ее ареста до этого свидания прошло 17 дней, значит, в продолжение семнадцати дней несчастная дочурка без движения, без помощи лежала на полу, не будучи в состоянии поднять даже головы от подушки.

Значит, хорошо поиздевались над нею эти подонки ненасытной преступности, эти гнусные рыцари уголовных деяний, что за 17 дней лечения она не в состоянии отнять голову от подушки. Какой ужас! Какое зверство! Где пределы преступности?

Бедная мать тихо приблизилась к лицу дочери.

Прошла безмолвная минута, никто не нарушал тишины. Затем офицер громким голосом прервал молчание.

- Мария Александровна! К вам мать пришла на свидание!

Тогда Маруся открыла глаза, легким наклоном головы попросила мать приблизиться к ней. Старушка села на пол около своей любимицы, долго разглядывала ее, не знала, с чего начать разговор, а слезы ручьем текли по щекам. Офицер встал на колени на пол и поместился между головой Марьи Александровны и матери - в это маленькое пространство, отделявшее голову больной от материнской.

Свидание продолжалось 20 минут. Мать ни одним вопросом не обмолвилась по поводу того, что привело Марусю к такому виду, всегда крепкую и здоровую физически с малых лет. Она чувствовала, что эти вопросы неуместны, что они растревожат больную душу. Да и дочь не заговаривала об этом.

Лицо у больной было хорошее, беленькое; чувствовалось на нем глубокое страдание, глаз, весь вспухший, с багровыми подтеками, свидетельствовал о физических болях, пережитых ею. Другой глаз ясный, синий с любовью обратился к старушке матери.

С полным сознанием, ясным пониманием вещей больная стала успокаивать мать; убеждала ее не отчаиваться, не убиваться при мысли, что за совершенный ею поступок ее повесят.

- Мамочка! - говорила она. - Я умру с радостью! Ты не беспокойся, не убивайся за меня; у тебя остается еще четверо детей, заботься о них! Тяжело только, что не успела покончить с собой и живой досталась этим мучителям, истязателям!

Говорила она тихим, слабым голосом. Часто останавливалась, чтобы отдохнуть. Видимо, разговор ей был труден.

Затем она говорила о всяких семейных делах, просила позаботиться после ее смерти о брате Коле, умоляла мать постараться всеми силами продолжить его образование в гимназии, говоря, что он очень умный и способный мальчик.

Через 20 минут офицер поднялся с колен и холодным, официальным тоном сообщил, что свидание окончено, и попросил мать выйти из камеры. Старушка поцеловала личико своей ненаглядной Маруси, укрыла ее потеплее одеялом и поднялась с пола. Маруся же только слегка кивнула головкой, до того она была слаба. И мать исчезла в дверь.

В камеру дочери вошла надзирательница. Что должна была почувствовать мать, выйдя на свежий воздух из могильного склепа, в котором на полу лежит ее больная, беспомощная дочь, с часовыми у дверей, за десятью замками в каменном гробу?

Прочитав это описание свидания, изумленный читатель невольно задаст себе вопрос: что это значит, что во время свидания с матерью Мария Спиридонова лежала на полу в углу камеры слабая, измученная, больная? Почему она лежала на полу, а не на койке, не в кровати? Что за метод лечения применен был к ней, в силу которого больную уложили на холодный, сырой пол? Наверное, и здоровому человеку было бы вредно спать на тюремном полу, рискуя простудиться, захворать; а ей, слабенькой, замученной, не могущей шевельнуть ни рукой, ни пальцем, это и подавно должно быть в высшей степени губительно для здоровья. Чем это объяснить? И все ли время, за 17 дней лечения, она лежала на полу?

Да, да! Все время! И лежала она на полу только потому, что за ней почти не было никакого врачебного ухода. Страшно делается, читатель, когда подумаешь, что эту девушку, истерзанную ужасными пытками, замученную, затравленную, вместо лечения бросили в тюрьму на холодный пол, как избитое животное.

На вопрос - почему больная лежала на полу, администрация тюрьмы дала следующий ответ. Во время жара и сильного бреда она сваливалась с постели и подолгу лежала на голом полу в одном белье. Отсюда явствует, что постель вначале была, но так как у нее не находилось сестры милосердия, которая бы присмотрела за больной во время бреда, затем не имелось возможности дать для такого случая больничную койку с сеткой по бокам, то администрация тюрьмы предпочла изъять совершенно из обращения кровать и заменить это ложе - полом. Как я сказал вначале, за ней не было почти никакого медицинского присмотра. Лечил ее тюремный фельдшер, врача в тюрьме не было с 20 января и до середины февраля, так что все это время она находилась без надзора; сестры милосердия при ней в камере тоже не было. Полицейские же меры были приняты по отношению к ней самые строгие, неукоснительные, За дверью стоял часовой, заведовала отделением надзирательница, убирала камеру уголовная женщина.

