Она лежала в темноте с открытыми глазами и понимала, что не уснет до утра. В комнате было темно, как в склепе, и тихо, как в склепе, и всё же она не спала. Она знала, что находится в этой комнате не одна, что бесшумно бродит рядом с ней по глубокому ковру — Тоска. Огромная, необъятная, хотя и невидимая. И вовсе не зеленая, как это принято думать, а бесцветная. А когда она все-таки обретает цвет, то бывает серой, как мышь.
— Ну что, Тоска, опять явилась? — спросила она. — И не надоело тебе шататься тут каждую ночь? Пошла бы лучше к нему, а я бы поспала...
— Была, — хмуро сказала Тоска.
— И что?
— Прогнал. Даже не прогнал, а повернулся лицом к стене и уснул. Какой смысл был там оставаться?
— А тут?
— А у тебя хорошо. Обе до утра не спим, беседуем. Я и не замечаю, как ночь проходит. А ты?
— Как ночь проходит, замечаю. А вот как жизнь прошла — не заметила.
— Видишь, как ты рассуждаешь! С тобой и поговорить интересно.
— А с ним?
— О чем с ним разговаривать? Другие они.
— Кто "они"?
— Мужчины. Вот он, например. Подойдешь к нему, обнимешь за плечи, песенку заведешь, от которой, ну уж точно, должно у него сердце сжаться: про деньки золотые, про то, как он счастье свое проморгал... А он отмахнется, чаю себе нальет и уткнется в газету. И весь разговор. А если в это время еще и футбол по телевизору показывают!... Нет, нечего мне у него делать!
— Но это несправедливо! Он, сама говоришь, проморгал счастье — и спит себе спокойно. А мне, пострадавшей и ни в чем не виноватой, ты спать не даешь. Пойми, нет у меня сил каждую ночь с тобой беседовать. Утихни! Уйди. Пожалей...
— Глупая ты, глупая! Если я уйду, вместо меня знаешь кто к тебе явится? Пустота. По всей жизни твоей растечется. Эта гостья пострашнее меня будет...
— Ну уж и пострашнее!... Боль-то пройдет?
— Пройдет. Всё пройдет! Ничего не будет. Тихо, спокойно, не больно — как в могиле. Пока я с тобой — ты живая. Где-то — болит, о чем-то — вспоминается, о чем-то — забыть хочется. А без меня — ни-че-го... Так что — уйти?
— Нет, подожди! Поговорим еще немного. Видишь, небо светлеет — скоро утро. Тогда и уйдешь...
И течет, переливается, журчит, как невидимая речка, ее беседа с Тоской. И жизнь, тусклая, печальная — но все-таки жизнь! — не покидает комнату, не уходит из сердца. И наступает утро, и шум, и люди, и — черт его знает! — даже ожидание невозможного чуда. Журчание ночной речки становится неслышным: его заглушают телефонные звонки, которые могут принести удивительные новости; гудки автобусов, на которых может приехать судьба; стук почтальона в дверь, который протянет запечатанную в конверт надежду.
... Но потом на мир снова опустится ночь, и скрипнет дверь, и Тоска, серая, как мышь, бесшумно ступит на ковер и сядет на краешек постели...