главная страница
		поиск       помощь

Вклад женщин в литературу до сих пор скромнее мужского (о чём, конечно, нельзя не сожалеть). И всё-таки не все женщины остаются за пределами истории, без языка. Многие из них приобрели известность в качестве матерей, дочерей, сестёр и жён — или вдов. Уже начиная с XIX века известно немало вдов, чьи мемуары важны для истории литературы; более того, порой такого рода воспоминания оказываются заметным литературным фактом.

Между тем общество позволяет женщинам высказаться, лить пока их сочинения подчиняются определённым конвенциям, а именно: описывают "его" жизнь и творчество и служат "ему". Саму роль жены и затем вдовы писателя общество понимает как своего рода профессию: ожидается определённый образ жизни и передача воспоминаний потомкам (причём "он" должен стоять в центре мемуаров^[2]. Общественная репутация вдовы зависит от исполнения этой роли, этого священного долга. Не случайно вдовы пишут мемуары, а не автобиографии; их личная жизнь, как правило, остаётся в тени.

Воспоминания Надежды Мандельштам (в дальнейшем — Н. М.) интересуют меня в связи с вышеобозначенной ролью. Подход, принятый в феминистическом литературоведении, поможет осветить тему. Это, конечно же, не означает отказа от критического анализа, он не отменяется тем фактом, что автор мемуаров — женщина.

Воспоминания Н. М. давно привлекают к себе внимание общественности. Начиная с шестидесятых годов их читают прежде всего как книгу об Осипе Мандельштаме (в дальнейшем — О. М.) и как документ о сталинской эпохе. В последние годы, особенно на Западе, возросло внимание к ним как к литературному произведению^[3].

В конце двадцатого века вырос интерес к воспоминаниям, и устным, и письменным, во всём их жанровом разнообразии. В России он возродился с перестройкой, причём, как считают иные исследователи, документальная (и в частности мемуарная) литература начала доминировать в литературном процессе по сравнению с художественной. На Западе интерес к воспоминаниям связан с выходом на первый план темы забвения и культуры памяти. На этом фоне наука заново заинтересовалась и мемуарами Н. М.^[4]

Особенно увлекло это произведение американских феминисток. Под лозунгом реконструкции женской литературы они отвергают границу между "женским" жанром мемуаров и "мужским" автобиографии в пользу более широкого понятия автобиографического или мемуарного текста^[5]. Нельзя, однако, не заметить: если приравнять мемуары Н. М. к автобиографии, они теряют их специфику. В действительности мемуары не хуже и не лучше автобиографии, это просто другой жанр, с другим предметом и другими функциями.

Второе существенное положение американских феминисток — принципиальное одобрение тех случаев, когда женщина не безмолвствует, а высказывается, что ведёт к одобрению всему, что она пишет. Это положение было предложено уже давно, пожалуй, настала пора пересмотреть его. Американские исследовательницы рассматривают мемуары Н. М. (уже в силу самого факта их написания) как женский подвиг, сама Н. М. предстаёт почти феминисткой^[6]. С этим нельзя согласиться.

В дальнейшем я хочу предложить более критическое прочтение произведения Н. М. и, уже исходя из этого, вернуться к вопросу, в какой мере Н. М. выполняет традиционные роль и долг "литературной вдовы". Предстоит заняться реконструкцией биографии Н. М., анализом трёх томов её мемуаров, влиянием их на рецепцию О. М. и, наконец, мифом О. М. и самопониманием Н. М. как "литературной вдовы".

Исследовательницы пытались прочитать книги Н. М. под углом зрения женской биографии^[7]. Правда, при всей обширности её воспоминаний, Н. М. мало пишет о себе. Родилась в 1899 году. В 1920 знакомится со своим будущим мужем. Он умирает в 1938 году, она на 42 года позже (в 1980 году). По существу, из всей её жизни известны только два десятилетия, проведённые ею с мужем. О детстве, которое в психологическом плане, как период становления личности, лучше всего могло бы объяснить характер Н. М. (в том числе как жены и вдовы), Н. М. говорит лить в третьем томе мемуаров (главы "Отец" и "Семья"). Н. М. росла с братьями, любила, как она сама сообщает, "озорничать", обожала отца и ориентировалась на него. Во время замужества Н. М. мало — нерегулярно и лишь из-за крайней нужды — занимается работой, не относящейся к творчеству мужа: делает переводы и т.п. Лишь после смерти мужа она поступает в университет, пишет диссертацию и многие годы работает доцентом; любопытно, впрочем, что об этом времени своей жизни Н. М. в воспоминаниях рассказывает крайне мало. В центре её внимания постоянно остаётся время, проведённое с "ним". В 1959 году Н. М. получает разрешение вернуться в Москву, пишет мемуары и полностью и "профессионально" посвящает себя служению творчеству О. М. В эти годы она, по сути, возвращается к образу жизни в период своего замужества.