Лежала она в больничном отделении тюрьмы и весь курс своего лечения пролежала на полу. Фельдшера она очень не любила, чувствовала на себе, что его знания по медицине и применение их к больной мало приносят пользы, иногда даже вредят ей, потому часто выгоняла его из камеры и предпочитала обходиться без его помощи.

Пищу получала отвратительную; в своем письме, которое при обыске было найдено у сестры ее Юлии, 19 февраля, Мария Спиридонова пишет, что молоко ей подают разбавленное с водой; мясо в супе бывает с таким запахом, что нельзя его есть, настолько оно тухлое. Конечно, такое питание больного организма не могло дать ничего хорошего. Принимать пищу от сестры с воли, как это делается для других политических арестованных, ей было воспрещено. Пищу же тюремную не хотели улучшить.

Нужно заметить, что после этого письма сестру Юлию сейчас же арестовали и посадили ее в ту же тюрьму, только в другой корпус. Полиция предположила, что первое письмо Спиридоновой, попавшее на страницы газет, было передано Юлии, что таким образом между двумя сестрами, заключенной и живущей на свободе, установились взаимные сношения; для того чтобы прекратить эти сношения и чтобы не дать огласки ее второму письму, решили посадить в тюрьму и Юлию.

В каком же виде нашли Марию Спиридонову официальные власти, врачи и случайно встретившиеся лица после того, как истязание было окончено и ее повезли в Тамбов?

Что значится в их протоколах, донесениях по поводу факта совершенного над нею насилия? "Новое Время" в своих сообщениях указывало, что нельзя придавать особого значения и веры письму Спиридоновой, так как она писала в бреду, в бессознательном состоянии. Слышались и отдельные голоса, желавшие, так или иначе, защитить преступность правительственных агентов, спрашивавшие, как могла она написать письмо, когда часто впадала в бессознательное состояние, о чем даже сама упомянула в письме; при таком состоянии вряд ли могло быть правдивое и точное изображение действительности, скорее надо ожидать бред расстроенного воображения, результат реакции физических и душевных сил, после громадного их напряжения во время совершаемого акта.

И вот, чтобы рассеять всякие сомнения в читателе, чтобы и тени недоверия не оставить в нем, я прошу его забыть на время то письмо Спиридоновой, которое было опубликовано во всех газетах, и исключительно отдаться впечатлениям холодных канцелярских, но красноречивых слов протокола освидетельствования, заключения следственных властей и других лиц.

Пусть тогда читатель сам себе ответит и решит, была ли это правда или бред безумной...

Когда следственные власти по получении телеграммы из Борисоглебска выехали из Тамбова на место происшествия во главе со следователем по особо важным делам, то по дороге они встретили поезд, в котором казаки везли Марию Спиридонову в Тамбов. Власти вошли к ней в вагон и нашли ее лежащей неподвижно; все лицо у нее было забинтовано, кроме одного глаза. Когда следователь ее допрашивал, она не могла подняться, до того была сильно избита. Во время разговора часто впадала в бред и в бреду называла казачьего офицера, сплетала его имя с физическими муками, переживаемыми ею, и спрашивала: "Неужели я не исполнила?"

Потом через несколько времени приходила в себя, понимала окружающее, различала предметы и отвечала на следственные вопросы связно, последовательно и логично. Затем она вновь впадала в бессознательное состояние, которое вновь сопровождалось бредом.

Здесь впервые следственными властями был удостоверен факт нанесения Марии Спиридоновой тяжких побоев.

Быстрый переход от бессознательного состояния в состояние ясного понимания окружающих лиц, предметов показывал ее громадную силу воли, страшное напряжение всех сил, чтобы овладеть собою, не давать проявиться физической немощи, которая взяла бы верх над нею. Она со страшными усилиями боролась против слабости организма, напрягала весь свой дух над истощенными клетками материи, потому что хорошо знала, что кровожадный Аврамов хочет ее изнасиловать и воспользуется первой ее слабостью, чтобы удовлетворить свои звериные инстинкты. Она боролась с своей слабостью насколько было возможно, насколько хватало последних истощенных сил.

Удалось ли ей спастись от этого страшного зверя, "который, склонившись к ней и лаская ее подбородок, нежно шептал ей"?

Несмотря на свою колоссальную силу воли, смогла ли она, при слабости замученного, истерзанного тела, защититься от разъяренного плотскими вожделениями, похотями негодяя, который сильным размахом сапога ударяет ей на сжатые ноги, чтобы обессилить их, она зовет пристава Новикова... он спит...

Неужели этот человек-зверь воспользовался ее бессознательным состоянием, ее обмороком и... изнасиловал ее? Неужели это так?

