гендерным исследованиям, "гендерные" и "женские" конференции, стали организовываться не только "первопроходческие" гендерные центры, но и "нормальные" кафедры, и даже возникло специальное слово, нерусское, но никогда не встречающееся в иностранных текстах - "феминология". Однако иногда в программе грандиозной конференции (особенно если ее организует не феминистская группа) мы рискуем не найти ни секции, ни даже круглого стола по феминистской проблематике; иногда кажется, что слово "гендер" стало в научной среде неким нейтральным заместителем слова "феминизм", причем не просто слово обменивается на слово, но при этом из текста или концепции извлекаются все "ненужные", "идеологические" феминистские ходы и построения.

Между тем генетически это просто невозможная конструкция. Если в рамках feminist studies объявлен пост-феминизм, то это не "снятие" или "отмена" феминизма, но попытка его апроприации, "усвоения", включение в общую констелляцию "постсовременности", причем происходит это отнюдь не гладко - феминизм часто не склонен становиться "пост", что характерно и для других "неуступчивых" проектов 20-го века. Без феминизма, точнее, феминистских текстов, было бы невозможным становление и развитие не только gender studies, но и, пожалуй, area studies вообще - формы, в которой американская, в первую очередь, наука нашла наконец свое лицо и смогла установить дистанцию - или снять ее - по отношению к "великим" (и "европейским") дискурсам психоанализа, марксизма или, например, структурализма. Эта форма научного текста, научной деятельности становится очень популярной не только в Северной Америке - где она превратилась в норму - но и повсюду в мире; строгие рамки "великих" дискурсов или "почтенных" традиций почти всем оказываются стеснительными - однако сами эти дискурсы и традиции еще не растеряли своей продуктивности. Задача же их сведения не решается без артикуляции или даже построения некой нескрываемой, неэлиминируемой, иногда нон-конформистской, а зачастую даже провокационной и вызывающей идеологии. Стремление возделать, например, "нейтральное" поле gender studies - это прямой путь к неурожаю следующей весной, ничем, может быть, не лучший, чем партийное руководство севом или американская кукуруза в Мордовии.

Нам хотелось бы рассмотреть две радикальные попытки построения феминистского текста на русском языке, обе - в форме книги, обе - на современном политическом и культурном материале. Речь пойдет о книгах Татьяны Клименковой "Женщина как феномен культуры. Взгляд из России" (М., 1996, "Преображение") и Ирины Жеребкиной "Женское политическое бессознательное. Проблема гендера и женское движение в Украине" (Харьков, 1996, "Ф-Пресс"), одна из которых представляет гендерный анализ современной политической ситуации в России, вторая - в Украине. Но перед этим нельзя обойти молчанием другие проекты - проекты феминистских групп и феминистских журналов, предпринятые ранее и, на мой взгляд, успешные, сделавшие возможной такую вещь, как феминистский текст на русском языке, а также восприятие таких текстов и аудиторию для них.

Книги написаны на материале разных культур, украинской и российской, и это, вероятно, сказалось как на выборе / разработке методик анализа, так и на способе самого письма - столь важной для феминистского текста категории.

"Эта книга о подчинении женщин. Такую книгу писать чрезвычайно тяжело: фразы не ложатся на бумагу, текст, что называется, "не идет", - так начинается текст Татьяны Клименковой. Автор оказывается включенным в общую структуру подавления, дискриминации женского и женщины в культуре. Текст "не идет" именно потому, что его движение направлено "против" движения культуры, направлено на артикуляцию скрытых - и потому эффективных - ее законов. Непрерывность культуры, непрерывность женского дискриминационного опыта - та основа, на которой держится текст, тот фундамент, на котором можно строить сопротивление дискриминации. Книга становится своего рода "учебником" сопротивления, но не учебником "западного" типа, где ситуации, реакции, мотивы расписаны, расклассифицированы и пронумерованы; в руках читательницы оказывается уникальное пособие, тренирующее "остроту восприятия" ее зрения, слуха, сознания, тела - анестезированных, а точнее, просто "отключенных" патриархатной культурой, позволяющее противостоять этой культуре. Непосредственная, прямая власть над телами - это, как показывает книга Татьяны Клименковой, закон современной политики в России, который оказывается всемогущим, лишь будучи скрытым, безгласным, неназванным. Знаком новых типов телесного насилия в России становится сексуальность, точнее, патриархатная модель сексуальности, модель доминирования над женщиной, воспроизводимая как шаблон всегда, когда женское тело оказывается на пути власти.

В России мы сталкиваемся сегодня с целой серией форм насилия, для которых характерно как разрушение традиционных способов социальной идентификации, так и отсутствие символической дистанции в практиках насилия. Дискурс пост-социалистического тоталитаризма в своем радикальном варианте прямо и открыто провозглашает то, что другие идеологии только подразумевают. Такая практика была бы невозможна даже во времена сталинского террора, поскольку сталинский режим проводил свои репрессии при помощи тайной полиции и лагерей, при помощи скрытых, двунаправленных механизмов власти: между "гуманной" социалистической идеологией и практиками насилия существовал непреодолимый разрыв.

