|
|
Темкина А. А. Феминизм: Запад и Россия // Преображение (Русский феминистический журнал),1995, № 3. С. 5-17.
|
В начало документа |
В конец документа |
Темкина А. А. Продолжение. Перейти к предыдущей части текста Почему, например, люди живут в групповых семьях? По литературным интерпретациям, люди, страдая от нуклеарности и автономности семьи, от утраты чувства сообщества обращаются к новым формам отношения между полами (Rimmer, 1968). Психологи задавали себе новые вопросы, проводя исследования в США: не является ли такая форма патологией, болезнью? И сделали примерно те же выводы, что и писатели: люди ищут утраченное чувство "сообщества", "расширенной семьи", а кроме того имеют те же причины для вступления в брак, что и большинство людей в моногамных отношениях: любовь, безопасность, секс, воспитание детей, сотрудничество и т.д. (Lаrry & Сonstantine, 1972, с. 209-210). Другой вопрос, почему стали возникать феминистские мужские движения? Они явились реакцией на женское движение в 80-е годы. Феминисты-мужчины поддерживали борьбу женщин, интересовались феминистской теорией, организовывали группы "изменения сознания", где обсуждался повседневный мужской опыт, проблемы отцовства, здоровья, возраста, работы, гендерных ролей, отношения полов. В таких группах обсуждались чувства и эмоции мужчин, создавалась обстановка психологической поддержки "меняющегося человека", там могли присутствовать мужчины разных сексуальных ориентаций (Shiffman 1987). Создавались группы, оказывающие эмоциональную поддержку мужчинам в период разводов. Подчеркивалось, что традиционные роли лишают мужчин возможности выражать эмоции, изолируют их от детей, лишают близкой дружбы, навязывают им соревновательность и агрессивность (Astrachan, 1986). Констатируется, что меняются не только женские, но и мужские роли; пересматривается роль "добытчика" как основа мужской идентичности, смысл маскулинности. Возникает новая история мужчины - не как героя, участника легенд, войн и политики, а в его повседневной жизни, которой живет подавляющее число мужчин (Вrod, 1987). Несмотря на то, что более широкое распространение данное явление получило в 80-е годы, уже на ранних стадиях движения некоторые организации принимали во внимание "выгоды" мужчин от женского движения. "Изменение статуса женщины неизбежно влечет за собой изменение статуса мужчины, и эти изменения расширяют его сферу опыта как человека. Если мужчины и женщины не имеют одинаковой ответственности за общество и семью, если им не предоставлено право выбирать свои цели в жизни в соответствии со своими индивидуальными склонностями, а не в соответствии с традиционными половыми ролями, невозможно достигнуть равенства ни для мужчин, ни для женщин" (Из неопубликованного документа, подготовленного либеральной организацией "Ассоциация 9", возникшей в 1966 году в Финляндии. Документ подготовлен для ООН. Задачей организации являлось достижение равенства полов, 28 процентов участников организации были мужчинами (Jallinoja, 1986, с. 165). Надо отметить и то, что среди мужских движений существуют не только профеминистские, но и контрфеминистские (или антифеминистские). Они явились другим видом реакции на вызов, брошенный существующему порядку. Основу антифеминизма (и не только мужского, в этих движениях женщины участвуют достаточно активно) составляет положение о биологической предопределенности полов, их ролей, различий в поведении и оценках. Роли заданы природой (Богом). Для женщины естественно заниматься домашним хозяйством, а для мужчины - зарабатывать деньги. Мужчины должны управлять, поскольку имеют больше способностей для этого. А феминистки не только противостоят природе, но их деятельность грозит потерей защиты и экономической поддержки женщины мужчиной. В 80-е годы вызов антифеминизма стал достаточно заметен, произошел не только спад феминистской активности (по мере достижения основных целей движения, обретения движением законности, институциональности), но и рост антифеминистких настроений и движений (например, Ryan, 1992, с. З). После пика движения в конце 60-х годов - начале 70-х не такими редкими стали настроения: "Я люблю быть женщиной, я не хочу быть похожей на мужчину, которому гораздо тяжелее: ему нужно каждый день общаться с миром, каждый день ходить на работу" (Andersen, 1987, с. 186). Влияние феминизма на изменение гендерной системы в западном мире оказалось разнообразным и разнонаправленным. В одних странах было изменено законодательство, касающееся разводов и абортов, в других женщины получили устойчивые позиции в парламентских структурах. Однако везде был изменен общественный контекст, была изменена