О. М. был на восемь лет старше своей жены, он подобно отцу определял её жизнь. В роли музы, а также советницы, первой слушательницы и "идеальной секретарши"^[8] Н. М. была полностью занята "производством его творчества". Как она сама сообщает, часто (особенно в 30-е годы) нервный и временами психически больной муж не отпускал её одну даже в кино.

Современники по-разному оценивали этот брак. В сообщениях А. Ахматовой и Н. Штемпель преобладает идиллия, такое представление отчасти опровергают Э. Герштейн, С. Рудаков и даже собственные высказывания Н. М.

Первый том "Воспоминания" ещё в 60-е годы расходится в России посредством самиздата и вскоре публикуется в США^[9]. Здесь изображено в основном время между первым арестом О. М. в 1934 году и его гибелью (1938 г.). Уже из этого следует, что один из важных тематических центров первого тома — сталинские репрессии. Н. М. убедительно описывает разделённую с мужем ссылку и последствия террора для родственников репрессированных, в первую очередь для женщин. "Воспоминания" содержат многие разговоры с современниками о сути сталинизма, а также собственные наблюдения и размышления автора на эту тему. Можно условно назвать эту книгу "политической", с той оговоркой, что Н. М. подчёркивала: они с мужем никогда не были "конспираторами, политическими деятелями" (т.1, С.36).

Однако на первом плане в этой книге — творчество О. М.: цитаты из произведений, материалы к их датировке, история возникновения, а также попытки интерпретации. Композицию этой книги можно назвать цельной, несмотря на некоторую пестроту, на что указывали литературоведы^[10]. На протяжении всей книги просматривается принципиальная, характерно женская (если исходить из стереотипов женского поведения) позиция пассивности^[11], которую некоторые исследователи связывают с ролью жертвы в сфере политики.

В 1970 году Н. М. пишет второй том воспоминаний под заглавием "Вторая книга", он выходит два года спустя^[12]. Название отсылает к сборнику стихотворений О. М. "Вторая книга", где был переиздан переработанный вариант "Tristia". Н. М. начинает с главы "Я", но вскоре соскальзывает на повествование опять-таки не о себе, но об О. М.: о жизни с ним в 20-е годы, в том числе о проблемах этого брака, об отношениях О. М. с другими женщинами. Ещё более подробно, чем в первом томе, комментируются и интерпретируются произведения поэта. Композиция этой книги менее удачна, повествование страдает некоторой разбросанностью.

Во втором томе озлобление и ожесточённость автора направлены уже не столько против сталинской системы в целом, сколько против многих современников, в том числе писателей и поэтов. Характер Н. М. не близок к "женскому" идеалу терпеливости и терпимости, она часто вступает в спор, так что нетрудно согласиться с характеристикой, данной И. Бродским: "Она была чрезвычайно предвзятой, категоричной, придирчивой, непримиримой, нетерпимой: нередко её идеи были недоработанными или основывались на слухах"^[13].

Н. М. всё более идеализирует своего мужа (равным образом и дружбу с Анной Ахматовой) и высказывается всё более резко о современниках, как об известных личностях, так и просто о бывших друзьях. В своё время это вызвало сильное возмущение и протест; Э. Герштейн убедительно защищала себя и С. Рудакова от сделанных Н. М. упрёков.

Несмотря на то, что уже второй том мемуаров во многом повторяет первый, после смерти Н. М. в 1980 году выходит ещё один, оставшийся незаконченным^[14]. Н. М. вновь делает попытку писать о себе, и опять наряду с автобиографическими фрагментами (вышеупомянутыми главами о детстве) в том включается разнородный материал, посвящённый поэту, в частности обширный "Комментарий к стихам 1930-1937 гг.". И в старости Н. М. не удаётся выйти за пределы профессии "литературной жены и вдовы".

