|
|
|
|
|
|
|
|
||
|
|
|||
|
|
|
|
|
Все было хорошо в жизни Анатолия Павловича Петрушкина, пока однажды он не задумался над простым казалось бы вопросом: зачем человек поет? Он споткнулся об эту простенькую мысль, и она не покидала его ни на минуту.
Все остальное с человечеством было понятно: речь необходима, без нее никак. Смех — он тоже мог вырваться из первобытного человека непроизвольно. Реакция на щекотку или неудачу соплеменника, например. Но как человек обнаружил в себе, что он может петь? Ведь это никак не помогало жить, наоборот громкое пение в пещерах могло привести к обвалам и прочим неприятностям.
"Возможно, — думал Петрушкин, — что человек начал петь позже, но как это все-таки произошло? Должна быть причина. Повод, чтобы вот так, вдруг запеть".
Сам Анатолий Павлович не увлекался пением. Можно даже сказать, что он не пел последние сорок лет из сорока одного своей жизни. Прекрасно жил при этом, не чувствовал себя ущемленным. Правда, его раздражало пенис других, как по радио, так и в пьяных компаниях. Но здесь все было просто. Радио можно было выключить, из поющей компании уйти. Вот так один раз встал и ушел, когда кто-то из гостей запел, после нескольких рюмок. Ушел и задумался.
Может быть люди научились пению в природе у птиц? Птицы поют зачем-то... Явно не для того, чтобы люди их слушали. Они и не подозревают о таком свойстве людей. Поют себе и все.
Короче, жизнь Анатолия Павловича стала беспокойной. Он прочитал все, что можно было прочитать в словарях и энциклопедиях по поводу пения, но только запутался и так и не смог уяснить, когда все-таки произошло это несчастье с человеком. И главное — с какой целью?
— Ты бы, Толя, не занимался глупостями, — предложила жена. — Не хочешь, не пой. Зачем же других подозревать, зачем базу подводить под прекрасное?
Но Анатолий Павлович не отступал. Он все думал, наблюдал. Он теперь не выключал радио или телевизор, когда выступали певцы, а слушал, пытаясь сообразить, почему это всем кажется прекрасны". Он был уверен — изыми вдруг из жизни людей пение, и ничего особенного не случится. Все будут жить по-прежнему, "припеваючи". "Стоп! — сам себе сказал Анатолий Павлович, — "Жить припеваючи". Не зря ведь сказано. Припеваючи жить — значит жить хорошо. Но я никогда не пел, значит и не жил припеваючи. Значит я живу плохо?"
Анатолий Павлович огорчился. Он всегда считал, что живет хорошо. Правда, заедала суета на работе, но дома он отдыхал. Жена была у него славной, не брюзжала. Денег, в общем-то, хватало. Почему же его никогда не тянуло "припевать"?
Он даже обиделся, непонятно на кого. Что же это такое? Все вокруг поют и хором, и под гитару, и под оркестр. Или просто за плитой, над борщом и порцией котлет, как жена, например. А он, на тебе! Оригинал! Не поет и не тянет. Здесь явно было что-то не так, Анатолий Павлович глубоко загрустил над этим странным фактом.
Дело зашло совсем далеко. Он перестал жить своей привычной жизнью. Отказывался от своей любимой отбивной за обедом, перестал смотреть телевизор. Он даже забросил свой "Запорожец" и совсем перестал ездить к друзьям. Втайне от окружающих, он стал записывать все, что казалось ему интересным в наблюдениях за людьми. Анатолий Павлович разделил человечество на две части: поющую и непоющую. И каждый день отмечал новое в своих наблюдениях, сомнениях и догадках.
Он записался в библиотеку и стал приносить домой фолианты, в которых пытался найти ответ на мучивший его вопрос. Он освободил у себя в квартире кладовку, где до последнего времени в образцовом порядке находились все нужные в хозяйстве инструменты и ненужные старые вещи. Очистив от всего этого кладовку, втиснул туда стол к стул, перетащил книги и толстую тетрадь со своими записями. Все свободное время проводил теперь в кладовке за письменным столом. Даже к телефону отказывался подходить.
Добрая его жена была в некоторой растерянности и не знала как помочь мужу освободиться от этой навязчивой и, в общем-то, на ее взгляд, глупой идеи. Поют люди, ну и что? Давно поют. Но ей строжайше было запрещено приходить в кладовку.
Рациональный ум Анатолия Павловича, который ничего в жизни не привык делать просто так, а все со смыслом и необходимостью, все еще бунтовал и тратился на то, чтобы доказать — нет необходимости людям петь. И без этого можно прожить. И неплохо. Только тише будет. А сколько денег сэкономится государством!... И вообще, чем дальше Анатолий Павлович погружался в исследуемый материал, тем большее получал удовольствие. Выходила чуть ли не докторская диссертация. Он наслаждался, излагая убедительные выводы по ненужности самого факта пения. Оно, дескать, отвлекает человека от главного. Сколько людей тратят свои жизни и государственные деньги на обучение такому пустяку, как пение! Он уже почти завершил свой титанический труд. Оставалось сделать самый главный вывод как в кладовку заглянула жена, смело ступив на запрещенную территорию.
— Толя! Толечка... — сияя счастливыми глазами, прошептала она. — Да, ты поешь... уже полчаса... и как!... Прекрасно поешь!
И она в восхищении поцеловала мужа. Рукопись Анатолий Павлович потом стыдливо, по частям спустил в мусоропровод.
Но ведь докопался до сути. Запел!