Булавина Т. Перекрестки феминизма (Вторая российская летняя школа) // Новый образ / ХЦГИ. Харьков, 1997. № 1. С. 5-7.
 
В начало документа
В конец документа

Булавина Т.

Перекрестки феминизма (Вторая российская летняя школа)


Феминизм в пределах СНГ растет и уже начинает ходить. Путь его труден и причудлив. Он пересекается с судьбами самыми разными. Этим летом неисповедимые пути феминизма привели меня во II Российскую летнюю научно-образовательную летнюю школу по женским и

гендерным исследованиям - ее проводил Московский Центр Гендерных Исследований с Самарским Госуниверситетом и его Гендерным Центром с 1 по 14 июля 1997 года в городе Тольятти. Там собралось около 70 преподавательниц/лей, аспиранток/тов и ученых из разных городов России, Америки, Казахстана и Украины. На этот раз школа была достаточно специализирована. Основная часть приглашенных была социологами, другие - философами, историками, психологами, однако попадались и физики. Здесь пересеклись дороги людей, уже связавших свою жизнь с феминизмом, женскими и гендерными исследованиями, и тех, кто пока с любопытством смотрит: что же это такое?

Сила этого перекрестка оказалась столь велика, что обнаружилось пересечение и в других сферах - ментальных. Хотя участники школы были разведены по секциям, там звучали иногда очень близкие темы - междисциплинарность гендерных исследований проявлялась и таким образом.

Перечислить эти темы я и хочу, а вместе с тем сказать о том приращении в понимании интересующих меня проблем, которое я приобрела именно в созданном на этой школе интенсивном обсуждении.

На школу я приехала в качестве психолога, поэтому секция психологии была мне наиболее близка и понятна. Одним из центральных вопросов этой секции было: есть ли психологическое различие между мужчиной и женщиной и что из этого следует (речь пойдет о лекциях Людмилы Поповой, Ирины Клёциной, Елены Мусолиной).

Поскольку психология половых различий существует как часть дифференциальной психологии, то отмечаются, как правило, только отличия. Требованию обращать внимание на сходства, сформулированному феминизмом, психология обязана, по-видимому, феминизму либеральному, который обнаружил, что основная идея либерализма о всеобщем равенстве предполагает исключения. И здесь психологические исследования ложатся на канву политики, и уж если обнаруживается, что женщина по каким-то параметрам уступает, то это будет поводом для такого исключения.

Для экспериментальных исследований обнаружение параметров, по которым мужчина и женщина не различаются или женщина не "ущербна", будет означать, что считающееся необратимым и определяющимся полом различие не так тотально, т.е. фактор пола работает неоднозначно. (Здесь совершенно замечательно звучат факты сокрытия исследований, в которых женщины демонстрируют большую успешность.) На мой взгляд, здесь обнаруживается пересечение с другой темой этой школы - критикой биологизаторских подходов.

Вывод, который я для себя сделала, формулируется так: не так важно, есть ли и в чем именно различие между мужчинами и женщинами, более настораживает, когда эти различия объявляются биологически обусловленными. Ведь культура и общество делают их разными ничуть не в меньшей степени - об этом был доклад Анны Тёмкиной и Елены Здравомысловой уже на секции социологии - о концепции социального конструирования гендера. Кроме того, как установлено уже очень давно, внутриполовые различия много больше межполовых (как напомнила Татьяна Гурко).

По-видимому, пафосом избегания различий на школе было продиктовано обращение к гуманистической психологии, поскольку здесь пол не считается определяющим что-либо значимое. Заметим, правда, что эта концепция не представлена ни одним женским именем (в отличие от, например, психоаналитической), но может быть теперь они появятся.

Другая, сквозная тема конференции - это отношения исследователя и исследуемого. Уже в самом названии "женские исследования" эти отношения сильно отличаются от традиционных - женщина здесь и объект, и субъект изучения. Наиболее близко к этой теме подходила лекция Елены Здравомысловой и Анны Темкиной "Феминистская эпистемология". Именно трансформацией этих отношений с целью более точной репрезентации изучаемого предмета ("реальности") и продиктован спор с позитивизмом и саморазвитие феминистской эпистемологии: найти такое соотношение мировоззрения исследователя и исследуемого, чтобы выполнить "сверхзадачу" научного познания.

