Настоящая книга - второй том коллективного издания, в котором представлены результаты исследования "Права женщин в России: реальная практика их соблюдения и массовое сознание". Этот том построен на устных свидетельствах, полученных в ходе глубинных интервью, позволивших авторам заново переосмыслить происходящие в России перемены. Всего было собрано 67 интервью с жителями города (мужчинами и женщинами), из которых 23 - с представителями городской администрации, законодательной власти, а также представителями средств массовой информации. Оказавшись в российской глубинке, мы прониклись заботами и разочарованиями своих соотечественников, разделили их надежду на будущее. Со свойственной, может быть, только провинциалам открытостью, они рассказали нам обо всем, что наболело.

Мы благодарны фонду Дж. и К. Макартуров, чья финансовая поддержка сделала возможным наше исследование. С ее помощью мы попытались внести свой скромный вклад в написание новой странички в современную российскую историю. Будущие исследователи смогут прочесть живые свидетельства людей о тяжелых испытаниях, которые легли на их плечи.

Наша собственная оценка проведенных интервью, конечно же, даст особую оптику - гендерную. Нравится она кому-то или нет, отрицать ее правомерность невозможно. Собранные нами данные убеждают, что реформы имеют как общие, так и различные последствия для мужчин и женщин. И дело не в том, кому из них тяжелее, кому легче - просто нужды разных людей не могут быть измерены одной меркой.

При чтении книги неизбежно встанет вопрос, насколько мы были близки к реальности, пользуясь собранным материалом. Описание процедур сбора и анализа социальной информации представляет собой исключительную важность для оценки результатов любого исследования. Как показывает социологическая практика, наиболее глубокие и обоснованные выводы возможны лишь в результате одновременного использования качественных и количественных методов (в данном случае стандартизованного опроса и глубинных фокусированных интервью).

Благодаря такому сочетанию социальное исследование становится отчасти этнографическим, и помимо получения фактографии вскрываются спрятанные смыслы и значения происходящего. Но справедливости ради надо подчеркнуть, что и социально-статистическое и этнографическое исследования всегда выстраиваются в русле какой-либо социальной парадигмы, поэтому ни то, ни другое не гарантировано от партикулярного видения мира, выхватывания какого-либо одного среза, а не всей картины в целом. Понимание этого обстоятельства намного облегчает положение исследователя. Отказ от претензии на "подлинно научное" объяснение рассматриваемых феноменов и признание возможности других интерпретаций позволяет в конце завершенного проекта вместо точки поставить вопрошающее многоточие. Это прямой призыв к критике, поиску возможных противоречий, часто вытекающих из противоречий самой жизни.

Даже в чисто риторической дихотомии "да - нет", заложенной в ответе на вопрос: "Соблюдаются ли, по Вашему мнению, основные права человека в нашей стране?", всегда остается невербализованное поле, и, как бы мы его ни разворачивали и ни пропахивали, понимание понимания прав человека будет в равной мере как результатом реализации проекта, так и его гуманистическим устремлением. Такой вывод можно оценивать в пессимистических тонах, а можно найти в нем здоровую долю оптимизма, потому что социальная наука не будет возведена на пьедестал, возвышающийся над людьми, живущими реальной жизнью в разных концах страны, в метрополии или провинции, мужчинами или женщинами. Все социальные выводы и заключения, в конечном счете, являются результатом осмысления тех значений, которые вкладывают люди в события их личной жизни или в изменения внешних обстоятельств.

Пассажи интервью, которые мы предлагаем в этом томе, идут вслед за процентными распределениями ответов респондентов, данными в первом томе. Взяты они из одной реальности, но попытка наложить их друг на друга далеко не всегда адекватна, потому что в отличие от вопросника, свободная динамика повествования жизненных обстоятельств выводит одного и того же человека на другие эмоциональные, а иногда и смысловые реакции, а следовательно - на разные ответы. Многое зависит от степени развитости рефлексии респондента на заданную тему, от его способности структурировать восприятие происходящего, от логики оценки событий, информированности, открытости внешнему миру или интраверсии.

Мы прочувствовали это сполна, когда делали глубинные интервью, ставшие главным инструментом сбора информации. Занимаясь кодировкой транскрибированных текстов, мы кропотливо отчленяли факты биографии в канве жизненных событий каждого человека от его суждений о них. Этот первый "проход" сквозь тексты был непростым: факты сами по себе не всегда отделимы от контекста, вне его они обретают иное значение и могут подлежать смысловой фальсификации.

