главная страница
		поиск       помощь

Из своего тридцатилетнего жизненного опыта Илья принял к сведению только один вывод и сформулировал его так. Люди, как монеты. Какой стоимостью монету отчеканили, так она и проведет свою недолгую или долгую жизнь. Копейка пятаком не станет никогда, как не станет пятак полтинником. И сколько ни крути, сколько ни верти, а копейка останется копейкой. Хоть надрай ее до ослепительного блеска, новая она или старая, стоимость ее остается постоянной. Конечно антиквариат и драгоценности нумизматов не в счет. Берется обыкновенная советская денежка. И очень было грустно Илье осознавать, что вот распорядилась судьба так, что на неведомом ему Монетном дворе выпустили его в этот свет ценой в одну копейку.

Поначалу он рос и мало соображал на этот счет. Обыкновенное счастливое детство. Подумаешь одна пара штанов и хлеб без сыра на завтрак. Какая ерунда! Ну, в музыкальную школу не ходил, платить было нечем. А так все нормально, с ребятами дружилось, были веселые дни и праздники. Илья и не подозревал о своей низкой себестоимости. Грошовая жизнь ему нравилась, он как новенькая монетка блестел и радовал глаз.

Но, как говорится, шли годы. Илья стал ненаблюдательней к окружающим. И уже тогда кольнул сердце горький вывод. Не сдюжить ему в этой жизни. Бедность, о которой какой-то дурак сказал, что она дескать не порок, оказалась для него не только пороком, но и, простят ему горький каламбур, ПОРОГОМ, дальше которого его проклятая жизнь не пускала. Почему? Илья мучился этим вопросом. Был он вроде не глуп и по вечерам частенько задумывался о своем бытии. Больше, правда о своем происхождении. Он сам ощущал в себе некий брачок. И доходил в своих наблюдениях до странностей.

Бывало снимет брюки и вдруг неожиданно увидит свои нескладные короткие ноги с оттопыренными большими пальцами. Ширококостные, некрасивые, так и хотелось потянуть их изо всех сил, чтобы подлиннее были, попородистее.

Но так распорядилась природа. Ее, брат не поправишь. В конце концов наплевать, решил Илья. Буду учиться. Профессию раздобуду. Бог с ней, с фигурой. Займусь гантелями, буду стройным. И он стал стройным. Правда не сразу. И от гантелей ноги его не стали длиннее, и породы в нем не прибавилось. Но пришло ощущение легкости. На таком вот душевном взводе он, наконец, поступил в институт. Все вроде удавалось. Все как он хотел. Но опять институтишко был какой-то дохленький, без имени. Учились в нем такие же, как Илья бывшие троешники, конкурса в этот институт совсем не было. Но плевать, зато будет диплом о высшем образовании. Дальше он покажет. Дальше он выгребет из границ скупой фортуны. Он был в этом твердо уверен.

И еще одна мыслишка, которая иногда беспокоила Илью.

Вот вроде бы все у него складывалось. А чего-то все-таки не хватало. У себя в общежитии — да. Он и чайник мог поставить и картошки отварить без стеснения. И девушки улыбались ему. И вроде бы все равны. И все ему рады. И он всем рад. Пока не случилось обычное. Илья, ну совсем случайно, попал в одну квартиру, вернее, в один дом, еще точнее, в другой район города. А, что там мелочиться. Он попал в другой мир!

На третьем курсе он подрабатывал на почте. Разносил телеграммы. К тому времени у него была жена и маленькая дочь. Обе женщины нуждались в хорошем питании, и все свободное время Илья бегал с желтыми бланками телеграмм. Работалось ему хорошо и здорово. Во-первых иногда давали рублишко чаевых, во-вторых он много гулял по городу. Согласитесь, мало радости торчать в сырой комнатенке общежития, где за занавеской спит сокурсница жены. Он обожал вечерами, особенно зимой, когда было светло от свежего снега, перебегать из двора во двор. Особенно перед Новым годом. Сколько интересного видел он! Чужие жизни, чужие елки, роскошные столы. И радость людей, которые ему открывали двери и как деда Мороза зазывали в дом, угощали пирогами.

Но последняя телеграмма, которую он отнес в тот памятный в его серой жизни день, пришла к адресату ранней осенью. Шел какой-то дряблый робкий дождь. Было уныло и сыро. Илья без зонтика в старой нейлоновой курточке, пробежал целую троллейбусную остановку и позвонил в звонок над кожаной добротной дверью. Ему открыли сразу, как будто знали, что он должен прийти.

Открыла необыкновенной красоты женщина и улыбнувшись с уверенностью спросила:

— Телеграмма?

Чувствуя ее необычное нетерпение, Илья сразу же протянул бланк.

Женщина тут же его развернула и быстро пробежала текст. Всего считанные секунды Илья изучал ее лицо. Он Увидел, как из ее глаз брызнула радость и она, не стараясь сдерживать себя, закричала на всю прихожую:

— Ур-ра!