Интересным явлением в этой связи был разбор интервью с женщиной, которая сама много раз проводила интервью, сделанный Масловой. Этого же касались размышления Натальи Шалыгиной о том, как разные речевые стратегии сказываются на результатах исследования, где не меняются ни его объект, ни субъект. И совсем неожиданно, на мой взгляд, эта же тема звучит в исследовании Ольги Здравомысловой. Она рассказывала об обнаруженном ею факторе языка и влияния его на самоописание опрашиваемых женщин. Когда культура не выработала еще такой язык, биографии женщин не согласуются с фактами их жизни, а его появление (где-то со времен перестройки) делает получаемое интервью более согласованным с событиями. Здесь коллизия исследователя/исследуемого перемещается на территорию исследуемого. И еще одно своеобразное преломление эта тема получила в лекциях Натальи Пушкаревой. Сам язык этих лекций нес сильный отпечаток материалов исследования - древнерусских текстов.

Еще одну сквозную тему можно назвать "темой множественности". Например, в докладе Анны Костиковой речь шла о выходе в область феминизма постмодернистской методологии, об эффективности в сфере гендерной проблематики перехода от стратегий различия (бинарная оппозиция мужского-женского) к стратегиям различения (множественность пола). С этим докладом пересекалась лекция Людмилы Попковой, описывающая современные реалии Америки, то, как организованы статусные позиции женщин. Вывод, который я для себя сделала: общество, преобразовывая реформаторский импульс феминистского движения, совершенствует, достраивает свои образы женского, и большой вклад в это вносят экономика, политика, профессиональная сфера. Различиям в статусных позициях были посвящены и лекции Татьяны Герасимовой о пожилых. В лекциях Натальи Пушкаревой множественность образов женского обнаруживалась в исторической ретроспективе. Древнерусская женщина, ее идентичность тоже не может быть описана как некая гомогенная структура. Статусные позиции и тогда сильно различались и по-разному оформлялись. Если в одних системах отношений женщины занимали зависимую позицию, то в других - позицию доминирования.

Здесь мы можем выделить тему особой позиции российской женщины. Например, она была затронута Ольгой Здравомысловой в ее исследовании представлений о правде (сравнивались Россия и Франция). Обнаружилось, что наши женщины обнаруживают скепсис в отношении защиты прав, моральная регуляция считается более значимой. Выстраивается такая система аналогий: мораль - семья - истинная жизнь - личные отношения. Женский идеал - это моральный идеал (более значимый, чем правовой). В России существует не просто приватная сфера, как, например, во Франции. Это - сфера семьи и сфера морали, где русская женщина играет ведущую роль. Для французов же семья - это сфера власти, иерархии. Перечисление семьи они начинают с отца, тогда как русские - с матери. Тема особого положения женщины - на этот раз в сфере этики - звучала и в докладе Олега Доманова. Здесь основой исследования послужила философия диалога Левинаса, этика ответственности, строящаяся на "свободе-для-другого". Она в большей мере реализуется женщинами и как более гуманная может быть основой для развития этики всего общества.

Звучала на конференции и "мужская" тема, развиваемая не только мужчинами (достаточно упомянуть лекции Елены Мещеркиной). Как правило, говорили о ней скорее в терминах "нехватки". Например, у Олега Доманова мужское "не дотягивает" до женского в сфере этики, у Константина Скокова - оказывается в ситуации мерцания с женским (при рассмотрении различий в мышлении). Образ танца, введенный этим исследователем, где в кружении становится видимым то мужское, то женское, очень понравился слушательницам как альтернатива патриархальным и сексистским интерпретациям. В другом случае нехватка ощущается как отсутствие анализа мужского в социологической части гендерных исследований (об этом и возможности "дописывания" гендерной социологии говорил Александр Мищенко). Либо мужественность оказывается видимостью, во всяком случае та нарциссическая мужественность, что конструируется масс-медиа - как показал анализ журнала "Медведь", проведенный Сергеем Ушакиным.

Вот таковы темы, которые я смогла вычленить из всего увиденного и услышанного мной на Летней Школе в Тольятти.