Но возможна и противоположная ситуация, когда контекст воспринимается человеком столь субъективно, что развернувшееся внутри него событие он представляет в совершенно искаженном виде. Как тогда определить, действительно ли нарушены права индивида, или его/ее сосредоточенность на собственных интересах столь искажает мировосприятие, что он забывает об интересах (правах) других людей?

Мы попытались проникнуть в жизненную фактуру, которая не вписывается в лаконичные формы вопросников, принимая во внимание и психические состояния людей, и их психологические особенности, а также видение ими своего особого места в жизни конкретного, локального социума, или наоборот, восприятие его некой усредненности или типичности.

Когда говоришь с каждым опрашиваемым и час, и два, а иногда целое утро или вечер и узнаешь подробности его/ее жизни от самого детства до зрелых лет, неизбежно проникаешься истиной, что каждый человек - это целый мир. Для нас было исключительно важно сохранить эти миры, не растворив их друг в друге, а показав, как они сосуществуют.

Задавшись такой целью, мы поставили перед собой вовсе не тривиальный вопрос: почему живущие в одно и то же время в одном и том же городе люди иногда чувствуют себя по-разному? Потому ли, что права одних нарушаются намного чаще, чем других, или есть иные причины? Не менее важный методологический вопрос - насколько велика вероятность того, что один и тот же человек спустя какое-то время (не слишком большое с точки зрения реализации проекта) ответит на сформулированные вопросы иначе? Ведь если эта вероятность велика, то, значит, выстроенная на основе полученных ответов типология может оказаться настолько подвижной, что рассыпятся сами ее основания.

Другими словами, речь идет об установлении границ пресловутой объективности. В случае с грубыми нарушениями прав человека ответ предельно прост - либо они есть, либо их нет. Тут за себя говорят факты. Но нередко нарушения носят традиционно установившейся характер и пожизненно вплетены в ткань повседневности (а потому не осознаются респондентом как нарушение прав), или технология нарушений настолько нова, что для их обнаружения нужно немалое время. А чаще всего нужна позиция человека, активно стремящегося к обновлению общества. Но далеко не все люди действительно к нему стремятся. Мера их вовлеченности в преобразования существенно зависит от системы ценностей, условий социализации, информированности о социальных процессах развития общества, умения соотносить свое положение с положением других людей в регионе, стране, мире. Если согласиться с данным утверждением, то наиболее осведомленные, образованные и активные люди, ищущие новых правовых механизмов для реализации своей активности, рискуют больше других оказаться в числе "нигилистов", то есть тех, кто в анкетном опросе сказали, что права человека в нашей стране не соблюдаются. Им действительно приходится преодолевать наибольшее количество препятствий. Напротив, люди, менее осведомленные или не вовлеченные в организацию своего собственного дела (производства или общественной инициативы), попадут в число "реалистов", утверждающих, что эти права соблюдаются, но не всегда.

Верно такое обобщение или нет, можно узнать лишь у самих респондентов. Главное, чтобы исследовательская логика не подтягивала ответы под априорные схемы. В чем-то одни и те же люди могут оставаться "нигилистами", а чем-то - видеть положение дел более реально. И совсем не обязательно законопослушание означает более высокий уровень правосознания. Здесь все так и не так. Мы ступаем по катящимся волнам жизненного потока и невозможно узнать, куда несет этот поток, примеряясь к нему то с одного, то с другого бока. И только погрузившись в него целиком, можно ответить на вопрос, успевают ли законы за этим потоком, управляют ли им люди, или они попали под шквал бесправия, сбивающего с цивилизованного курса.

Пусть эта книга станет той нитью, которая свяжет читателя с живущими в глубинке России соотечественниками в очень сложное для всех нас время. Надеемся, что методология свободного нарратива, избранная нами как наиболее гибкая и созвучная целям проекта, привлечет читателя к внутреннему диалогу с рыбинцами и к человеческому сопереживанию. Это обстоятельство для нас так же важно, как и те нелегкие обобщения, к которым мы пришли в результате долгих раздумий. И если положить на чаши весов наши научные заключения и сам способ общения с людьми, благодаря которому данные выводы стали возможны, то вряд ли одна чаша перетянет другую. По крайней мере, мы стремились удерживать их на одном уровне. Насколько нам это удалось, судить читателю.

М. Малышева