гендерная идентификация. ЖЕНСКАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ И ФЕМИНИСТСКИЙ ДИСКУРС: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АСПЕКТ Различное положение женщины в разных обществах, историко-культурные традиции, дискурсы и символические значения, образуя гендерные системы, порождают разную рефлексию, образное самоопределение и идентификацию, соответственно разное отношение к женской активности вообще, и к женскому движению в частности. Когда речь идет о международном женском движении, далеко не всегда имеется в виду феминизм. Женское движение может быть нацелено на изменение гендерной системы (тогда оно считается феминистским), а может отражать интересы женщин в рамках существующей системы. Интересы женщин связаны в конкретный период, например, с традиционными женскими ориентациями (Мolyneux, 1986; Nelson & Chowdhury, 1994). Борьба женщин может быть основана на их традиционной женской идентификации и связана с материнством, защитой человеческой жизни, особенно жизни детей. Феминисты расходятся в интерпретации такого рода женской борьбы. Одни полагают, что она основана на биологическом эссенциализме, т.е. традиционном понимании роли женщины, связанном с биологией. Женщины защищают жизнь и борются за мир, поскольку они как женщины и матери выступают против мужской агрессивности и насилия. Другие считают позитивными такие примеры "женского мышления", объясняют их "этикой заботы", которая присуща женщинам (Ruddic, 1989, Gilligan, 1983, Waylen, 1992). Когда феминисты настаивают на увеличении числа женщин, участвующих в политике, им задают вопрос: "А почему это важно?" И обычно аргументация "за" участие связывается с "репродуктивными" интересами женщины, с тем, что женщины имеют опыт репродуктивной работы (дома или на рынке труда) и опыт угнетения. Из этого вытекают их общие интересы. Однако критики задают вопросы: "А все ли женщины имеют общие интересы? И как формируются эти интересы? И как осознаются?" Женщины бывают и феминистками, и антифеминистками, выражая противоположные интересы. Опыт разных социальных слоев различается даже в репродуктивной сфере, не говоря уже, например, о сфере образования или политике. Гендерная субъективность конструируется персональной практикой, личным опытом, субъективной вовлеченностью в практику, дискурсы, институты, в создание ценностей и смыслов (Lauretis, 1984). Субъективность не есть заданность "извне", но ее и нельзя выбрать сознательным выбором, она определяется комплексом взаимодействий между внутренним и внешним миром, субъективность - это политическая, теоретическая, самоанализирующая практика. Женская идентичность является продуктом собственной интерпретации своей истории, опосредованной доступным культурным контекстом (Lauretis, 1986). Женщина создает значения и смыслы, а не только зависит от уже существующих ценностей. Когда женщина становится феминисткой, она как бы занимает другую позицию: факты могут остаться прежними, но они иначе выглядят с новой позиции. Переходя на новую позицию, женщина начинает изменять контекст (Alcoff, 1988). Такое понимание идентичности аналогично примеру евреев, которые, будучи ассимилированными, сознательно выбирают еврейскую идентификацию как политическую тактику против антисемитизма. Как евреи могут сделать сознательный выбор, утверждая свое еврейство, так и черные мужчины, женщины всех рас и представители других угнетаемых групп могут (политически) выбрать свою идентичность. И антифеминистки, и феминистки имеют женскую идентичность, различие заключается в том, что вторые признают способность и возможность конструировать и нести ответственность за гендерную идентичность, политику, выбор. Идентичность всегда конкретна, всегда определена контекстом и собственным опытом, всегда может быть изменена, но всегда - с большим трудом. Ибо в дискурс вписаны традиционные женские (и гендерные вообще) ценности, а изменять их приходится практически без инструментов, без дискурсных оснований. И достаточно трудно поверить, что "у многих женщин есть свобода выбора их жизненных ситуаций" (Alcoff, 1988, с. 432). Обратимся теперь к вопросу женской идентичности и дискурса женского движения в России. Несмотря на широко распространенное негативное отношение к феминизму, в обществе постепенно формируется феминистский дискурс, развивается женское движение. И в связи с этим необходимо понимать, какие культуры воздействуют на формирование феминистского дискурса и проблем в современной России, помнить, что особые исторические, социальные и институциональные структуры определили понятия, категории, значения (дискурс). Однако сравнительные исследования в