|
|
|
|
|
|
|
|
||
|
|
|||
|
|
|
|
|
Мотькина оскорбила жена. Мотькин ушел из дома. Он, может быть, и не ушел бы так решительно. Если бы сама жена не приказала: "Вон из дома", и назвала его при этом балдой.
Мотькин хоть учился давно и плохо, русскую классику чуточку знал. Он смутно помнил, кто такой был Балда, но чувствовал, что это оскорбительно для современного человека. Оскорбился и ушел.
Долго ли коротко ли шел Мотькин, предаваясь своим грустным мыслям, но пришел он не к кому-нибудь, а к своему приятелю Тыркину. Тыркин жил с женой хорошо, он с женой не ссорился и поэтому имел на ужин жареную треску и пиво. Пиво было настоящим бутылочным, да еще из холодильника.
Тыркин не сильно обрадовался визиту Мотькина, но как настоящий русский человек, не мог пить в одиночестве даже пиво и широким жестом пригласил Мотькина к столу.
Мотькин пива выпил, от рыбы отказался и стал говорить другу о своем нерадостном семейном житие.
— Дурак ты, Мотькин, — сказал Тыркин. — У тебя жена — клад. Баба работает, все достает, а если и оскорбит когда, то надо бы терпеть. Куда нам податься?
— Да, податься некуда, — согласился Мотькин. — Но выход нужно искать. Мне обратно дороги нет. Знаешь, когда тебя балдой обзывают, не к столу будет сказано...
— И всего-то? — Тыркин заржал. — Если бы ты слыхал, как меня моя называет. О! А я ей ласково на ушко чего-нибудь пощебечу. Получку свою отдаю...
— Ну да? — удивился Мотькин.
— Ну, а потом потихоньку, за ласковым словом, она мне еще больше отдает. Семья ведь. И пивка прикупит, чтобы значит нигде не околачивался.
— А я так не могу. Оскорбляюсь я дурным обращением.
— Не обижайся, но за это ты еще большая балда, — сказал Тыркин, допивая пиво.
— Ночевать вот негде, — пожаловался Мотькин.
— Ну, что, раз ты такой гордый, ночуй хоть на улице.
Обиделся такому неожиданному повороту Мотькин и ушел от Тыркина.
Бредет по улице, грустную думу думает. Вспоминает жену свою, и она начинает ему казаться особенно привлекательной. Постель у нее всегда чистая, сама белая, бока мягкие.
— Ну, не балда я после этого, — сам себя ругал Мотькин. Но возвращаться было совестно. Пошел он кругами. Долго так скитаться не было никакой возможности. Надоело на вокзалах да на скамейках ночевать. И стал Мотькин читать объявления разные расклеенные. Может, кто комнату сдаст подешевле.
Стоит Мотькин, дрожит от холода на сильном ветру, но читает. Ни одного не пропускает. Нет, все только хотят снять комнату или угол. Видно не один Мотькин в пострадавшей ситуации оказался.
Совсем загрустил Мотькин. Рядом старичок стоял, обратил внимание Мотькина:
— Что мол, вздыхаете, молодой человек?
— Жить негде, — признался Мотькин.
— А вы не там смотрите, — сказал добрый старичок. — Там, где сдают комнаты и о пропажах всяких, это с обратной стороны.
Обрадовался Мотькин, заглянул на обратную сторону доски. И первое, что прочитал большими, самыми большими буквами было изображено "ИЩУ БАЛДУ", и чуть помельче адрес указан.
Обалдел окончательно Мотькин от радости и схватив бумажку с адресом помчался по ней как по компасу к родственной душе, которая ищет его. Балду. А то, что он такой и есть, Мотькин теперь не сомневался.
Прибежал, запыхавшись, по адресу, от волнения ничего не соображает, ноги спиралью сводит.
Звонит. Открывает ему дверь не кто-нибудь, а собственная супруга. Это Мотькин с испугу и от истощенного образа жизни последних дней, совсем голову потерял и не сразу понял, что к себе домой идет. Адрес-то на бумажке его. Точно такой же, как в паспорте прописан. Все сходится.
И жена та же. Ничуть не изменилась.
— А это ты, проходи.
— А зачем же вы. Варвара Филипповна, все-таки так по-обидному написали: "Ищу Балду". Я ведь обидеться мог. Или не признавать, что это меня так кличут.
— Да я и не тебя имела в виду. Мало ли...
— Судьба! — вздохнул Мотькин и пошел на свою кухню.
— Господи, куда же ты, балда этакая, прямо в ботинках поперся, — рявкнула по-знакомому законная супруга.
Но Мотькин не обиделся. Вернулся и снял ботинки. Он сообразил, мало ли кому еще придет в голову нагрянуть по объявлению. Придет, а балда уже тут. То-то...