За эти считанные секунды Илья полюбил эту женщину на всю жизнь. Вот вы не верите, а зря. От женщины исходил неведомый аромат чистоты.

Одета она была во что-то роскошное, смелое.

Она повернулась и почти побежала по длинному широкому коридору.

— Илья! — кричала она, — Илюша... Телеграмма. Илья вздрогнул. Ему показалось, что женщина зовет его. Громко зовет его, и он сказал:

— Расписаться надо.

Но женщина его не слышала. Она по очереди открывала двери комнат, которые были расположены анфиладой. Их было не менее пяти. Илья посчитал.

Женщина исчезла в пятой, но не надолго. Оттуда слышался смех, звуки поцелуев.

Илья понял, что о нем забыли, но не мог уйти, пока не было расписки в получении. Он стоял в чужой прихожей и рассматривал ее. А что бы вы делали на его месте?

А рассматривать было что. Прихожая была оклеена роскошными обоями. Стояла старинная вешалка, которую Илья видел в какой-то пьесе в глубоком детстве, когда случайно попал в театр. Стены в прихожей были украшены картинами и лосиными рогами. Все говорило, что в этом доме живут давно и в достатке. А эта анфилада комнат! Какой простор человеческому телу! Илья вдруг подумал, что будь у него в детстве столько комнат и такое пространство, может быть он и не вырос бы таким маленьким и коротконогим. Тело его деформировалось от тесноты. И он с грустью подумал о дочери, которой прогулка по такому коридору заменила бы поход в музей. Впрочем дочери в музей ходить было еще рано. Но так вот побегать на таком просторе — в самый раз. И тут Илья понял, что никогда он не обеспечит свою дочь таким домом. И значит она тоже вырастет коротконогой и малогабаритной, как отец, потому что уже сейчас ходит под вечные окрики родителей.

Между тем женщина вернулась и с удивлением обнаружила в прихожей Илью.

— О! Простите, — в ее вскрике прозвучало удивление.

— Вы не расписались...

— О! Простите. И замечательно, что вы дождались меня. Вы принесли нам такую радость в дом. Мы должны вас отблагодарить.

Илья подумал, что в общем не плохо было бы, но вслух "занекал" и стал открывать дверь. Женщина между тем взяла протянутую шариковую ручку, небрежно черкнула в бланке и настойчиво сказала:

— Нет, пожалуйста... Разделите с нами радость, — она шагнула к вешалке, сунула руку в пушистый мех шубы, достала кошелек и не глядя, положила в карман куртки деньги.

— Спасибо! — они произнесли одновременно. И женщина рассмеялась. Илья тоже улыбнулся и осмелев от своей улыбки вдруг неожиданно для себя спросил:

— Скажите, пожалуйста, как получается вот это... — он обвел глазами прихожую и дрожавшую в перспективе анфиладу комнат.

— Что вы имеете в виду? — женщина действительно не понимала его вопроса.

— Как получить все это? Ну, в жизни, — робко спросил Илья.

— Ах вот вы о чем... Понимаю, — она окинула взглядом коренастую фигурку Ильи в старой нейлоновой куртке. — Ну... как вам сказать... Я родилась в этом.

Илья как ошпаренный выскочил на площадку и дунул по лестнице вниз.

Простой ответ женщины "я родилась в этом" поверг его в такую бездну отчаяния! За доли секунды он понял, что обречен. Обречен на долгую жизнь в общаге, потом на жалкую комнату в коммуналке. А если ему и удастся уладить все с жильем, то на это уйдут годы. И его дочь будет также рваться вперед и носить телеграммы или еще как-то подрабатывать. И его внуки. И все это на бесконечность вперед просматривалось ясно и четко. И делало все его усилия жалкими и бессмысленными.

Он долго ходил кругами вокруг дома, из которого вышел. Не обращал внимания на дождь и ветер. Как бы он хотел тоже родиться в этой теплой роскошной обители. И тогда все было бы легче и проще. И может быть осмысленней.

Почему отчеканила его жизнь жалким грошиком, а ее красивым и золотым рублем?

Нет, Илья не завидовал мелкой завистью жалкого обывателя. Ему не хотелось богатства как такового. Он просто впервые в жизни задумался о несправедливости. Не какой-то там социальной или житейской. А о той высшей несправедливости, которую все почему-то называют судьбой. И всячески призывают ей покориться. Илья и сам чувствовал, что нужно покориться и оставить свои самодеятельные философские терзания. Ничего они ему не дадут, кроме огорчения. Но он лихорадочно искал выход из своей серой жизни. Чего-то он значит в ней не ухватил. Понятно, что родился не в роскоши, но другие же добиваются чего-то, а он крылышки сложил. Может и не прав. Нужно стартовать по-новому, рвануть и все тут.