области женского движения до настоящего времени остаются крайне редкими (Berman, 1991; Chafetz & Dworkin, 1986; Dahlerup, 1986). Возможности исследования влияния разных культур, религий, политических систем на формирование гендерного дискурса, гендерной идентичности достаточно ограничены, в большинстве исследований подчеркивается сходство, а не различия. И все-таки можно предположить, что наибольшее влияние на феминистскую лексику в бывших социалистических странах оказывает американский опыт. Женское движение 60-х годов в США было одним из первых, наиболее развитым, в определенном смысле "классическим". Именно на его примере описаны две ветви движения, которые развивались параллельно, но с собственной логикой. Интерпретация положения женщины в терминах "патриархата", "дискриминации", "угнетения и подавления" была связана с особенностями американского контекста, традициями женского движения, положением женщины в обществе (обычно неработающей американки, принадлежащей к среднему классу). Положение же женщины в (пост)социалистическом обществе таково, что тематика дискриминации и подавления по признаку пола диссонирует с действительностью. Скандинавская терминология, например, может быть более созвучной российскому контексту, чем американская. Ибо в Скандинавии речь идет о "сильной северной женщине" с традициями участия в общественном (сельскохозяйственном) производстве; женское движение говорит не столько о феминизме, сколько о равенстве; мужчины принимают активное участие в движении за равенство полов; проблемы полов артикулируются в терминах "гендерного контракта", "гендерной системы" (Hirdman, 1991). Многими авторами признается, что вовлеченность женщины в публичную (общественную) сферу, в производство является значимым для направления развития женского движения. Так, в Финляндии к 60-м годам женщины принимали активное участие в общественном производстве, и там не было сильно развитого феминизма; женская активность осуществлялась через партии, профсоюзы, были сильными старые женские организации и пр. Идеология движения имела реформистский характер, а ареной действия были государственные структуры. Движение было слабым, интегрированным, гражданское неповиновение и "прямые действия" встречались редко. А, например, в Германии вовлеченность женщин в общественную сферу была относительно низкой, в 60-е годы преодолевались представления о невозможности работать для замужней женщины. Женское движение было радикальным, настроенным на сепаратизм, не верило в возможность того, что государство может улучшить положение женщин. В Финляндии же, как и во всех скандинавских государствах с развитой системой социального обеспечения, "гендерный контракт" основывается на равенстве полов, на активной помощи государства (Вergman, 1991). Однако и здесь аналогии должны быть очень осторожными, ибо Скандинавия проделала долгий путь изменения "гендерных контрактов", о феминизме речь идет на государственном уровне (а традиции отношения к государству и закону в России скорее сопоставимы с южной Европой, чем со Скандинавией, где даже улицы никто не переходит на красный свет). Мужские же роли вызовут у нас скорее всего улыбку. Совсем не редкость увидеть на лекции мужчину с грудным ребенком, а университетские профессора жалуются на сложности с молодыми отцами: они так много времени проводят со своими детьми, что им некогда учиться и работать. Артикуляция женской субъективности в России происходит чаще всего в традиционном дискурсе. Во всех наших исследованиях в России мы обнаруживаем, что наиболее распространенными являются традиционные представления о женщинах, гендерно-стереотипизированные взгляды. Нередким, однако, является признание себя "другой", отличающейся от стереотипа. Приведу несколько примеров понимания женского предназначения из исследования участвующих в политике в России. "Предназначение женщины - это дом. Но есть некоторые женщины с отклонениями, как будто хвост растет не в ту сторону, которые, как мужчины, не могут без работы" (бизнесмен, около 40 лет). "Предназначение женщины - семья. Женщина все-таки не должна внешне быть руководителем. Руководителем должен быть муж, а раз он руководит - пусть он рукой и водит... Муж - это голова, пусть поворачивается в ту сторону, куда поворачивается шея... Лучше, чтобы деньги зарабатывал муж, это дает ощущение мужчины. Иначе у женщины возникает ощущение: зачем он мне нужен, если я зарабатываю больше?" (профессиональный политик, около 50 лет). "Женщина - это домашний очаг, а мужчина - человек, заботящийся и зарабатывающий деньги, женщина должна вести политику дома, быть держателем идей, а воплощать идеи - через