Татьяна Клименкова обозначает этот новый тип телесного насилия в отношении женщин понятием "порнодискурс": вследствие разрушения символических идентификаций женщина в России низводится от высокого образа Матери к чисто биологическому, анатомическому телу, вдобавок обладающему рядом дефектов (слабому, недееспособному), которое понимается всё больше как тело сексуального насилия и сексуальной эксплуатации: женское тело сводится к инстинктам выживания (а не, например, к феминистскому желанию, которое постсоветские женщины - в полном соответствии патриархатным интерпретациям психоанализа - считают чем-то неестественным).

Тема власти как власти над женскими телами, пожалуй, связана как с утопическим потенциалом текста - ведь патриархатная модель подлежит деконструированию, так и с некоторым его пессимизмом, ведь альтернативной модели сексуальности в книге нет, как нет и возможности вообще избежать этой "прямой" стратегии культуры. Мир без патриархата оказывается возможным, возможным "здесь и сейчас" - но лишь в форме постоянного, непрерывного сопротивления этому миру, в качестве некоего тотального экзистенциального женского проекта. Мир, культура в результате текстового действия обретают язык, неумолчную речь, внятную теперь читательнице - и читательница из немого объекта, "феномена" культуры становится субъектом, владеющим речью как инструментом противостояния. Возможно, в этой точке может заканчиваться непрерывность женского опыта, и здесь "учебник" "отпускает на волю" новорожденную женщину, способную теперь строить свои альтернативные культурные модели.

Книга Ирины Жеребкиной также начинается с шока - однако на этот раз не противостояния текста интенции автора, а противостояния аудитории (национально-патриотической) тексту (о женском движении в Украине). И здесь автор не дистанцирована от исследуемой проблематики - она включена в нее, испытывает ее воздействие на себе. Однако на этот раз речь идет не о непосредственном и телесном насилии в отношении женщин в постсоветском пространстве, но о стратегиях символизации женщины в национальных дискурсах. Автор показывает, что в постсоветских обществах люди, как оказалось, не только больше идентифицируются с национальными мифами, чем с понятиями демократии или прав человека, но и то, что привыкли считать демократией, в постсоветской Восточной Европе определяется травматическим несимволизируемым детерминантом - нацией, расой, полом - вокруг которого люди формируют свою идентичность.

Эта книга - тоже "учебник", но уже не "пособие по выживанию", а скорее "энциклопедия" - феминистская энциклопедия методологий анализа, набор оптических инструментов, с помощью которой оказывается видимой "альтернативная история женского" - на этот раз на материале украинского женского движения, украинской женской литературы и литературы о женщине. Текст этой книги существенно дискретен, он делится на достаточно самостоятельные "исторические" главы, чередующиеся с главами "методологическими", но эта многослойная оптика применяется с одной целью - продемонстрировать, сделать видимым "конструирование" женской идентичности вместе с и через идентичность этническую. Книга абсолютно лишена "этнографического" оттенка, она посвящена как раз рассмотрению достаточно универсальных механизмов "сборки" женского образа через символические функции Матери - Родины-Нации - хранительницы домашнего очага и хранительницы нации, образа, который низводит саму женщину до уровня символической фигуры - но также и рассмотрению способов сопротивления этому образу, использования женщиной той маргинальной позиции и символического ряда "Другого" в культуре для того, чтобы стать субъектом культуры. Эта книга драматична - поскольку, наверное, ни одному персонажу "альтернативной истории" не удалось "освободится" от груза символизаций, но в ней нет безысходности, скорее наоборот: сама захватывающая "альтернативная история" доказывает множественность путей преодоления патриархатных структур значений. Как техника коллажа демонстрирует "сделанность", "рукотворность" того или иного феномена и методики этой "сборки" и тем самым уже "разбирает" его, параллельное применение множества аналитических инструментов в тексте книги дает возможность "деконструировать" патриархатный женский образ, и кроме того - указывает на возможность работы с политическим бессознательным, своего рода политического феминистского психоанализа, меняющего символический порядок патриархатного общества, дающего в руки женщине инструмент самореабилитации, шанс самостоятельного выбора и выработки идентичности. Здесь тоже разворачивается своего рода "позитивная утопия" феминистского текста, ведь если женская идентичность в культуре "сделана", не статична и не окончательна, и кроме того, если известны как способы ее сборки, так и контр-стратегии де-символизации и раз-означивания, дело остается за малым - попытаться реализовать альтернативное.

Есть убеждение, разделяемое всеми без исключения феминистскими авторами - что артикуляция женского опыта, его перевод в сферу видимого, признание за ним статуса реальности всегда политически действенно, всегда действует против патриархатной идеологии и уже не может быть "нейтрализовано", "снято" или попросту забыто. Яркие книги, которыми заявила о себе новая феминистская литература на русском языке, дают шанс появится множеству новых текстов-поступков, текстов-событий, появиться вместе с переменами в нашем сознании, в наших идентичностях, нашей повседневной жизни.