"Интересно, — вдруг подумал он. — Чему эта женщина так радовалась?" Значит ей тоже чего-то не хватает, и она чего-то ждала. Как можно так хорошо жить и еще ждать какой-то телеграммы, которая принесет еще большую радость? Фантастика. Ему бы четверть того, что они там имеют, он бы вообще на звонки не открывал, и ничего бы уже не ждал в жизни. Полный кайф. А она ждала телеграмму. Под дверью, как собачонка.

Илья страшно загоревал, что теперь уже не узнает, что было в телеграмме. А очень хотелось. И тут он вспомнил, что она дала ему чаевые. Очень кстати. Он сунул руку в карман. Еще успеет зайти купить дочке молока.

Он вытащил бумажку и побежал к ближайшему гастроному. Пробегая под фонарем, он мельком взглянул на деньги. В руках у него была сторублевая купюра. Сто рублей!* ^[1]

Илья споткнулся и едва не упал. Ничего себе. Наверное, обмишурилась от радости. Да нет. Вроде бы спокойно открыла кошелек и осознанно дала сто рублей. Ненормальная какая-то. Стоп! И тут Илья споткнулся и едва не упал второй раз. Он как ищейка, почувствовал, что взял след. Вот-вот он поймает за хвост разгадку этой тайны, как люди становятся такими... недоступными его понятию... Вот-вот... Илья остановился, пытаясь вспомнить, что еще сказала ему эта роскошная женщина.

Ему вдруг не захотелось идти в гастроном за молоком. Стало скучно стоять в очереди, стало неинтересно объясняться с кассиршей. Он почти физически ощутил, как лопнула внутри него какая-то скорлупа, и оттуда маленький резвый цыпленок прыгнул в его, Илюхино, нутро. Он так ясно увидел эту картину, что даже протянул руку, чтобы погладить пушистого новорожденного.

Илье показалось, что он сходит с ума. И вдруг он вспомнил, как та женщина звала кого-то "Илья".

Нет, это был знак. Илья теперь не сомневался в этом. И этот знак звал его к поступку. Он физически ощущал, как кто-то сильный взял его за руку и тащил... И кричал..... Не живи так! Нельзя так жить! И тащил его дальше от грязного вонючего гастронома. Очень кстати подъехал троллейбус, и Илья прыгнул в него. Вспомнил, что еще сказала ему женщина. И он вдруг понял какая разница между этой женщиной и им, Ильей. Она сказала: "Разделите с нами эту радость". Да, наверное она дала ему сто рублей на чай, потому что у нее много денег. Но будь у Ильи еще больше сотенных бумажек, он никогда бы так легко ни с одной из них не расстался. Он это знал точно. Он едва не заплакал от этого открытия в себе. Вот в чем разница. Правильно, она родилась в этом. Поэтому она широка в своих поступках, она не скупа. Она способна на широкий жест и доброту. Она понимает тех, кто разносит телеграммы.

Ей легко быть щедрой, почему-то с обидой думал Илья. И вдруг ему со страшным мальчишеским отчаянием захотелось утереть нос роскошной незнакомке. И тут он увидел женщину с маленьким ребенком. Вид у нее был как и у Илюхи на копейку. Вот пойду сейчас и отдам ей эти деньги. И может на секунду почувствую себя так как она, та, в роскошной прихожей.

Илья встал со своего сиденья и направился к женщине. Та посмотрела на него равнодушно.

"Может и не давать? Неправильно поймет... оскорбится! — Илья все еще неуверенно шел по проходу троллейбуса, рассматривая редких пассажиров, стараясь отыскать подходящую кандидатуру. Но публика была все не та. Илья все-таки решил подойти к женщине с ребенком, — дам все-таки. Бог с ними. Не жлоб же я совсем... А вдруг обидится?"

Но тут троллейбус подъехал к остановке. Женщина тяжело поднялась и направилась к выходу.

Хоть Илья еще мог успеть сунуть ей деньги, но тут уж видно судьба распорядилась. Женщина вышла все-таки раньше, чем Илья подошел. Двери за ней закрылись, и Илья тяжело опустился на теплое, согретое ею сидение. И тут же четко и ясно он сформулировал причину причин.

"А все-таки я жлоб. Жлоб и есть", — это прозвучало как приговор, опять как приговор.

Красиво: "Позвольте разделить с вами радость". Как легко она это произнесла. Как будто просила о чем-то.

Выйдя из троллейбуса он зашел в магазин, купил дочке молока. Хотел купить жене цветы, но астры были очень дорогими.

Как честный муж он рассказал жене о ста рублях. Жена все вздыхала и не верила. Примерные супруги долго жили на эти сто рублей. И можно было не разносить телеграммы. На жизнь хватало. Только была ли это жизнь? На этот вопрос Илья не искал ответа, потому что и вопроса больше себе не задавал.