Рассмотрим официальный источник - протокол медицинского освидетельствования, произведенного тюремным врачом в Тамбове, по приезде ее в тюремный острог, потом выслушаем ее недавнее обращение к тюремному врачу.

Когда в тюрьму явился врач для освидетельствования. Спиридонова отказалась подвергнуться подробному осмотру - со стороны живота, груди и спины. Остальные части тела она показала. На них найдено: лицо все было отечное, в сильных кровоподтеках с красными и синими полосами. В течение порядочного промежутка времени Спиридонова не могла раскрыть рта, вследствие страшной опухлости губ, по которым наносились удары. Над левым глазом содрана кожа размером в серебряную монету в пятьдесят копеек, обнажив живое мясо. В середине лба имеется продолговатая гноящаяся полоса, на которой содрана кожа. На правой стороне на лбу, ближе к волосам, тоже содрана кожа порядочного размера, но какого размера, в протоколе не указано. Левая сторона лица особенно сильно отечна. Вследствие страшной опухлости этой части лица (очевидно, били правой рукой или с правого плеча) левый глаз закрылся, и в течение недели доктор не мог его открыть для освидетельствования целости глаза, настолько сильно опухли оба века³.

Затем через неделю, когда опухлость век несколько уменьшилась и доктору удалось открыть глаз, то глаз ничего не видел. По мнению врача, произошло кровоизлияние в сетчатку. В настоящее время зрение начинает понемногу возвращаться; больная различает контуры предметов, различает решетку на окне; отличает белый цвет от черного.

Правый глаз тоже сильно пострадал; вся часть около глаза сильно отекла, веки опухли, оставив только маленькую щелку, через которую больная могла смотреть на окружающее. Зрение правого глаза сильно уменьшено.

Кисти рук были синие, отечные, сильно вспухшие, потому что особенно сильно были избиты и носили следы ударов нагайки. Левая кисть особенно сильно вспухла и имеет большие кровоподтеки; над мизинцем левой руки содрана кожа с обнажением мяса величиною с серебряный пятак. На левом предплечье несколько сильных кровоподтеков и красных полос от нагаек. Эти красные полосы имеют особенный характер: в середине проходит белая глубокая полоса с очерченным контуром, а по краям две красные, расплывающиеся широко в сторону.

Кисть правой руки была вся отечная и сильно вспухшая; правое плечо тоже отечное, в полосах красных и синих.

На ладонной стороне левой кисти были кровоподтечные полосы между пятым и четвертым пальцами.

Ступни обеих ног страшно отечные, есть кровоизлияния и красные полосы от нагаек; такие же полосы и кровоизлияния имеются на бедрах и на коленях³. На ступнях ног имеется содранная кожа.

Около колен на обеих ногах тоже есть содранная кожа порядочного размера. Большой палец одной ноги сильно опух и окровавлен от удара чем-то тупым.

Шея вся отечная, сильный кровоподтек распространяется из-под правого уха назад, за спину, надо думать, от того, что на шею мучители наступали сапогами и давили.

Легкие совершенно отбиты, и в них произошло кровоизлияние, поэтому у Спиридоновой все время шла кровь горлом, так что приходилось давать сильные кровоостанавливающие лекарства, после чего кровь немножко унималась.

Переломов, вывихов, повреждений других внутренних органов, кроме всего перечисленного, не наблюдалось; быть может, отчасти потому, что она не давалась осматривать.

Когда ее привезли в тюрьму, - значится в протоколе, - Спиридонова не могла совершенно двигаться, была в бессознательном состоянии, постоянно бредила поездом и казачьим офицером; потом стали появляться промежутки ясного сознательного состояния, когда она очень хорошо говорила, вспоминала все подробности прошедшего, рассказывала доктору о тех мучениях, которым подверглась со стороны казачьего офицера и полицейского чина, а затем вновь впадала в бред.

Эти состояния часто чередовались друг с другом. На первом допросе следователя в Тамбове Спиридонова отвечала все очень сознательно до того момента, когда подошла к рассказу об убийстве Луженовского. Тогда она начала бредить, и следствие было прервано. Когда моменты сознательного состояния стали все чаще проявляться и она начала понимать окружающее, тогда ею овладели галлюцинации. Страшные галлюцинации ее преследовали и нарушали ее покой; всего чаще галлюцинировала она казачьим офицером и поездом, в котором возвращалась в Тамбов. Она вскрикивала, металась в кровати, хотела уйти, спрятаться от этого казачьего насильника; во время галлюцинации рисовала картины в вагоне, тот ужас, который ее там преследовал, который она так переживала.

Что такое переживала она там? Почему эта картина в вагоне ее преследует в галлюцинациях? Неизвестно! Нет официальной отгадки.