Самоопределение и самооправдание Н. М. тесно связано с сохранённым ею архивом Мандельштама, о чём она сама много пишет в мемуарах. Она как бы настойчиво требует от потомков признания своих особых заслуг, того, что в предельно тяжёлых условиях выполнила долг вдовы: "Я имею право на волеизъявление, потому что вся моя жизнь ушла на хранение горсточки стихов и прозы погибшего поэта. Это не вульгарное право вдовы и наследницы, а право товарища чёрных дней" (т.3, с.9).

Воспоминания Н. М. имели весьма крупный успех, и не только скандальный. Они издавались и неоднократно переиздавались и на Западе, и в Советском Союзе, и в России. В последние годы, как уже было сказано выше, внимание к ним ещё более возросло.

Эти мемуары сыграли особую роль в истории научного исследования творчества О. М. С самого момента их издания в начале 70-х гг. они, несомненно, притягивали внимание учёных к поэту, Мандельштамоведы опирались на мемуары вдовы не только в изучении биографии О. М., но и в исследованиях его произведений. Некоторые американские учёные, имевшие возможность навещать Н. М. в её знаменитой (в определённом кругу) московской квартире, использовали шанс получить сведения об О. М., так сказать, "из первых рук". Об этом писал К. Проффер, придававший воспоминаниям Н. М. большое Значение: "N. M. 's memory was one of the primary resources for anyone doing serious research not only on Mandelstam but on the whole period"^[15].

He следует забывать, что читатель "вспоминает" поэта О. М. в шестидесятые годы, когда в самиздате начинают распространяться как его произведения, так и мемуары Н. М. Когда в 1973 г. выходит том стихотворений О. М. в "Библиотеке поэта", его издатель Н. Харджиев ссылается на беседы с Н. М. и печатает ею сохранённый материал.

Без выхода в свет мемуаров вдовы многое и в биографии, и в творчестве поэта осталось бы просто неизвестным. Кажется, перед нами тот редкий случай, когда воспоминания вдовы не только направили внимание издателей и исследователей, но и существенно помогли их работе. Последнее касается и четырёхтомного издания произведений Мандельштама в Америке (1967, 1971, 1969, 1981), где приводятся пространные цитаты из мемуаров Н.М.

До сегодняшнего дня мандельштамоведы опираются и в комментариях к изданиям, и даже в интерпретациях произведений О. М. на отдельные высказывания Н. М. (отнюдь не только фактического характера!) о биографии поэта, датировке текстов, истории их создания, прототипах и адресатах текстов и вообще реалиях разного рода, наконец, о межтекстовых связях. Некоторые исследователи в этой связи специально подчёркивают, как много значит знание биографии (т.е. внелитературной реальности) для правильного понимания стихов О. М.^[16] Учитывались и учитываются и комментарии Н. М. к отдельным стихам и метафорам (чёрное солнце, звезды и т.п.), к циклизации стихов, к вопросу об отношении О. М. к акмеизму и символизму и т.д. С благодарностью признаётся, что Н. М. облегчила путь к стихам, которые долгое время считались сугубо сложными, "тёмными". При этом, что удивительно, трактовки мемуаристки вплоть до последнего времени почти никто не ставил под вопрос — и это при том, что она в своих суждениях иногда бывает, как мы помним, очень категоричной. В работах об О. М. сама по себе компетентность его вдовы, не только хорошо знающей произведения мужа, но и вообще широко начитанной, практически не оспаривается. Спор ведётся разве о деталях (текстология, датировка стихов, циклизация).

Вдова О. М., посвятившая творчеству мужа буквально всю свою жизнь, смогла возбудить к нему новый интерес и науки, и читателя и повлиять на рецепцию его творчества. В Германии высказывалось даже мнение, что о поэте О. М. знают прежде всего по мемуарам его вдовы^[17]. Если так, она в определённом плане оказалась даже более известна, чем сам поэт; впрочем, эта известность целиком и полностью служит "ему" и распространению "его" славы.

Неоднократно отмечалось, что в связи с О. М. следует говорить о мифе, опирающемся на специфически русскую традицию поэта как святого и учителя, а также как критика режима, власти, — традицию, восходящую к декабристам^[18]. Много говорили и о культе Мандельштама в 60-е годы^[19].

Мемуары Н. М. акцентируют и бережно сохраняют этот миф — и делают вдову, помнящую и каждую ночь повторяющую стихи поэта, частью его. Нельзя не отметить, что представление о подвиге Н. М., переходящее в легенду, заслоняет несомненные заслуги других современников (напр. Н. Штемпель) в посмертной публикации произведений О. М.