мужа" (домохозяйка, около 30 лет). Мы обнаруживаем взгляды, которые артикулируют общую для женского движения проблему "сходства - различия полов" (однако делают это в другой знаковой системе по сравнению с западной). В частности, некоторые политически активные женщины считают, что все равны в политике, независимо от пола (либеральный, или гендерно-нейтральный подход). "Я думаю, не стоит делить: женщина и политик", "в политике все равны", "если женщина участвует в политике, то все становятся равными, хотя трудно отказаться от ролевых функций", - говорили некоторые наши респондентки. С другой стороны, указывалось на то, что женщины привносят в политику собственный женский опыт, связанный с заботливостью, воспитанием, занятием домом. Здесь подчеркивались различия в стереотипизированном смысле (на Западе похожая ситуация существовала в 50-е годы, когда на общественную сферу как бы распространялись качества материнства, этот период был назван "социальным материнством"). "Если бы женщины пришли в политику, они принесли бы чисто женское чувство охраны семьи, охраны очага... Мужчина строит дом, а порядок в нем наводит женщина. Женщина будет охранять дом, она быстрее расправится с преступностью. Женщина принесет отсутствие конфронтации, стабильность, сбалансированность" (профессиональный политик, около 30 лет). Женщины утверждают большую нравственность. В исследовании В.Н. Константиновой было выявлено, что женщины не признают наличия существенных различий между лидером-мужчиной и лидером-женщиной, за исключением одного момента: женщины и хотят, и делают более нравственную политику (В.Н. Константинова, 1992). Кроме того в ответах делаются акценты на индивидуальность, существующую независимо от пола. "У руководителя, безусловно, должны присутствовать такие черты, которые не у всех мужчин есть: еще более жесткие, еще более резкие, властные черты. Если ты руководитель преуспевающего бизнеса, ты должен всю ответственность, все решения, всю программу, всю политику брать только на себя" (бизнесмен, около 40 лет). Пожалуй, единственный подход, который отсутствует в российском контексте в настоящее время (см. примечание 4), - это признание и равенства, и различий (гендерно-чувствительный подход). То есть такой подход, какой наиболее распространен на Западе и который явился следствием активности женских движений, изменения женской субъективности и культурного контекста. Современный западный феминизм развивался в контексте мощных социальных протестов 60-х годов, имевших антикапиталистический характер. Для его развития существенными были либеральные и марксистские теории (а впоследствии психоанализ, постмодернизм, экологизм и пр.). Вопросы, поднимаемые движением, зависели от конкретных условий, наиболее распространенными среди которых были законодательное равенство, равная оплата труда за равный труд, равные образовательные возможности, право на аборт, использование контрацептивов; главным результатом было изменение политических институтов и общественного сознания. Нетрудно увидеть, насколько сильно данные условия отличаются от современных российских условий, где не стоят вопросы права женщин на труд, на участие в политической деятельности, свободы абортов, разводов. Проблемы здесь, будучи связаны с экономическими изменениями и политическими кризисами (в том числе с войнами), изменением положения женщин (от превращения в безработных до формирования слоя "богатых домохозяек"), дифференциацией проблем в разных социальных группах, имеют совсем иной характер. Традиции, институты и дискурс задают особые направления интерпретации женской идентичности. Для артикуляции женских проблем в обществе не существует развитого либерального дискурса, психоаналитического, постмодернистского или экологического, вряд ли могут быть использованы социалистический или марксистский. На примере западного женского движения первой волны (как и на примере стран за пределами западного мира) можно понять, что объединения женщин, отстаивающих свои интересы, не обязательно нацелены на изменение половой стратификации, гендерной системы. Интересы женщин могут быть основаны на их роли матери, жены, вытекать из вовлеченности в процесс воспитания детей и обучения, из конкретных проблем, отталкиваясь от той гендерной системы, которая существует в обществе (хотя и считается, что основные, стратегические интересы имеют феминистский характер). Именно это направление и представляется наиболее вероятным для переходной России, учитывая то, что женская субъективность меняется медленно, особенно если социальный контекст этому не способствует (если нет феминистского дискурса, развитого женского движения, традиций участия в общественной жизни, а в общественном сознании достаточно прочны гендерные стереотипы, хотя и столь же прочны эгалитарные традиции участия женщин в общественном производстве). ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ Приведу одно впечатлившее меня высказывание: "Все ценности цивилизации - женские ценности. Христианство прекрасно это осознало благодаря Богоматери, но ограничилось религиозным идеалом. Оно начало с прославления слабости и закончило уроком силы... Христианство - это женственность, жалость, мягкость, прощение, терпимость, материнство, уважение к слабым. Иисус - это слабость; голос Христа был женским голосом... Надо дать шанс женственности - подобного опыта еще не было, с тех пор как мужчина царит на земле. Женщин систематически отстраняли от духовной власти, от "руководства душами" и воспитания душ... До тех пор, пока мы не увидим на трибуне Национального собрания хотя бы одну беременную женщину, всякий раз, говоря о Франции, вы будете лгать! В политическом мире - устрашающее отсутствие женских рук..." (Р. Гари, 1994/1974, с. 218-219). В этом высказывании больше всего поражает не сам текст, а то, что он принадлежит мужчине, французскому дипломату и писателю русского происхождения (дважды удостоенному Гонкуровской премии). И я думаю о том, каким сильным должен быть человек, чтобы не бояться выглядеть слабым. Что же такое феминизм? Лично для меня феминизм - это возможность женщине проявлять силу, а мужчине - слабость, это возможность быть самой (самим) собой. Это возможность не стыдиться таких черт, как женственность, чувствительность, эмоциональность, какому бы полу они ни принадлежали. Феминизм - это выход за рамки и постоянный поиск, это бесконечные находки и бесконечные потери. Это появление ранее табуированных тем в общественном сознании. Это избавление от комплексов и заниженных самооценок, это искренность и открытость отношений между полами. Это возможность (разумеется, только одна из многих) стать чуть-чуть счастливее. Каждый имеет свои измерения жизни. Изменение стереотипов - это долгий и мучительный процесс. Многое понимается и принимается с трудом, особенно для нас, "постсоветских" людей. Но стоит попробовать. Если же не хочется даже пробовать, если не хочется стать чуть-чуть более толерантным, если кто-то раз и навсегда пригвожден быть ущербнее, вторичное, слабее (будь то женщина, еврей или человек иного цвета кожи), то я хочу напомнить только о том, что, ущемляя права другого, мы ущемляем в первую очередь себя. И потом пожинаем плоды. Войны в России тому пример. И все-таки у меня часто остается вопрос: "А нужно ли все это?" Человек меняется медленно, трудно, болезненно. Подвластны ли человеку изменения? В состоянии ли он нести ответственность за свою идентичность, в том числе гендерную? Утешает меня лишь то, что в своих сомнениях я не одинока. Они свойственны и другим... "Что, если все наши стремления к освобождению, которые определены идеологией, несмотря на наше желание лучшего мира, неминуемо приведут нас к старой парадигме, парадигме страдания?.. Внутри меня происходит расщепление. Появляется новое мышление, новый способ видения - новый способ артикуляции, новый опыт в этом мире. Чтобы существовать, эти мысли уничтожают все сомнения, все другие мысли. Но другие мысли - это мысли тревоги. Они боятся изменения. Они хотят оставаться прежними". (Griffin, 1982, с. 274,175).
Примечания 1. Данная статья подготовлена в ходе стажировки в университете г. Хельсинки, 1994/1995 годы. Я благодарна А. Роткирх (Университет г. Хельсинки) и А. Розенхольм (Университет г. Тампере) за критические замечания. Используются данные следующих исследований: 1994 год, исследование "Женское участие в политике", по заказу С. Петербургского центра гендерных проблем, С.-Петербург (авторы: А. Темкина, Е. Забадыкина); 1994/1995, исследование "Мотивации женского участия", поддержанное фондом "Культурная инициатива" (авторы: Е. Здравомыслова, Ю. Зеликова, А. Темкина): 1994/1995, исследование "Женщины и профессия психоаналитика", гг. С.-Петербург, Москва (авторы: А. Роткирх, А. Темкина, в рамках проекта "Новые профессии в постсоциалистической России", Университет г. Хельсинки). 2. В данном исследовании было проведено 28 интервью с женщинами-кандидатами в депутаты в городское собрание г. Петербурга, весна 1994 года (выборка случайная). В числе 754 кандидатов было 97 женщин. Среди опрошенных были руководители государственных предприятий (4), администратор, научный сотрудник, преподаватели вузов (2), врач, инженер, бизнесмены (6), политики (9), домохозяйка, художник, журналист. См.: А. Тemkina, 1995. |