Вот те данные, которые почерпнуты из официального источника! Может ли остаться теперь в ком-либо сомнение, чему подверглась Спиридонова в застенке с двумя изощренными палачами? Содранная кожа на лице, руках, ногах, сплошные кровоподтеки, кровоизлияния, потеря зрения, кровохарканье, полуторамесячное пребывание в постели, что это - не говорит ли каждому не о безумном бреде больной женщины, а о безумном, злодейском поступке насильников, желавших найти наслаждение, упиться в муках и страданиях своей жертвы, попавшей в их руки.

Когда административные власти в Тамбове пожелали удостоверить личность доставленной казаками из Борисоглебска девушки и пригласили для опознания ее одного из служащих в дворянском тамбовском собрании, Вл.А. Апушкина, у которого Спиридонова полтора года работала в качестве конторщицы, тот, осмотрев ее, сказал, что Спиридонову он хорошо знает, так как действительно она давно работает у него, но признать в этой бессознательно лежавшей девушке Спиридонову с синими, красными подтеками, без глаза, со вздутым, опухшим лицом, наполовину забинтованным, он не может, он не узнает ее. "Это не она, не Маруся Спиридонова, а другая какая-то!"

Так опознать ее не смог близкий человек, до того она была истерзана и изувечена "до невозможности".

Но вот самое страшное, самое ужасное приближается, я должен изложить читателю, дать ответ на поставленный вопрос: "Неужели этот чудовищный негодяй воспользовался слабостью замученной и обессиленной девушки в вагоне и изнасиловал ее?"

Есть ли на это какое-нибудь указание, какие-нибудь улики, предположения?

Тяжело писать, перо дрожит в руках... Приведу разговор Спиридоновой с тюремным врачом, и пусть каждый решит себе сам...

Недавно, в последних числах февраля, Мария Спиридонова обратилась к пришедшему в ее камеру тюремному врачу, когда тот после месячного перерыва вновь возвратился к своим прежним обязанностям, и спросила его: "Скажите, пожалуйста, какие бывают признаки у человека, когда его заражают сифилисом?" Доктор очень удивился заданному вопросу и попросил ее пояснить причину, почему это она заинтересовалась сифилисом. Спиридонова ответила, что у нее есть основания утверждать, что она изнасилована, и есть предположение, что заражена сифилисом. На это доктор заметил ей, что теперь невозможно разрешить вопрос "изнасилования", так как прошло много времени и экспертиза ничего не установит; что ей следовало раньше, тотчас же по приезде, подвергнуться медицинскому осмотру, и тогда этот вопрос был бы выяснен точно; затем спросил ее, почему она не разрешила ему тогда же освидетельствовать сферу половых органов.

Она ответила, что была уверена в том, что по приезде в Тамбов она сейчас же будет расстреляна и с часу на час, со дня на день ожидала казни. Она была уверена в том, что пытки, примененные к ней в борисоглебском застенке, делались по распоряжению администрации и что теперь, когда будет доказано медицинским освидетельствованием, что палач дошел в них до высших степеней изуверства и изобретательности и изнасиловал девушку хотя бы в бессознательном состоянии, он будет за то награжден администрацией, она решила не открывать этой ужасной тайны, не давать еще лишней награды ему, зверю... И отказалась от освидетельствования! Теперь она видит, что ошиблась в предположении немедленной казни без суда, и убедилась в том, что насильники, благодаря общественному мнению, должны попасть на скамью подсудимых. Она решилась тогда раскрыть свою тайну, ужасную тайну девушки... и согласилась на осмотр. Так говорила она, но читатель с сердцем найдет и другой мотив: чистая целомудренная девушка ждала казни, повешения, и хотела не знать о гнусном насилии, хотела, чтобы не знали и другие. Доктор отклонил осмотр по вышеуказанным мотивам.

Пусть читатель вспомнит теперь картину, нарисованную самой Спиридоновой в своем письме:

"Офицер ушел со мной во II-й класс, он пьян и ласков, руки обнимают меня, расстегивают, пьяные губы шепчут гадко: какая атласная грудь, какое изящное тело... Сильным размахом сапога он ударяет мне на сжатые ноги, чтоб обессилить их; зову пристава... он спит!"

Пусть в душе своей каждый честный, порядочный человек без слов, без наименований найдет ответ, сопоставив все сказанное здесь с ее галлюцинациями о вагоне, с ее бредом о казачьем офицере, и пусть этот ответ пробудит сердца всех женщин, женщин всех стран...⁴

Пусть все женщины, наши друзья [из] западноевропейских государств объединятся для общего протеста и встанут на защиту женщины от позора и истязания гнусных насильников.

Тот же, кому дорога честь сестры, жены, дочери, пусть встанет на защиту своих любимых существ, даст деятелям нынешнего правительства вразумительно понять, что они за это понесут ответ перед судом народной совести.

Далее...