И в реальности, и в мифе О. М. и Н. М. нераздельны. К. Проффер так пишет о вечерах в вышеупомянутой квартире Н. М.: "Being near her was also a way of touching the living poet Mandelstam" (1987, 28). Для французской феминистки Сизу вдова является "его" памятью, между ним нет дистанции^[20].

Итак, Н. М. полностью подчинилась традиционной роли жены и вдовы (в частности, "литературной вдовы") и сделала эту роль своей "профессией". "Самостилизация" Н. М. была связана с её высокими требованиями к себе, вытекавшими из понимания святости миссии поэта. Служба Н. М. "его" творчеству сделала и из неё "святую" "литературную вдову".

Самопонимание Н. М. можно объяснить как индивидуально, т.е. психологически, так и исторически, т.е. политическими и социально-экономическими условиями эпохи: эмансипация женщины, безусловно, всегда зависела и зависит и от этих условий. Тем не менее именно в этот период далеко не все жёны соглашались посвятить жизнь мужу: в 20-е гг. многие женщины получили образование и возможность работы вне дома, что, как правило, давало некоторую самостоятельность по отношению к мужчинам. Вспомним советское женское движение 20-х гг. и Александру Коллонтай, которая, кстати, родилась на семнадцать лет раньше Н. М.

Позволю себе сравнить Н. М. с другой "литературной вдовой" этой эпохи, а именно с вдовой Александра Блока. Любовь Менделеева-Блок тоже написала воспоминания, но они по жанру много ближе автобиографии. Менделеева-Блок не была в полном смысле слова "литературной женой и вдовой". Она пытается понять себя и свой брак с точки зрения психологии 3. Фрейда. Л. Менделеева-Блок пишет: "/.../ они знали, какая я должна быть, потому что знали, чему равна "функция" в уравнении — поэт и его жена. Но я была не "функция", я была человек /.../^[21]".

У Н. М. не было собственных, не связанных с мужем жизненных задач, как и сомнений в своей роли и деятельности "литературной вдовы". Не сомневалась она и в том, что сможет переменить восприятие обществом её мужа. Этот шанс (его, кстати, по сути не было у вдовы уже канонизированного поэта Блока) Н. М. угадала и сумела использовать; она поставила памятники "ему" и себе.

В наше время мы прощаемся с многими мифами, производим их демифологизацию. Настала пора подвергнуть историческому и критическому анализу многое из того, что было жизненно важно, пусть даже это стихи погибшего поэта и воспоминания его вдовы о том, как она наизусть заучивала их и по ночам повторяла. Расставание с мифами болезненно, даже мучительно, но оно необходимо и освобождает дорогу новым подходам и постановке новых вопросов.

Один недавно вышедший сборник, посвящённый О. М., такой новый подход демонстрирует. Здесь мемуары Н. М. помещены на равных среди других воспоминаний современников; это ставит многое на своё место. Один из издателей высказывает более трезвую и объективную, чем это имело место раньше, позицию по отношению к воспоминаниям Н. М.: "Как и в любых мемуарах, факты нуждаются в изучении и проверке"^[22].

Воспоминания Э. Герштейн были напечатаны впервые в Париже в 1986 г.; теперь они изданы в России и дополнены записями последних лет. Они предлагают новую информацию о личной жизни супругов Мандельштам, об этом незаурядном браке. Как выясняется, вдова в своих воспоминаниях многое сглаживает или замалчивает. Герштейн в некоторых отношениях высказывает критические замечания по адресу Н. М. и подчёркивает: "Но если мы будем судить о поэте по книгам его вдовы, вместо того чтобы судить о его жизни по его книгам и высказываниям, мы никогда не доберёмся до истины"^[23]. Права в частностях Эмма Герштейн или нет, её книга дополняет воспоминания Н. М. и демифологизирует О. М. и Н. М. и потому может и должна стать импульсом к новым исследованиям.

Феминистическая точка зрения тоже позволяет задать новые вопросы и, как мне кажется, показывает, что "литературная вдова" Н. М. была ориентирована на профессиональное выполнение сугубо традиционной роли. Это следует учитывать, объявляя об особенной смелости и требовательности (доходящей до придирчивости) Н. М. и признавая её несомненные заслуги перед литературой.